Когда выдающийся живописец покинул сей бренный мир, встал вопрос о его надгробии. Щусев не забыл все то важное и ценное, что получил от Архипа Ивановича. К тому же Куинджи и Репин на заре щусевской молодости поддержали его кандидатуру на должность профессора в преподавательский состав академии (правда, тогда Алексей Викторович не набрал нужного количества голосов). Поэтому Щусев решил даром выполнить проект надгробного памятника художнику. Но, увы, Общество художников, созданное Куинджи с учениками, сообщило зодчему, что его проект слишком скромен, и тотчас объявило конкурс на надгробие живописца, погребенного на Смоленском кладбище. Несмотря на то что присудили несколько премий, та самая работа, которая выражала бы дух мастера, не была выявлена.
Щусев вновь взялся за проект. Для него это стало делом чести. Он тщательно изучил все работы, поданные на конкурс и отмеченные Обществом художников. Перелопатил эскизы и задумки своего старого проекта, нашел в нем лучшее. На основе всего был создан новый проект, который снискал одобрение у общества. В декабре 1912 года это решение нашло подтверждение в «Зодчем»: «По конкурсу проектов и моделей памятника А. И. Куинджи общее собрание членов общества имени покойного профессора остановилось на внеконкурсном проекте А. В. Щусева».
Как обычно, проект совершенствуется во время дальнейшей работы. И данный не стал исключением. В доработке архитектор что-то менял в деталях, убирал лишнее, вставлял, по его мнению, недостающее. В итоге только четвертый вариант надгробия оказался тем самым, который так долго искали.
Что касается бюста, так еще при жизни художника его с натуры высек в мраморе скульптор Владимир Беклемишев. Для надгробного памятника был сделан бронзовый отлив на бронзолитейном заводе Карла Робекки. Бюст поместили на фоне мозаики Владимира Фролова, исполненной по эскизам Николая Рериха.
Сам памятник, открытый в конце 1914 года, снискал одобрение как у критиков, так и у публики.
Портал из серого гранита с глубокой нишей, в треугольном фронтоне которого орнаменты звериного стиля, а по бокам рельефы креста с якорем. В самой нише мозаичное полотно с изображением Древа Жизни. Перед порталом постамент с бронзовым бюстом и надписью накладными металлическими литерами: КУИНДЖИ.
Постамент для бюста выполнен из шокшинского кварцита. Это уникальный камень малинового цвета, добывающийся только в Карелии на берегу Онежского озера. Им отделывались сверхзначимые государственные объекты. За камнем прочно закрепилась слава «царского».
Когда французский архитектор Луи Висконти заказал в России малиновый кварцит для создания саркофага Бонапарту, император Николай I, узнав об этом, просто подарил необходимое количество – сорок семь здоровенных блоков «царского камня», сопроводив свой жест словами: «На гроб Наполеону? Не жалко!»
Впоследствии уникальный шокшинский камень был применен и при строительстве Мавзолея Ленина. Кстати, именно мозаист Владимир Фролов, с которым Щусев работал над созданием памятника Куинджи, исполнил декоративные панно траурного зала Мавзолея.
Разбирая свои бумаги и складывая в папки рисунки, эскизы, разные материалы, Щусев с благодарностью думал о Петербурге. Первый значимый заказ он получил здесь. Им стала усыпальница в форме храма на Никольском кладбище Санкт-Петербурга. Но Щусев не мог знать, что последней работой будет работа в Москве, а именно надгробие в Никольском пределе Елоховского собора – над погребением патриарха Сергия Страгородского, умершего в мае 1944 года. Надгробие из светлого гранита, украшенное бронзовыми деталями, установят в 1949 году. В мае того же года академик Щусев скончается.
И между Никольским кладбищем и Никольским пределом были еще надгробия – Шабельской в Ницце, Куинджи в Санкт-Петербурге, Столыпину в Киеве, Ленину в Москве… И не только надгробия, а храмы, общественные здания, дома. Сейчас вот вокзал ждет.
– В Москву, в Москву, – расставаясь с Петербургом, басил Щусев на перроне. – Раз одобрили, что ж, построим там Казанский собор.
– Чего построим? – засмеялась жена. – Собор? Его уже здесь построили. И разве мы не вокзал едем строить?
– А я сказал «собор»? Смешно. Вот что значит, привык сплошные соборы строить. Как влез в эту поповскую трясину, так и не могу из нее выбраться. Ну-с, прощай, родной Питер! Прикипел я к тебе душою. Москва, конечно, совсем другая. Город с рваным ритмом, с учащенным сердцебиением. Тахикардичен. Город холериков. Не знаю, уживемся ли мы с Москвой…
– Но в Москве ты построил Марфо-Мариинскую обитель, и город принял ее, – возразила Мария Викентьевна.
– Ну что ж, в Москву так в Москву, – склонил лысеющую голову Щусев и направился в вагон.
