— Думаю, лучше всего нам отправиться на юг. Я слыхал, что Нью-Орлеан — довольно забавный город.
— Я всегда мечтала побывать в тамошнем французском квартале, — кивнула и вымученно улыбнулась Тереза. — Надо ведь будет билеты купить и кое-какие мелочи в дорогу. — Тереза опустила взгляд и поморщилась, заметив, в каком затрапезном виде ее одежда. — Неплохо было бы переодеться, но, видимо, с этим придется подождать.
— Мне очень жаль, но с этим действительно придется подождать, Тереза, но как только я немного передохну, думаю, я сумею тебе помочь. А сейчас медлить больше нельзя.
Они встали и поспешили к билетной кассе. Вскоре отправлялся поезд, на котором можно было добраться до Нью-Орлеана. Григорий очень обрадовался тому, что в составе имелись вагоны с отдельными купе. Они расплатились за билеты и заглянули в небольшой вокзальный магазинчик, чтобы купить еду и мелочи в дорогу.
Поход за покупками за счет своей обыденности положительно подействовал на Терезу, а Григорий постоянно оставался начеку. Он не спускал магического взгляда с толпы, что сновала по вокзалу. Петер Франтишек исчез, но это не означало, что его приспешники не могли проявить инициативу и пуститься в погоню за парочкой беглецов. Правда, прошло всего несколько минут после их побега, но этого было вполне достаточно. Вероятность погони станет меньше, как только они с Терезой окажутся вдали от Чикаго. Франтишека больше не было, следовательно, некому было управлять его прихвостнями. Пройдет еще немного времени — и все они разбредутся на все четыре стороны, а потом каждого из них рано или поздно покарает судьба или закон.
Тереза была готова расплатиться за покупки, и тут внимание Григория привлекли рулоны билетов мгновенной лотереи, сложенные возле кассы. Григорий попросил у кассирши два разных билетика. Кассирша, привыкшая, видимо, к эксцентричности любителей лотерей, со скучающим видом подала ему билетики.
Оба они оказались выигрышными. Сумма выигрыша составила более ста долларов. Такую сумму, согласно правилам лотереи, Григорий мог получить прямо в магазине, не отходя, так сказать, от кассы.
Когда они с Григорием вышли из магазина, Тереза подозрительно посмотрела на счастливчика:
— Послушай, а ты ведь знал, какие билетики выбрать, правда?
— Знал. Виноват. Но так я поступаю только в случаях крайней необходимости.
— А ты не мог бы угадать все шесть номеров в суперигре? Там же можно выиграть несколько миллионов!
Григорий покачал головой.
— Это даже мне не под силу, хотя, наверное, я мог бы угадать больше правильных чисел, чем большинство участников. И потом… эти миллионы… ведь с ними приходит слава, а она мне совсем ни к чему.
Больше Григорий ничего не сказал. Меньше всего на свете этот семисотлетний бродяга желал известности и славы.
С превеликим облегчением они смотрели в окно, когда за ним проплывал перрон вокзала Юнион. Отдельное купе было не слишком просторным, но все же тут впервые за весь день можно было расслабиться. Григорий залюбовался глядевшей в окно Терезой, в который раз поразившись ее способности применяться к новым ситуациям. Сам он такую способность приобрел ценой немалых страданий, а для нее это было так естественно.
— Я люблю этот город, — сказала Тереза, отвернувшись от окна.
Григорий кивнул:
— Город замечательный. Мне бы так хотелось познакомиться с ним получше. На свете много чудесных городов, и многие из них мне довелось повидать. Чикаго мог стать прекрасным экспонатом в моей коллекции.
— А где ты побывал? — спросила Тереза с нескрываемым интересом.
— Везде, — отозвался Григорий, не сумев скрыть вековой усталости. Однако Тереза ждала ответа, и он начал перечислять: — В Берлине, Лондоне, Вене, Каире, Москве… как я и сказал — я побывал везде.
— А многие ли из своих путешествий ты помнишь? — спросила Тереза и тут пожалела о том, что задала этот вопрос. — Прости, Григорий! Я не должна была тебя об этом спрашивать!
— Ничего, не переживай. Как я тебе уже говорил, я помню какие-то обрывки — разные места, разные времена. Какие-то отрезки жизни мне помнятся лучше других. Но не только Фроствинг — похититель моих воспоминаний. Думаю, многие из них украло время — или хотя бы надежно спрятало, что, в общем, одно и то же.
— Но все воспоминания принадлежат тебе?
Он уже собрался ответить «да», когда вспомнил про Вильяма Абернати.
— Нет. С того мгновения, как я одолел Абернати, мое сознание переполнили новые воспоминания. Они мне не принадлежат… ну, то есть так мне кажется.
Подумав минуты две, Тереза поинтересовалась:
— А как ты думаешь, почему я вспоминаю этот замок?
Только теперь Григорий понял, что ее мучает. Она пыталась понять, что такого узнал о ней Франтишек. Но ведь эти воспоминания не могли принадлежать ей: она — простая смертная. Тем не менее злой маг намекал на то, что Тереза Дворак не такая, как остальные с одним и тем же цветом глаз. Он лопотал что-то насчет кровного родства, но с кем? Григорий не мог понять. Многое из того, о чем наболтал Франтишек, осталось для него загадкой. Нужны были еще факты.
