— Этот Маргулис просто извращенец, — сказал я, разглядывая картину, на которой красовалась пышная белая задница в целлюлитных ямочках, окруженная венком из черных роз. — Что тут ему могло понравиться? Мазня, как Бог свят, мазня. Ты заметила, сколько тут этюдов с голыми мужиками?
— С самого начала, — призналась Вероника. — Наш художник по-моему мужеложством балуется.
— Вот только эта картина, — я опять подошел к пейзажу на стене, — будто другой человек писал. Действительно здорово. Правильно говорят, что даже самый бездарный художник способен однажды создать что-то стоящее. А может, мы еще не доросли до понимания истинных масштабов гениальности маэстро Данилова.
— Мы что, действительно купим у него картину? — шепнула Вероника.
— Ни в коем случае. Скажем, что нам нужно время подумать, назначим новое рандеву. Эти картины только в привокзальном сортире вешать.
Данилов вернулся минут через десять и уже в подпитии. Нам было предложено спуститься вниз, и хозяин заботливо сервировал для нас на ящике угощение и закуску — полбулки черного хлеба, нарезанную ломтями дешевую колбасу и селедку в шкуре. Я заметил, как брезгливо сморщилась Вероника.
— Как вы про меня узнали? — спросил Данилов, разливая «Ржаную» в маленькие рюмки для нас и в граненый стакан — себе.
— Маргулис порекомендовал, — сказал я. — Он очень высоко ценит ваше творчество.
— Я так и подумал, — Данилов выплеснул полстакана водяры в свою глотку, занюхал кусочком колбасы и посмотрел на меня посоловевшим взглядом. — Он тоже приценивался к картине, которую вы хотите купить.
— Чего же не продали?
— Не хотел, вот и не продал.
— Странный вы человек, Ян Васильевич, — сказал я, пригубив водку. — Всегда считал, что художники мечтают о таких покупателях, как Александр Михайлович.
— Художники мечтают о свободе творчества, — заявил Данилов и разлил остатки водки. Вероника встревожено посмотрела на меня. Я сделал успокаивающий жест — мол, все под контролем.
— Знаешь, что я думаю? — спросил Данилов, жахнув очередную порцию. — Вас Маргулис послал. Не уймется никак, жид пархатый.
— Ошибаетесь, Ян Васильевич, — ответил я. — Это была инициатива Вероники Михайловны, которая слышала о вас только хорошее. В том числе и от Маргулиса. Так что не стоит приумножать число сущностей без необходимости. Слышали о бритве Оккама?
— Чего? — Данилов скривился. — Короче, вот мое слово. Пейзаж не продается. Или берете то, что я продаю, или до свиданья. Провожать не буду.
— И все-таки, почему вы не хотите продать пейзаж? Вы же можете новый написать, не так ли? Или у вас уже есть покупатель?
— А вот это, уважаемые, не ваше дело, — Данилов засопел, сорвал пробку с новой бутылки. — Это мои дела.
— Понимаю. А если мы заплатим больше?
— Больше — это сколько?
— Десять тысяч долларов, — сказала Вероника. — Это ооочень много!
— У вас столько нет, — хмыкнул Данилов.
— А если есть?
— Все верно, вы на Маргулиса шестерите, — вздохнул Данилов. — Теперь ясно. Все, базар окончен. Идите с богом, люди добрые. Картина не продается.
— Послушай, Васильич, — я решил отойти от дипломатических политесов, — давай по-человечески поговорим. Я тебе честно говорю, Маргулис тут не при чем. Просто интересно, чего ты так за эту картину уцепился. Картина как картина, пейзажик-натюрмортик, типа утро в еловом лесу, только медведи по делам отлучились. Банально, стандартно, хоть и талантливо. Но Веронике Михайловне нравится, а она привыкла получать от жизни все, чего хочет. Да и тебе деньги не помешают. Или кто-то тебе больше посулил, а?
— Кто-то? — Данилов наполнил свой стакан на три четверти. — Ваш кореш Маргулис мне за картину всего тысячу пятьсот баксов предложил, жлоб. А там только затрат на три штуки минимумэ.
— А Завратный сколько пообещал? — решился я.
В следующее мгновение я едва не погиб. Данилов внезапно взревел, как разъяренный медведь, и бросился на меня, держа бутылку за горлышко. Дай Бог здоровья тому отставному морпеху, который в свое время выучил меня в Мурманске приемам самозащиты! Я уклонился от удара, который неминуемо разбил бы мне голову, и очень удачно провел апперкот в подбородок художника. Данилов устоял на ногах, но бутылку выронил. Мгновение мы смотрели друг на друга разъяренными взглядами, а Вероника истошно вопила: потом Данилов с какой-то непонятной растерянностью глянул на меня, вытер выступившую на губах кровь и бросился к лестнице, ведущей наверх, в студию. Я побежал за ним. Последнее, что я увидел — это фигура Данилова с раскинутыми в стороны руками, он будто пытался закрыть собой странную картину, которой так дорожил. Я метнулся к нему, и тут почувствовал, что теряю равновесие. В ушах раздался испуганный крик Вероники, потом полыхнул ослепительный свет, и больше я ничего не помню.
Глава вторая
Не спрашивай, почему судьба привела туда, где ты паче ожидания оказался — спроси, что ты можешь сделать там, куда она тебя привела
Черная книга Азарра
— Двенадцать Вечных, он открыл глаза!
