Ровно в десять вечера к дому 25 по Гагаринскому переулку подъехала машина. Щусев не заставил себя ждать. Он, на ходу поцеловав жену в плечо, не мешкая, вышел из дома. Мария Викентьевна перекрестила уходящего мужа быстрым движением руки.
Через Спасские ворота въехали в Кремль и остановились у здания Сената. Работник аппарата ЦК, сопровождавший Щусева, отпустил машину и пригласил архитектора следовать за ним. Они поднялись на второй этаж и очутились в приемной вождя. Секретарь вознамерилась записать посетителя на листе размером 30 на 10 сантиметров, как вдруг Сталин сам вышел из своего кабинета и медленно подошел к Алексею Викторовичу:
– А, товарищ Щусев! Добрый вечер, Повелитель камней.
– Добрый вечер, Повелитель страны, – ответил Алексей Викторович.
Сталин усмехнулся и протянул руку для приветствия. Щусев крепко пожал ее.
– Вы, товарищ Щусев, за словом в карман не лезете.
– Я рассеян, – ответил архитектор невпопад. – Работа не выходит из головы. Проект. Сидит занозой, и, пока не возникнут примерные очертания, не могу ни о чем другом думать.
– А тут я из-за засады, – улыбнулся Сталин. – И отказать нельзя. Не пошлешь же вождя ко всем чертям. Хотя… – Иосиф Виссарионович рассмеялся. – А давайте-ка, товарищ Щусев, прогуляемся по вечерней Москве.
– Прямо так возьмем и прогуляемся? – искренне удивился Щусев.
– Да. Свежего воздуха попьем. Только немного подождите меня. Кое-какие рекомендации надо дать.
Ждать пришлось минут десять. Щусев присел в приемной, а в кабинет быстрым шагом прошел полноватый, но весьма приятной наружности человек. Это был Андрей Александрович Жданов. Еще до недавнего времени он являлся первым секретарем в Нижнем Новгороде, переименованном в Горький. А сейчас Жданов заведовал Сельскохозяйственным отделом ЦК. Но на днях ему поручили координировать будущий Первый съезд писателей. Именно по этому вопросу и пригласил его Сталин накануне. Их беседа была предварительной и потому короткой. Щусев даже не успел как следует усесться на стуле приемной в ожидании вождя, как тот в сопровождении Жданова покинул кабинет.
Все трое отправились на свежий воздух. Перекинувшись парой фраз с начальником спецохраны Власиком, Иосиф Виссарионович предпочел не покидать пределы Кремля. Они проводили Андрея Александровича до Кавалерского корпуса и стали уже прощаться, но вдруг Сталин решил продолжить начатый со Ждановым в кабинете разговор. Он повернулся к Щусеву спиной, и Алексей Викторович, немного потоптавшись, отошел на такое расстояние, чтобы не слышать беседу. Впрочем, говорил один Сталин, потому как Щусев видел сосредоточенное и молчаливое лицо Жданова.
Архитектору вдруг припомнилась беседа с вождем в Кремле два года назад и примерно на том же самом месте, где сейчас Сталин разговаривал со Ждановым. Тогда еще Надежда Сергеевна была жива. В тот раз она стояла поодаль, пока ее муж общался с Алексеем Викторовичем. Щусев видел, что Аллилуевой не терпелось о чем-то поведать Сталину и она в беспокойстве ходила туда-сюда за его спиной. И эти ее нетерпеливые движения отвлекали архитектора от важного разговора с вождем. Он никак не мог сосредоточиться, но потом именно ее маятниковое хождение помогло ему собраться с мыслями.
– Вы понимаете, что начинается новый большой этап в архитектуре? – спросил тогда его Сталин.
Щусев кивнул. Он внимательно посмотрел на первое лицо страны, которое было близко-близко от его собственного. А ведь правитель, что называется, вышел лицом. Его запросто можно назвать красавцем. И никакой конопатости и сильных рытвин. А в народе говорят, что Сталин жутко рябой, будто черт на лице горох молотил. Ничего подобного. Изъян почти не заметен.
– Намечается стилевой переворот. Будущее советской архитектуры не должно зависеть от архитекторов. От их частного видения. Но для многих творческая идейность важнее политической. Что вы скажете по этому поводу, Алексей Викторович?
– Разве, Иосиф Виссарионович?
– А вот за это надо сажать на кол! – Сталин пристально посмотрел на собеседника.
«За что?» – так и хотелось спросить зодчему. Но ответ не заставил себя долго ждать.
– На руководящие вкусы, а значит, на вкусы партии и народа должен опираться советский архитектор. И этими вкусами руководствоваться.
«Какой бред он несет!» – Щусев недоверчиво посмотрел на вождя.
– Вижу вашу озадаченность. Возражайте.
– Понимаете, Иосиф Виссарионович… – архитектор медленно подбирал слова. – Вкус – понятие сложное. Его нужно вырабатывать, ему нужно учиться, его нужно понимать. Все-таки архитекторы – это люди не с улицы. Они учились, прежде чем стать градостроителями. Их художественное развитие…
«Остановись!» – сказал он сам себе и умолк.
