нджи на удивление людям.
Создавать прекрасное и одновременно неожиданное – этому стоило поучиться!
Оканчивая четвертый курс, Алексей Викторович подал в Художественный совет академии прошение о выдаче свидетельства на право проведения производственных работ. Его отклонили, но вскоре он ввиду примерных оценок в учебе был удостоен звания неклассного художника и благодаря этому 12 апреля 1895 года свидетельство наконец получил. А заодно и освобождение от воинской повинности.
Руки чесались что-нибудь уже построить значительное. За время учебы в академии он разработал проекты охотничьего домика в горах, парковой ограды и входа, больницы, доходного дома, торгового дома, читальни, церкви, особняка, но все это осталось в проектах, и лишь две сторожки в усадьбе Апостолопуло были построены. Следовало отличиться в Петербурге. И первой работой Щусева в Петербурге стала усыпальница.
А дело обстояло так. В 1894 году скончался генерал Шубин-Поздеев, тайный советник, герой Плевны. Его вдова опубликовала в газете некролог, в котором сообщала о смерти мужа и просила присылать соболезнования по адресу Басков переулок, дом 14. Туда-то и направился студент Академии художеств Алексей Щусев.
Хозяйку дома звали Мария Ивановна. «Это хороший знак», – подумал Алексей. Ведь его любимая девушка и покойная мать тоже Марии.
Вдова смотрела на юношу удивленными глазами, когда он, поцеловав ей руку, попросил пройти в дом для важного разговора.
– А для какого разговора?
– По поводу вашего супруга, я кое-что вам хочу предложить.
Алексей замешкался, не зная, что сказать дальше, оттого и покраснел.
«Чего это он так волнуется? – думала вдовушка. – Вон, и цветом стал похож на полевой красный мак». Интересно, как этот молодой человек мог быть связан с ее усопшим мужем? Сколько случаев, когда прямо с похорон как грибы после дождя выскакивают незаконнорожденные отпрыски, на что-то надеясь. Да нет же! Ее Дмитрий Павлович не такой! А вдруг такой?.. Не хотелось думать о муже скверно. И тем не менее она детально разглядывала гостя, но не находила сходства со своим покойным благоверным.
– И что вы мне хотите предложить?
– Надгробие.
Генеральша перекрестилась.
– Мне надгробие?
Алексей от души засмеялся, но тут же прервал смех.
– Нет, не вам, простите. Вашему покойному супругу.
– Чем же вам так дорог мой покойный супруг, что вы хотите предложить ему надгробие? – Вдова сурово зыркнула на гостя.
«Ничем», – хотел было сказать Щусев, но вовремя спохватился.
– Ну как же! Дмитрий Павлович был причастен к судебной реформе, которая явилась шагом на пути России к правовому государству. Уверен, что Устав уголовного судопроизводства назовут впоследствии великим памятником эпохи.
– Так вы студент-юрист?
– Вы правы, я юрист, но не студент. То есть я студент, но не юрист.
– Не юрист, а кто же?
– Будущий архитектор.
– А! Так вот почему вы здесь! Теперь все понятно с надгробием.
– Да, поэтому. – И Щусев достал из портфеля альбом с идеями надгробного памятника. Тут же в портфеле лежала газета с некрологом.
– А рекомендации у вас есть?
– Со временем будут. А пока, дабы не тратить время, давайте перейдем к нашей с вами задумке относительно надгробия.
Ну и напор! Без рекомендаций, студент…
– Нашей с вами, говорите? – Генеральша вдруг улыбнулась и взяла щусевский альбом.
От предложенного чая студент вежливо отказался, сославшись на занятость. Он боялся неловким словом или поступком погасить искорку надежды. Тогда вдова предложила завтра поехать в Александро-Невскую лавру и прямо на могиле детально обсудить проект.
Алексей вышел из дома четырнадцать по Баскову переулку, немного прошелся и остановился у соседнего двенадцатого дома. Может, не ждать завтрашнего дня, а ехать прямо сейчас на могилу, побывать, так сказать, на объекте для более ясного видения его? Щусев не заметил, как к нему подошел сухонький старичок, бедно, в заплатах, но чистенько одетый.
– Поезжай, милый, поезжай, – сказал старичок тонким, почти ребячьим голоском.
Щусев вздрогнул.
– Будет из тебя толк, – продолжил незнакомец. – С царями судьба сведет. И с настоящими, и с красными.
– Чего? – не понял студент. – Какие еще красные цари?
– Близко от них ходить будешь. Вот и сейчас, мил человек, у дома будущего правителя стоишь. Правда, ты с ним и не встретишься, он еще не народился, а только через три годика после твоей смерти. А сейчас не мешкай, езжай на кладбище да вцепись в этот труд и не отпускай.
И, легонько стукнув Алексея палочкой по спине, как бы подталкивая к действию, старик пошаркал вдоль Баскова переулка.
Отыскать свежую могилу не составило труда. Долгое время Щусев пробыл возле нее, затем прошелся по Никольскому кладбищу Александро-Невской лавры, рассматривая надгробия (а хоронили здесь состоятельных людей, с открытия этот некрополь стал самым дорогим и престижным местом захоронения в Петербурге), и снова вернулся к могиле тайного советника.
На следующий день Алексей и вдова генерала Шубина-Поздеева встретились на месте погребения генерала.