Голос был женский, взволнованный и очень приятный. А потом я увидел лицо. Совсем юная девушка. Темные глаза смотрели на меня с тревогой и радостью.
— Эрил! — позвала девушка. — Эрил!
— Эрил? — повторил я. У меня снова появилось ощущение кошмара.
— Он может говорить, — справа от меня возникла фигура с горящим факелом. — Он вспомнил свое имя. Это хорошо. Возблагодари Вечных, Бреа, твой брат вернулся к нам из объятий Тьмы.
— Ах! — Девушка вздохнула и взяла меня за руку, губы у нее задрожали. Казалось, она вот-вот заплачет. — Как ты нас напугал, Эрил!
— Эрил? — произнес я, абсолютно не понимая, что происходит. — Бреа?
— Ты не узнаешь меня? — Темноглазая перестала улыбаться. — Эрил, это же я, твоя сестра Бреа.
Чувство реальности понемногу возвращалось ко мне, и я понял, что происходит что-то очень странное. Что-то, чему нет и не может быть никакого объяснения. Начать с того, что я лежал на широкой лавке в темной и весьма грязной лачуге, укрытый до самой шеи вонючим покрывалом из овчин. Крыша надо мной была дырявая, и в зияющие дыры светило яркое солнце. Девушка по имени Бреа была довольно миленькой, однако ее румяные щечки были в грязных разводах, и одета она была в какие-то странные выцветшие лохмотья, будто созданные нездоровой фантазией модельера-авангардиста. Человеку с факелом, который стоял у моего изголовья, было на вид лет сорок-сорок пять, лицо у него было суровое, изборожденное морщинами, а сивые волосы были стрижены в скобку, словно у католических монахов. Да и его длиннополая одежда из грубого темного сукна явно указывала на принадлежность к духовному сословию.
— Где я? — спросил я, не смея пошевелиться.
— Дома, — сказала Бреа, продолжая смотреть на меня взглядом, в котором смешались любовь и страх. — Ты ничего не помнишь?
— Ничего, — ответил я, и это была святая, самая правдивая правда. Я и в самом деле не помнил ничего, что произошло со мной и с Вероникой с того момента, как мы погнались за Даниловым.
— Бедный мой брат! — Бреа нежно провела ладонью по моему лбу. — Тебе, наверное, было очень плохо. Я думала… думала, нам не удастся тебе помочь. Этот припадок…
— Какой припадок?
— Мы были на службе в храме, и у тебя вдруг начались судороги. Ты упал на пол и начал страшно кричать. А потом лишился чувств. Отец Деймон, благослови его Вечные, не растерялся — велел принести тебя домой и сам два дня неотлучно находился при тебе, чтобы прогнать овладевших тобой демонов Завратья.
— И это было трудно, — сказал человек с факелом. — Злая сила крепко овладела тобой, Эрил. Наверное, ты чем-нибудь прогневил Вечных, если они допустили такое.
— Ничего не понимаю, — я попробовал пошевелиться, и мне это удалось. Уже хорошо, по крайней мере, я не превратился в беспомощного инвалида. И тут я вспомнил о Веронике. — А где девушка?
— Девушка? — Бреа испуганно посмотрела на меня. — Какая девушка?
— Которая была со мной. Вероника.
— Он опять бредит, — сказал человек с факелом. — Рано мы обрадовались.
— Погодите, дайте-ка я вам все объясню, — я скинул с себя вонючую овчину и попытался сесть. Заодно огляделся по сторонам — и в самом деле, какая-то жуткая халупа, больше похожая на звериную нору, чем на человеческое жилье. Елки зеленые, куда это меня закинуло? Мне стало очень страшно, и этот страх, наверное, очень отчетливо отразился на моем лице, потому как девушка отшатнулась от меня с жалобным вскриком. — Прошу вас, выслушайте, а потом говорите все, что угодно. Я был с девушкой. Мы пришли к одному человеку, чтобы узнать у него кое-что очень важное. Но этот человек повел себя странно. Он стал убегать от нас. Мы побежали за ним, а потом… вот потом я совсем ничего не помню.
— Отец Деймон, я боюсь! — охнула Бреа.
— Не бойся, дитя мое, у Бледной Жницы мы твоего брата отбили, и у демонов Безумия мы его тоже отвоюем. — Человек с факелом присел на край моей постели, поднес факел ближе к моему лицу и долго смотрел мне прямо в глаза. — Эрил, очнись. Демоны помрачили твою память, но теперь ты вернулся домой. Ты снова дома. Не было никакой девушки. Грязный суккуб пытался овладеть твоим телом и душой, принял облик женщины и помрачил твой разум.
— Это мой дом? — Я оглядел лачугу. — И меня зовут…
— Эрил Греган, — закончил за меня отец Деймон. — Так назвали тебя в день Внесения во храм.
— «Так, а я-то считал, что меня зовут Кирилл Москвитин! Что, мать его так, происходит? Белочка? Нет, невозможно — я выпил всего две рюмки прежде чем Данилов напал на меня. Может, водка была паленой, я отравился, и у меня галлюцинации? Одно ясно — это не дурка. Слишком убого даже для районной психушки. Что за хрень натворил этот поганец Данилов?!»
— Хорошо, — сказал я примирительно, — меня зовут Эрил Греган. Может, тогда скажете мне, преподобный, кто я такой?
— Ты овца из моего стада, — ответил священник. — Твои родители были добрыми верущими, и Вечные благословили их двумя детьми. Это Бреа, твоя сестра. Ты узнал ее?