Глава шестнадцатаяМосковский осман
После приемки нового Мавзолея с его каменной трибуны Сталин и другие руководители страны приветствовали парад и демонстрацию 7 ноября. Щусев стоял рядом с построенной им пирамидой и ждал, что его вновь пригласят на праздничный обед, но никто его не позвал, и он в печали вернулся домой, где теперь и жена слегла с высокой температурой. Через три дня Мавзолей торжественно открыли для посетителей, Алексею Викторовичу прислали приглашение, но сейчас и он разболелся. А когда выздоровел, решил: нечего ждать милостей от властей, искать с ними дружбы, надо с головой нырнуть в работу, как он всю жизнь и делал.
Продолжалось строительство Казанского вокзала. Он уже давно функционировал, но это не мешало Повелителю камней достраивать отдельные части этого грандиозного сооружения. Продолжалось строительство и здания Наркомзема. В нем Щусев позволил себе поиграть в конструктивизм, чтобы показать скептикам, что он может и так, и так. Говорите, я не справлюсь с новомодными течениями архитектуры? Так получите же!
Народный комиссариат земледелия учредили год назад, но для него заранее готовили огромное здание и конкурсный проект Щусева признали лучшим. Здание на пересечении Садово-Спасской улицы и Орликова переулка проектировала его мастерская, куда входили архитекторы Дмитрий Булгаков, Александр Гринберг, Георгий Яковлев и Исидор Француз. Внутренний двор трапециевидной формы окружали три корпуса, каждый по семь-восемь этажей, а сходящиеся к Садовому кольцу и Орликову переулку корпуса объединяла полукруглая башня со сплошными окнами. Много асимметрии, разнообразие выпирающих форм, элегантное решение часовых циферблатов, неожиданные балконы и лоджии – все это заставило скептиков не только умолкнуть, но и ахнуть:
А. В. Щусев. Проект здания Наркомзема
1928
[РГАЛИ. Ф. 3321. Оп. 1. Ед. хр. 178]
– Да этот Щусев нашего Корбюзье может за пояс заткнуть! Зря он раньше не работал в духе авангарда!
Шалить так шалить, и Щусев впервые использовал патерностеры – лифты непрерывного действия, изобретенные в Англии еще в конце прошлого века, но мало где используемые, в основном в Германии и Чехии. В России на них взирали с опасением.
– Страх Господень! – возмущалась Мария Викентьевна. – Ни за что на свете не сяду на такой.
Но Алексей Викторович все равно задействовал диковинку. Патерностеры представляли собой цепочку кабин, которые не останавливались, а двигались параллельными рядами, одни – вверх, другие – вниз, и люди заскакивали в них на ходу. Движение не скоростное, зато не надо ждать, когда приедет с восьмого этажа на первый или со второго на седьмой, подошел и сразу садишься.
А. В. Щусев. Проект Дома Советов в Иваново-Вознесенске
1928
[РГАЛИ. Ф. 3321. Оп. 1. Ед. хр. 178]
– Непрерывность движения, непрерывность работы, это будет задавать тон служащим, – доказывал Щусев, и с ним согласились, утвердили патерностеры, получившие свое название от первых двух слов молитвы «Отче наш» – «Pater noster», поскольку похожи были на католические четки, поставленные вертикально.
Представьте себе художника-реалиста, которому скажут: «Ты не сможешь написать в манере Матисса», а он возьмет, да и назло напишет гораздо лучше знаменитого лидера фовистов. Нечто подобное совершил и Щусев, спроектировав здание Наркомзема, да еще и окрасив его в оранжево-красные тона.
Все три брата Веснины, основоположники советского конструктивизма, прибыли посмотреть на открытие фасада здания и с нескрываемым восторгом и завистью взирали на изящество форм, которое им и не снилось. Явился в своих круглых очочках и Моисей Гинзбург, а с ним все остальные осы – члены Объединения современных архитекторов (сокращенно – ОСА).
Здание Наркомзема
1932
[РГАЛИ. Ф. 3321. Оп. 1. Ед. хр. 178]
– Так я не понял, – сказал Моисей Яковлевич, – где ваша заявка на вступление в наши ряды? Поздравляю! Впечатляет, ничего не скажешь.
– Ашташита-ашташа, – ответил Алексей Викторович.
– Что-что?
– Это мое конструктивистское кредо.
– Как-как? Еще раз повторите.
– Вы все равно не запомните. – И Щусев глянул на сборище конструктивистов с превосходством: мол, а теперь вы попробуйте построить Сергия Радонежского на Куликовом поле.
Заявку на вступление в ряды ос он, конечно, не подал, но в стиле конструктивистов ему понравилось работать, ведь в какой-то мере они отталкивались от его изначального принципа: «Долой симметрию!» Но щусевская асимметрия старалась держать себя в рамках приличия и оттого выглядела не вызывающе и не грубо, а с изящным вызовом.
Ему нравились иные творения конструктивистов – и Дом Наркомфина, и здание газеты «Известия», и многое другое. Но в основном раздражала хамоватость большинства творений архитектурного авангарда, с неприлично выпирающими угловатыми кубами, кричащими формами, призванными навсегда порвать с природной естественностью. Нечто бесстыдное, эпатирующее всем своим видом, а потому – безвкусное, уходящее как можно дальше от принципа: «Во всем должна быть мера».
Но собственный опыт, полученный при проектировании здания Наркомзема, Алексей Викторович оценил по достоинству и в дальнейшем намеревался в своей работе использовать элементы конструктивизма.