– А где комиссия? – наконец подобрал нужное слово Алексей Викторович. – И что за одежды на них были?
Елизавета Федоровна улыбалась:
– Слава Богу, связная речь появилась! Ну и напугали вы нас, драгоценнейший вы наш человек. Захожу в собор, а вы у входа ничком. И кровь по лицу.
– Это я под град попал. Без вас ушли оценивать экстерьер?
– Вам сейчас бы лучше помолчать, – сурово приказал доктор.
– А кто такой Паисий Святогорец? – несмотря на запрет, спросил Щусев, но вместо ответа Елизавета Федоровна прислонила палец к своим губам.
Академика проводили в лазарет, от носилок он категорически отказался. Уже к вечеру зодчий снова был как огурчик.
Чин освящения Покровского собора Марфо-Мариинской обители совершал московский митрополит Владимир. Великая княгиня в белом обительском одеянии молилась в притворе перед иконой Федоровской Божией Матери.
Все освящение зодчий и художник стояли рядом. За все время они ни разу не взглянули друг на друга. Только когда все закончилось и раздались удары колокола, Щусев повернулся к Нестерову, и они крепко-крепко обнялись.
В сию минуту кто-то мелкий приземлился на щеку Алексея Викторовича. Он схватил, снял, глянул. На ладони ползала божья коровка.
Глава тринадцатаяПоле Куликово – поле Щусево
– Что ж, господин архитектор, принимайтесь за работу. Вас ждет храм Сергия Радонежского, – прокричал граф Олсуфьев и хлопнул в ладоши. Голос у Александра Васильевича был зычный, раскатистый. «Наверное, он вообще не умеет тихо изъясняться, – улыбнулся Щусев, – даже когда хочет шепнуть на ушко своей Екатерине Львовне что-то очень личное».
Алексей Викторович уже не первый раз общался с графом, но все никак не мог привыкнуть к его необычайно громкому голосу.
Ах, как мастерски Лев Николаевич в своем «Воскресении» обрядил Олсуфьева в Богатырева. Хоть и маленький эпизод, а такой точный взгляд на генерал-адъютанта его величества Александра Третьего: «С удовольствием пожимая сильную, широкую руку Богатырева, и, как всегда, под приятным впечатлением чего-то здорового, бессознательного, свежего, расстался с ним на крыльце его дома».
Да, так оно и есть. Каждый раз Щусев расставался с Олсуфьевым так, как и написал мудрый житель Ясной Поляны. Гнул ли Александр Васильевич подковы, неизвестно, но рукопожатие графа было таково, что сильные пястные кости Щусева с хрустом молили о пощаде.
В сентябре 1903 года Олсуфьев подал прошение епископу Тульскому и Белевскому Питириму:
«Считаю своим долгом изъяснить вашему преосвященству, что деревни Даниловка, Клин и Телятинка, числящиеся в приходе сел Красные буйцы и Никольские буйцы, отдалены от своих храмов на 8 и больше верст. И при этом отдалены от них рекою Непрядвою, вследствие чего население данных деревень терпит многие и большие неудобства при исполнении своих религиозных обязанностей, особенно в осенние и весенние месяцы. Ввиду этого ходатайствую перед вашим преосвященством: не благоугодно ли будет вам из данных деревень образовать отдельный самостоятельный приход, а так как для устройства Храма требуется участок земли в определенном законом размере в количестве 36 десятин, то я, со своей стороны, жертвую таковое количество земли из собственной своей дачи, находящейся в районе известного Куликова поля, в недалеком расстоянии от памятника славной Куликовской битвы. При этом я ставлю непременным условием, чтобы храм был посвящен имени преподобного Сергия Радонежского чудотворца».
На следующий год епископ Тульской епархии получил одобрение на сооружение храма – и от Синода, и от самого Николая Второго. Царь пожаловал на строительство церкви пять тысяч золотых.
У Алексея Викторовича имелся в архиве ценнейший документ с печатью Ольвиополя о его предке, а именно что его прадед служил есаулом в запорожском войске. В есаулы хорунжий Константин Щусь был произведен за доблесть, проявленную при штурме турецкой крепости Измаил. В дворянской грамоте фамилию Щусь изменили на Щусев. Еще подростком Алексей интересовался происхождением фамилии, ему объясняли, что фамилия имеет украинские корни, а «щусь» – название болотной птицы, типа кулика. Правда, нигде этому Алексей подтверждения не нашел. Может, диалект? Оставалось верить на слово.
– Значит, переведи мою фамилию на русский, получусь я Кулик или Куликов, – весело говорил Алексей Викторович жене. – А переведи-ка Куликово поле на украинский, что будет?
– Щусево?
– Щусево!
– Ну надо же! – радовалась Мария Викентьевна.
– И на этом Куликовом-Щусевом поле должен стоять мой храм, – потирал руки муж.
Щусев принялся за работу. Вернее, продолжил ее. Первый вариант Алексей Викторович сделал еще в мае 1902-го. Уже тогда, когда он реставрировал дома Олсуфьевых в Петербурге, графы начали увлекаться идеей постройки храма-памятника. А для зодчего, имеющего за плечами лишь реставрационные работы иконостаса Успенского собора Киево-Печерской лавры, – шанс построить что-то самому от начала до конца, воздвигнуть собственное архитектурное сооружение!
