Глава 24
Самолет Эммы приземлился в аэропорту Рима в половине девятого вечера.
Как и было обещано, на выходе из зоны прилетов девушку ожидал водитель. Высокий пожилой мужчина с сединой в густых волосах был чем-то похож на берлинского водителя Фейербаха, но имел одно весьма значительное отличие – он постоянно улыбался и обрадовался Эмме так, словно встретил свою родную племянницу. Он не замолкал ни на минуту, и, хотя не говорил ни по-немецки, ни по-английски (впрочем, английский Эмма знала так себе), девушка неплохо его понимала.
Сначала водитель долго удивлялся, почему у нее совсем нет багажа, и Эмма сама задумалась, что неплохо было бы прихватить с собой хотя бы зубную щетку. До этого момента ей как-то не особо верилось в то, что ночевать сегодня придется не дома… но где? От одной только мысли об этом ее руки покрывались гусиной кожей.
Потом они вышли из здания аэропорта, и мужчина завел разговор о погоде. Эмма рассеянно кивала, выискивая взглядом лимузин или какую-нибудь другую машину представительского класса, но кругом были только белые такси. Около одного из них мужчина остановился и, открыв перед девушкой дверь, пригласил ее сесть.
Сперва город, как Эмма ни старалась разглядеть его за темными стеклами, показался ей смазанным пятном черно-оранжевого света, в котором лишь один раз промелькнуло какое-то величественное белое здание с колоннами и колесницами на крыше [7], а потом, пару раз повернув направо, они помчались по широкому проспекту со множеством ярко освещенных магазинов [8].
Довольно скоро автомобиль остановился в тихом переулке. Эмма выглянула в окно и увидела вполне обычный многоэтажный жилой дом. Похоже, разочарование слишком явно читалось на ее лице, когда она выходила из машины, потому что водитель лукаво подмигнул ей и указал рукой на здание напротив. Там, за высоким каменным забором, в тени деревьев скрывалась старая двухэтажная вилла. В одном из окон на верхнем этаже горел свет. «Доброй ночи, мадам!» – отсалютовал таксист, сел обратно за руль своего автомобиля и потихоньку отъехал, с интересом наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как девушка подходит к калитке и нажимает на кнопку звонка.
Ждать Эмме пришлось недолго. Мужчина средних лет восточноевропейской внешности поприветствовал ее кивком, не проронив при этом ни звука. Он провел ее через небольшой, но густо заросший сад в дом, затем по широкой лестнице с коваными перилами они поднялись на второй этаж и прошли через анфиладу комнат, где пахло старой мебелью и пылью, а сумеречная тишина нарушалась лишь тиканьем часов. Последняя дверь была приоткрыта. Здесь мужчина оставил Эмму и удалился, так и не сказав ни слова.
Эмма пригладила волосы, расправила плечи и уже было подняла руку, чтобы постучаться, как из комнаты донесся насмешливый голос Штефана Фейербаха:
– Вы еще долго будете там стоять?
Девушка вздрогнула и переступила порог. Порыв ветра колыхнул занавески, дверь за ней скрипнула и захлопнулась. У Эммы перехватило дыхание, но не от испуга, а от вида, представшего перед ней. Небольшая гостиная с камином и пузатой мягкой мебелью в стиле модерн освещалась двумя небольшими торшерами.
Штефан Фейербах сидел, откинувшись в кресле. В руках у него была синяя пластиковая папка. Выглядел Штефан в этот раз значительно бодрее, а закатанные рукава рубашки и расстегнутый ворот в своей небрежности придавали его образу дополнительный шарм. Сердце Эммы застучало сильнее. Фейербах ободряюще улыбнулся и жестом указал на кресло рядом.
– Что же вы робеете, Эмма?
– Не каждый день мне приходится летать в другую страну, – немного с вызовом ответила девушка, усаживаясь в кресло.
– Не могу гарантировать вам, что это последний подобный случай, – усмехнулся Штефан.
– Тогда, может, в следующий раз встретимся в Нью-Йорке?
Последние слова получились на два тона выше.
– Извините, – смутилась Эмма, чувствуя, как загораются ее уши.
– Визит в Нью-Йорк у меня запланирован только через два месяца, – совершенно серьезно ответил Штефан, – поэтому в следующий раз, дорогая Эмма, мы с вами встретимся в Берлине. А сейчас я предлагаю перейти к основной теме нашей встречи.
Штефан отложил папку и, выждав, когда Эмма перероет свою сумку в поисках диктофона, продолжил:
– Вы ознакомились с материалами, которые я вам дал?
– Да, – кивнула Эмма.
– Возможно, у вас возникли какие-то вопросы или идеи, которые вы бы хотели обсудить сегодня?
– Расскажите про Лили, – попросила она.
– Про Лили, – задумчиво произнес Фейербах и как-то сразу вдруг постарел и осунулся, а под глазами пролегли тени. – С чего же мне стоит начать… – Штефан сделал паузу, размышляя, что сказать, и, собравшись с мыслями, начал: – Пожалуй с того, что Лили – это не настоящее имя, а прозвище, которое я дал ей, когда мы начали встречаться. Она была без ума от лилий. У нее даже было платье с этими лилиями, такими большими, белыми, и она выращивала во дворе нашего дома… – Фейербах замолчал, словно о чем-то задумавшись.