Он вздохнул и ответил на вопрос Терезы:
— Ничего определенного сказать не могу. Может быть, непосредственно перед своим исчезновением Франтишек коснулся твоего сознания и поместил туда эти образы. Я могу ошибаться… но если ты хочешь, я мог бы попытаться разгадать эти тайны. Но, увы, для этого мне потребуется сделать нечто, подобное тому, что сделал он, когда…
— Нет!!! — воскликнула Тереза в ужасе, но тут же овладела собой и покачала головой. — Прости. Беру свое слово обратно. Сделай все, что нужно. Вдруг это нам поможет. — Она глубоко задумалась. — Мы ведь еще не до конца выбрались из этой заварушки. Я не имею права ничего скрывать. Ты ведь не скрываешь.
Ее решительность была достойна восхищения, но Григорий должен был удостовериться, что она отдает себе отчет в том, что собой представляет процедура, которую ему предстояло проделать.
— Это будет похоже на гипноз, Тереза, но есть риск, хотя и ничтожный, что я нырну в твое сознание слишком глубоко. Петер Франтишек открыл дорогу к твоей памяти и скорее всего не закрыл ее, как следовало, чем и объясняются твои странные воспоминания, нахлынувшие на вокзале. Я смог бы пройти этим же путем, но может получиться и так, что мне удастся только открыть путь для еще более ярких воспоминаний. Готова ли ты так рискнуть?
Его спутница не дрогнула.
— Сделай это, прошу тебя.
— Как пожелаешь.
Григорий запустил руку во внутренний карман и вновь заметил, какой у них с Терезой потрепанный вид. Искушение очиститься и сменить одежду было велико, но с этим следовало подождать. Путешествие в область воспоминаний будет стоить много сил.
— Будь добра, открой баночку кока-колы и распакуй парочку шоколадок.
Теперь Тереза была знакома с потребностями Григория в калориях и не стала смеяться над его пристрастиями в еде. Пока она открывала банку и разворачивала шоколадки, Григорий растянул в руках тонкую цепочку.
— Ты собираешься этим воспользоваться?
Григорий кивнул, с аппетитом уплетая первую шоколадку. Прожевав, он пояснил:
— Этот камешек — прекрасный инструмент. Я им с успехом пользовался в самых разных целях много лет.
За пару минут Николау разделался со второй шоколадкой и выпил банку газировки почти до дна. Поставив банку на столик, он подвесил в пальцах цепочку с амулетом, которым в последний раз пользовался, когда рассматривал карты Чикаго, и поднял его до уровня глаз.
— Смотри на камень, Тереза, — сказал он, медленно раскачивая амулет из стороны в сторону. — Это будет легко. Исходящая от него сила поможет тебе скользнуть…
Еще несколько успокаивающих слов — и Тереза погрузилась в гипнотический транс. Григорий порадовался этому. Он боялся, что после того, что Терезе довелось пережить в плену у Франтишека, она будет бессознательно сопротивляться гипнозу. Порой его поражало, с каким безграничным доверием она к нему относится. Сам он в себя с такой силой не верил.
Следующий этап стоящей перед ним задачи был посложнее: теперь Григорию следовало самому впасть в полугипнотическое состояние — только так он мог обрести полную чувствительность ко всему, что излучало сознание Терезы.
— Дай мне руку, пожалуйста.
Она без промедления повиновалась. Контакт придал Григорию сил и облегчил восприятие.
Григорий смотрел на качающийся амулет.
Купе по углам подернулось дымкой и утекло подобно странной, незнакомой жидкости. Вскоре остались только они с Терезой, а все остальное перестало существовать.
Ты впустишь меня? — мысленно спросил он. — Ты покажешь мне то, что он заставил тебя показать ему?
Тереза не отвечала, но туман, окруживший их, начал понемногу рассеиваться, преображаясь в горы и холмы, поросшие деревьями и кустарниками. Но не они приковывали к себе взор Николау, а стоявшая на одной из вершин странная постройка. Башня была не слишком высока, но исходившее от нее ощущение угрозы было почти осязаемым. Григорий гадал: уж не воспоминания ли это Терезы о каком-нибудь фильме ужасов. Но нет, это навряд ли — ведь он-то сам узнал эту башню по воспоминаниям, некогда принадлежавшим Вильяму Абернати.
Весь пейзаж виделся Григорию в странном ракурсе. Казалось, будто бы Тереза смотрит на башню и прилегающие к ней окрестности не только своими глазами, но чьими-то еще. Пар глаз было несколько, но они почему-то принадлежали одному и тому же существу.
Наследственная память. Эти два слова как бы сами пришли на ум Николау. В них было что-то такое, что напомнило ему о Петере Франтишеке. Видимо, это был отголосок его слов, произнесенных в присутствии Терезы, когда он изучал ее сознание. Николау мысленно поблагодарил Франтишека, поскольку его догадка многое проясняла.
Видевшие башню с других точек люди могли быть только прямыми потомками — детьми или внуками некоего пращура, основателя рода. Дети детей впоследствии, вероятно, могли вступить в браки, находясь в родстве между собой. Тереза унаследовала сохраненные памятью картины такими, какими они виделись тем и другим, и за счет этого ее связь с прошлым усилилась. В этом был определенный смысл. Если основатель династии надеялся на успех, ему нужно было, чтобы его потомки сохранили кровное родство.