– Ишь ты…. У комиссии по строительству храма настоятельные пожелания переделать проект в новом духе понимания древности, – бурчал Щусев, внимательно разглядывая свой проект 1902 года. – Что мы тут имеем?..
В кабинет заглянула Мария и, увидев сосредоточенного мужа, тотчас затворила дверь.
– Погоди, погоди! Маня!
Мария Викентьевна снова просунула голову через щель двери.
– Егоза спит? Зайди.
– Да, на сей раз удалось легко убаюкать, уложили. Может, чайку?
Щусев отмахнулся.
– Сядь, просто сядь и слушай. Мне надо подумать вслух…
Мария села в венское кресло из гнутого бука, положила руки на подлокотники.
Алексей Викторович подошел с карандашом к листам, на которых красовались западный и южный фасад церкви, а также разрез и план.
– Итак, что мы тут имеем, – повторил Щусев.
Думая, что это вопрос, Мария Викентьевна, чуть привстав, произнесла:
– Если взглянуть на план, то это выстроенная кораблем московская церковь семнадцатого века. Колокольня, трапезная и сам четверик четко отделены друг от друга, но при этом дружно сидят на западно-восточной оси.
Щусев кивнул, но, казалось, он не особо слушал премудрую жену. Тем не менее Мария продолжила:
– У входа – башни. Оно и понятно. Это ведь не только церковная постройка, еще и памятник воинской славы. Кстати, мне они напоминают кремлевские.
Щусев пожал плечами.
– Интересная мысль, – продолжала жена, – западный вход через колокольню. Звонница псковского типа. Трапезная решена крайне просто. Четверик со скошенными стенами. Алтарная часть сильно развита. Экспрессия в устремленных вверх главах и шатрах.
– Сразу видно, что моя Маня – не просто жена, а сподвижница архитектора, причем добросовестная.
– А что, такая она и есть! Уж я-то ее очень хорошо знаю! – Мария встала с кресла, подошла к мужу и чмокнула его в плечо. Затем вытянула губы уточкой и, сложив руки на груди, исподлобья посмотрела на Алексея Викторовича.
– Сейчас явно сподвижница архитектора скажет какую-то гадость. – Щусев сделал два шага в сторону.
– Я не вижу мощи. Только стремление к ней.
– Ах, вот оно как!
– Все здесь мне напоминает Васнецова, только двадцать лет назад.
– Да что вы говорите?
– И вообще. Игрушечность!
– Та-ак…
– Стилизация в духе выставочных павильонов!
– Дама, вы в своем уме?
– Бутафория!
Щусев плюхнулся на пестрое гобеленовое кресло, с которого недавно встала жена, но плюхнулся крайне неудачно – соскользнул на пол.
– И мебель против меня! – Щусев легонько пихнул кресло ногой. – Сговорились вы, что ли?
Он встал, потирая поясницу.
– Больно? – Мария Викентьевна смотрела страдальчески на мужа.
– Да ерунда. В Остроумову Репин вообще когда-то стулом зашвырнул, когда она к мирискусникам примкнула.
– Кстати, я ее сегодня видела.
– Немудрено, в одном доме живем. – Алексей Викторович с опаской сел в кресло, как бы еще раз не навернуться.
Щусевы с некоторых пор переехали и теперь снимали жилье на Литейном – в доходном доме под номером 34, построенном по проекту знаменитого архитектора Александра Христофоровича Пеля, известного тем, что являлся помощником Монферрана при сооружении Исаакиевского собора и Александровской колонны. Как раз в тот день, когда в мае 1902 года Щусев закончил свой первый проект храма на Куликовом поле, Пель скончался.
В этом же доме, только со стороны Басковой улицы, уже много лет проживал с семьей Петр Иванович Остроумов, директор хозяйственного управления при Святейшем Синоде, тайный советник, один из близких людей Победоносцева. Его дочь Анна – художница и график, тоже, как и Щусев, обучалась в Высшем художественном училище при Императорской академии художеств.
– Ну что, зоил, продолжай свою жгучую критику. – Щусев поморщился. Ушибленная поясница давала о себе знать.
– Так вот, Анна Петровна мне сегодня рассказывала о Зинаиде Гиппиус. – Мария Викентьевна сознательно упорхнула от разговора о проекте. – У Бенуа она часто встречается с Мережковскими, говорит, что Зинаида относится к ней пренебрежительно. В сотый раз делает вид, будто видит Анну в первый раз! И каждый раз их знакомят заново.
– Забавно!
– Гиппиус красивая! У нее такие роскошные волосы цвета золота и меди. Она изящна как лань и грациозна как пантера…
– Согласен. Мощи не хватает.
– Мощи? – Мария недоуменно посмотрела на мужа. Алексей, упершись взглядом в проектные листы, усиленно размышлял над преобразованиями.
– Да, и внушительности. Нужен монументальный героический образ. Знаешь, Маня, и симметричность меня, конечно же, смущает. И не только она. Действительно этакий теремок получается.
Щусев закрыл глаза, помолчал.
– Маня, дорогая, ты иди, ложись спать, а я еще посижу, покумекаю.
Мария Викентьевна, поцеловав мужа в ухо и шепнув ему нежность, тихонько вышла, осторожно закрыв за собой могучую дверь кабинета.