– Как звали Лили на самом деле? – задала вопрос Эмма, когда пауза затянулась.
– Мари… – начал он, но прервался. – Это неважно, я не хочу, чтобы ее имя упоминалось в книге. Вернемся к началу. В первый раз я ее увидел на школьной конференции по физике. Мне было пятнадцать, и девочки мне тогда еще были малоинтересны. В этом возрасте они похожи на шумных и непонятных существ с другой планеты. Впрочем, некоторые женщины и сейчас мне кажутся таковыми.
Штефан рассмеялся, но как-то вымученно и невесело. Эмма ответила вежливой улыбкой и расправила несуществующую складку на узких обтягивающих брючках.
– Лили отличалась от сверстниц. До нее я не знал, что девочки такими бывают – умными и при этом еще и весьма привлекательными. Я долго боялся к ней подойти. Мне казалось, что такая девушка, как она, никогда не станет дружить с таким, как я. Одни только очки чего стоили.
Эмма внимательно вгляделась в лицо Штефана, пытаясь представить его в очках, но не смогла. Правый уголок его губ дрогнул.
– Сейчас в это трудно поверить, понимаю, но тогда мне казалось, что я никогда не смогу завоевать ее сердце. И опять же, я ошибался – Лили была не такой, как все. Для нее сексуальность была спрятана здесь, – приложил он палец ко лбу. – Подружившись, мы не смогли оторваться друг от друга. Всегда и везде были вместе и съехались сразу же после школы… Я никогда и никого не любил так, как ее.
– И все-таки вы бросили ее и уехали в Америку, – тихо сказала Эмма.
– Это правда, – покачал головой Фейербах. – Но такой шанс выпадает один раз в жизни. Либо хватать его и делать, либо… не делать ничего. Как говорят, лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. Увы, не могу сказать, что сожалею о своем поступке, о том, что ушел тогда… Мне жаль, что я не взял ее с собой. Возможно, тогда она бы согласилась. Когда я вернулся через несколько лет, было уже слишком поздно.
– А как же ваш ребенок?
– Он был для меня сущей обузой. Он забрал ее у меня. Он забрал ее даже у самой себя. Она отказалась от своей мечты, от нашей мечты. Мы хотели вместе покорять этот мир, но когда появился он, я потерял мою Лили. Я больше не чувствовал ее тепла, ее любви, ласки, лишь слышал сплошные упреки в том, что меня постоянно нет рядом. А я не мог, не хотел вписываться в этот новый порядок, я хотел, чтобы все было как прежде. Конечно, я понимаю, что здесь нет ни его вины – он ведь был слишком мал, – ни тем более вины Лили. Просто я оказался к этому не готов.
Штефан запустил руку в волосы и отвернулся к окну.
– Вы знаете, где сейчас Лили? – робко спросила Эмма.
Фейербах едва заметно вздрогнул и, не глядя на нее, коротко ответил:
– Да.
– А вы пытались ее вернуть?
– Да, но из этого ничего не вышло.
– Но ведь вы говорите, что любили ее, почему же вы перестали бороться?
Эмма подалась вперед. Штефан смерил ее взглядом.
– Жизнь – это не любовный роман, где все живут долго и счастливо. В жизни бывают обстоятельства, которые невозможно преодолеть.
– А я считаю, что если действительно чего-то хотеть, то можно преодолеть любые препятствия.
С минуту они смотрели друг на друга, не отводя взгляд, щеки девушки пылали.
– Знаете, Эмма, а ведь вы похожи на нее, – вдруг улыбнулся он.
Глаза его потемнели, огонь в камине стал ярче, а температура в комнате сразу поднялась на несколько градусов. Эмма сглотнула и поправила воротничок блузки. Штефан медленно поднялся со своего места.
– У вас такие же темные волосы, такие же глаза.
Он сделал шаг и опустился перед ней на одно колено.
– Глаза испуганного ребенка, в которых бушует пламя.
Фейербах взял ее левую руку и повернул к себе.
– Такая же нежная кожа.
Он провел большим пальцем по ее ладони и, посмотрев Эмме прямо в глаза, коснулся губами ее запястья. Верхняя пуговица блузки, которую девушка непрестанно теребила, с треском оторвалась. Штефан не обратил на это никакого внимания и продолжил говорить, вычерчивая геометрические фигуры от линии сердца к линии ума и дальше к линии жизни. Его слова тонули в пульсации крови в ее ушах. Тук-тук, тук-тук – бил глухой набат, в то время как по телу разливалось тревожно-сладостное оцепенение. Какой бы следующий шаг ни сделал Фейербах, она знала, что не станет возражать. Хоть ей было страшно. Просто безумно страшно.
Марк бежал по улицам города, перепрыгивая через низкие ограждения и скамейки. Он не знал, куда бежит и зачем. Поначалу ему казалось, что он скрывается от преследования, но потом он начал просто наслаждаться самим процессом бега – тем, как легко пружинят ноги, отрываясь от поверхности земли, и как ветер гуляет в волосах. Почему-то сейчас они казались длиннее, чем обычно, но Марка это не особо волновало.
Он остановился у многоэтажного жилого дома и, подпрыгнув, схватился за нижнюю перекладину металлической пожарной лестницы. Ему не стоило особого труда подняться по ней на восьмой этаж и ловко перемахнуть на чей-то балкон. Впрочем, это был не чей-то балкон. Это был его балкон.