– Почему вы замолчали? Продолжайте! – с напором сказал Сталин. – Молчите? А почему тогда вы решили, что у советского народа и советского руководства плохой вкус и нет, как вы сказали, художественного развития? Да, царских академий многие не кончали. Но! Идеи социализма и идеи коммунизма – это основополагающие компоненты советского вкуса. А они у народа имеются. Ваши задачи, задачи архитекторов, сделать их образными. Как вы думаете, чего желает народ? А народ желает устойчивости, монументальности, массы. И пышности. Да, потому что проходит время лишений, скоро оно уйдет в прошлое совсем. И советский человек понимает, что все в его стране делается на благо людей, для их процветания. А может ли идти речь о процветании, где правит конструктивизм и ему подобные стили? Эти стили декларируют выживание, а не изобилие. Сплошной функционализм. Да, функция важна. Но уже сегодня в первую очередь надо подумать над формой. И отвечать на вопрос «как?». А содержание и вопрос «что?», не переживайте, тоже не останутся без внимания. Но надо помнить, что Советский Союз не Америка. Мы не хотим быть страной однополых небоскребов, примитивных и безликих.
«Однополых? Интересная мысль! – Щусев довольно хмыкнул, ему представились здания-мужчины – “ого-го!” и здания-женщины – “ах-ах-ах!”. – И “ого-го!” должно быть больше, потому как мощь – это основа империи. А у нас по плану строительство Советской империи, и не иначе».
– Вы так усиленно думаете о чем-то веселом, товарищ Щусев. Поделитесь с товарищем Сталиным своими мыслями.
– Иосиф! – наконец окликнула мужа Надежда Сергеевна, но тот, не оборачиваясь, махнул рукой.
– Думаю над вашими словами, Иосиф Виссарионович, – сказал Алексей Викторович. – Над мощью, силой и парадностью. Что недопустимы бездушные высотки.
Сталин кивнул.
– Главное, запустить процесс изменения сознания архитекторов.
Как показалось Щусеву, вождь ему хитро подмигнул, а может, и не показалось.
– Намечается грандиозная социалистическая реконструкция Москвы. И это поможет превратить ее в столицу мирового коммунизма, – продолжил Сталин. – Поэтому нужна новая архитектура.
– Имперская.
Сталин холодно посмотрел на Щусева. «Он меня сейчас четвертует своим взглядом, – пронеслось в голове у зодчего, – был я один, а станет меня несколько… Но не об этом ли он сам только что говорил?»
– Имперская? – резко переспросил Сталин.
– Имперская. Советская империя! Разве это не звучит? Хорошо. Поправлюсь. Державная… – Щусев искал синонимы. – Я имел в виду, архитектура для великой страны.
– Я вас понял. Вот потому и мыслить надо с размахом. Но решения принимать осторожно. Они должны быть политически взвешены и экономически оправданы. Но в данном случае, дорогой Алексей Викторович, вы правы относительно будущего советской архитектуры. Она должна быть именно имперской – пышной и мощной. Чем наш режим хуже царского? Только там во дворцах пребывали царьки да вельможи, Елизаветы всякие там, а у нас в Советской стране дворцы будут строиться для пролетариата.
Щусев тихонько шмыгнул носом. И следом сразу кивнул.
– Впереди столько трудностей, но столько грандиозного. – Сталин помолчал. – Главное, необходимо коренным образом менять творческую направленность нашей с вами советской архитектуры. С ориентацией на освоение классики. А поэтому облик Москвы должен быть… Подсказывайте, товарищ зодчий!
– В виде «ордерной» архитектуры, восходящей к Древней Греции и Риму, но уже в советском прочтении.
– Вот! – довольный Сталин поднял вверх указательный палец. – Позаимствуем кое-что у античности. Но ни в коем случае не у готики.
Щусев покачал головой: мол, ни в коем случае!
– И про соединение архитектуры со скульптурой и живописью не забудьте. Должна быть престижность в создаваемых советских архитектурных образах. Пафос нужен. А этот конструктивизм, – вождь махнул рукой, – слишком узок в своей мысли. До свидания, товарищ архитектор. Надежда! Что ты там хотела?
Наконец Жданов скрылся в стенах Кавалерского корпуса. Там располагалась выделенная ему квартира, да еще с роялем. Но сейчас Сталин не был настроен музыкально, потому и не принял приглашение Андрея Александровича зайти на романс.
– Я пригласил вас, товарищ Щусев, – заговорил он, неспешно шагая по внутренней территории главной московской крепости, – поговорить о наших дальнейших планах и расставить все точки над i. По поводу Сухаревой башни у нас с вами разошлись мнения. Я вам в письме все объяснил. Добавить мне нечего.
Недавнее короткое послание вождя по поводу сноса башни Щусев несколько раз перечитал вдоль и поперек, потому помнил почти наизусть: «Письмо с предложением – не разрушать Сухареву башню получил. Решение о разрушении башни было принято в свое время правительством. Лично считаю это решение правильным, полагая, что советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня. Жалею, что, несмотря на все мое уважение к вам, не имею возможности в данном случае оказать вам услугу. Уважающий вас И. Сталин».
Письмо было датировано 22 апреля 1934 года, и в тот же день – день рождения Ленина – Щусеву его принесли на дом с нарочным под личную расписку с грифом «Строго секретно. Секретариат ЦК ВКП(б)».