– Здесь мне легче принимать решения, – тяжело вздохнув, сказала Мария Ивановна. – А вы плохо выглядите, Алексей. Не спали ночь? Почему?
– Работал, – коротко ответил Щусев. – Мария Ивановна, а расскажите мне о своем муже, как жил, что любил.
Вдова охотно предалась воспоминаниям о покойном. Алексей сосредоточено слушал ее, но время от времени его остро очерченный карандаш взмывал над альбомом. Когда генеральша выговорилась, он сказал:
– Мария Ивановна, что я вам хочу предложить, – будущий архитектор собирался с мыслями. – Итак, часовня-надгробие, перекрыта шатровой крышей, квадратная в плане, – водил он карандашом по эскизу. – Необычный рисунок дверей, окон, шатра, киотов. Ограда металлическая на гранитном цоколе. Под землей склеп. И все это в русско-византийском стиле.
Шубина-Поздеева дала добро: «Изъявляю согласие на изготовление усыпальницы на могильном месте, принадлежащем моей семье в Александро-Невской лавре, по этому эскизу. Вдова тайного советника Мария Ивановна Шубина-Поздеева. 9 мая 1895 года».
Вдова Шубина-Поздеева, которую впоследствии за постройку винокуренного завода в Ярославской губернии прозвали водочной королевой, так была вдохновлена проектом студента Щусева, что не могла нарадоваться, когда могила ее мужа получила великолепное надгробие в некрополе Александро-Невской лавры.
Таким образом, петербургское кладбище украсилось первым столичным произведением Щусева. За авансом последовало щедрое вознаграждение, первый официальный архитекторский гонорар.
Мечтая после выпуска укорениться в городе на Неве, он даже старался говорить по-петербуржски: не «што», а «что», не «штобы», а «чтобы», не «булошная», а «булочная», не «дощь», а четко «дождь». Прислушиваясь к речи коренных жителей града Петра, даже свою фамилию стал произносить на их манер и, когда знакомился с кем-то, говорил:
– Позвольте представиться, Щчусев Алексей Викторович, учащчийся Импэраторской акадэмии художеств.
А вместо «ощущения» старался говорить «ощчущчения», но это уже получалось плохо, равно как и питерское эканье не очень давалось ему, он через раз произносил «импэраторская акадэмия», «музэй», «шинэль», «фанэра», «крэм», «рэльсы», а через раз – «императорская академия», «музей», «шинель», «фанера», «крем», «рельсы». И уж совсем не вписывалось в его понимание, как можно вместо «семь часов» говорить «сэм часов», а вместо «Одесса» – «Одэсса». Или вместо «Дмитрий Донской» – «Дмитрий Дóнский».
Но зря Алексей Викторович старался, не в Петербурге суждено ему будет прославиться!..
А пока что, окончив четвертый курс, он едет… Нет, не в родной Кишинев. Судьба сделала неожиданный подарок: образцового студента наградили поездкой в Самарканд, включив его в значительную экспедицию, которую возглавлял знаменитый археолог Николай Иванович Веселовский. Он уже несколько лет изучал Туркестанский край, и теперь ему понадобились услуги хорошего рисовальщика архитектурных строений и развалин. Академия рекомендовала ему студента Высшего художественного училища Петра Петровича Покрышкина, а в помощь к нему – Щусева. Но получилось наоборот. Всеми рисунками и обмерами занимался Алексей Викторович, а Петр Петрович увлекся фотофиксацией мечетей и мавзолеев.
– Потрясающе! Вы мгновенно схватываете сущность архитектурного сооружения по его развалинам, – хвалил Щусева Веселовский. – Это самое то, что мне надо. А вы еще сомневались, ехать или не ехать.
– Если бы не Бенуа, я, может быть, и не поехал бы. Это Леонтий Николаевич уговорил меня. Я в родной Кишинев рвался.
– Поди, зазноба там? – засмеялся Николай Иванович.
– Угадали.
Скучая в Петербурге по пышной молдавской кухне, Алексей нашел утешение здесь. Питался он исключительно на самаркандских базарах. Миска плова – и ты сыт. Или добрая пиала с шурпой. Или лагман. Или лепешка с шашлыком. Или… или… или… И все так дешево, не то что в промозглой столице империи Российской.
Особое внимание он уделил Гур-Эмиру – мавзолею эмира Тамерлана, безукоризненно и досконально произвел обмеры самого здания и расчет его купольного перекрытия. То же самое он сделал и в отношении мавзолея Биби-Ханум, старшей жены Тамерлана. Его восхищал архитектурный вкус создателей этих шедевров. Голова кружилась от красоты. Впервые он влюбился в эстетику Средней Азии. Одни только сотовые своды чего стоят! А мраморные панели со вставками из зеленого серпентина! А рельефные розетки на своде купола, изображающие звездное небо! А изразцовые декорации и синие, голубые и белые поливные кирпичи! А искусственные сталактиты цвета слоновой кости!..
Все это стояло в глазах, когда он засыпал, врывалось в его сны причудливыми образами. Все это плыло в его глазах, когда, сев в Самарканде на поезд, он поехал по недавно открытой Закаспийской железной дороге. Ему хотелось видеть лицо Маши, а в глазах вставала величественная панорама площади Регистан с тремя дивными медресе – Улугбека, Шердор и Тилля-Кари, украшенными замысловатыми мозаиками…