– Я должен осмотреть больную, – недоуменно обратился к евнуху лекарь.
Но тот свирепо завращал белками глаз и замотал головой.
Стоны чуть усилились.
– Протяни руку, гяур, – выжал из себя раб и закрыл глаза.
Мануччи протянул руку в щель занавески и почувствовал, как его ладонь схватили горячие пальчики и стали сдавливать и пощипывать, и наконец прижали к груди под тонким муслином…
«Быть мне лейб-медиком! – торжествуя, подумал Никколо. – Я уж покажу этим варварам, что такое Европа! Быть мне богатым! Быть!»
25 октября 1627 года, Лахор, Индия
– Но кто, кто, кто?! Откройте мне, боги!
Джихангир внял наставлениям врачей и теперь вместо двадцати чашек спирта двойной очистки в день выпивал лишь шесть чашек смеси из двух частей вина и одной части арака.
Впрочем, он компенсировал недостаток действия алкоголя опиумом, четырнадцать, о боги, боги, четырнадцать зернышек в день…
Листья и травы в жаровне предсказателя судеб обуглились, баранья лопатка потемнела.
– Кто?! – возвысил голос Джихангир.
– Смотри, – тихо ответил ему гадатель, – и ты увидишь…
11 октября 1920 года, станция Даурия, Россия
В штабном вагоне атамана Семенова почти не слышны крики и шум лихорадочной погрузки на станции. Вагон стоит на запасных путях, в тупичке, подальше от суеты, подальше от паники и агонии, подальше ото всего, что может помешать выполнить то, что еще возможно.
Кроме Семенова, в вагоне лишь Унгерн, Анненков и князь Бекханов.
Никто не нарушает тишины, но ничего и не прочесть на лицах. На широкоскулом лице князя, на лицах Семенова и Анненкова с явной азиатчинкой лишь отрешенность. В конце концов, кто из них не был под смертью десятки раз?! Когда-нибудь же должно кончиться это везение, господа…
– Итак, – Семенов повернулся лицом к офицерам, – дело наше, господа, положительно проиграно, по крайней мере теперь… Но перед концом мы должны успеть сделать кое-что еще, а именно попытаться спасти часть золотого запаса России. Двести миллионов, господа… Попрошу вас высказываться, и не забывайте, что большевики могут быть здесь уже завтра. Слушаю вас, князь…
– По-моему, все очень просто, Григорий Михайлович, – пожал плечами Бекханов. – Железной дорогой опасно, значит – на лошадях. Поклажа примерно на сотню коней, ну со всадниками три-четыре эскадрона…
– Куда?
– В Монголию, куда ж еще, – ответил Анненков. – Больше некуда, господа… Потом, может быть, в Пекин.
– Хорошо, согласен! – Атаман хлопнул тяжелой и темной ладонью по поверхности полированного стола. – Кто возглавит отвлекающий удар? Имейте в виду, надежных сил две роты каппелевцев да рота юнкеров…
– Разрешите мне, – одновременно подались вперед все трое и осеклись, переглянувшись.
Семенов усмехнулся:
– Не сомневался в вашей доблести, господа. Что ж, вынужден решать я. Вы, Айдар, и вы, Борис Владимирович, как кавалеристы, возьмете на себя эвакуацию золота. Ну, а вы, Роман Федорович…
Семенов отвернулся. Он не хотел, не мог допустить, чтобы офицеры заметили его слезы. Впрочем, чушь. Бывает, что плачут и камни.
– Прощайте, господа, авось и свидимся, – глухо произнес атаман.
Офицеры козырнули и вышли.
– Вот что, господа… – обратился к Анненкову и Бекханову Унгерн, когда они спустились на перрон. – Ты, Борис Владимирович, возвращайся к партизанам, ударишь в тыл, если Айдар не успеет уйти. Все-таки больше шансов, что металл уцелеет.
Анненков кивнул. Помедлив, он хотел обнять остающихся, но что-то ему помешало, и он, повернувшись, пошел в сторону вокзала.
– Что ты делаешь, брат? – спросил Бекханов, наблюдая, как Унгерн силится стянуть с пальца перстень. – Хочешь продать его и кутнуть напоследок?
Унгерн слабо улыбнулся и оставил свои попытки.
– Айдар… Если меня завтра убьют, значит, предсказание о тебе. Ну а перстень… Не хотелось бы, чтобы черни достался. Не поймут ведь, чем владеют… Ну да ладно. Обнимемся, брат?
Выстрелы и крики донеслись с главной платформы: под посадку подавался очередной эшелон, уже под завязку набитый ранеными и беженцами. Солдаты взламывали теплушки, выкидывали из них чей-то скарб, освободившееся место немедленно занимали люди, и брошенные казачьи кони, шатавшиеся по привокзальной площади, недоуменно и горестно встряхивали гривами – они еще не понимали, что оставлены, просто не привыкли быть непривязанными…
15 сентября 1921 года, Новониколаевск, Сибирь
Полдень. Пять часов двадцать минут до объявления приговора по делу барона Унгерна-Штернберга.
Допрос обвиняемого (продолжение).
Обвинитель:
– Что же вы понимаете под военной диктатурой?
Унгерн:
– Единоличное командование, а единоличное командование приведет к монархии.
Обвинитель:
– Знали ли вы, что Семенов порол рабочих, крестьян и железнодорожных служащих?
– Слышал.
– Вы приказывали сжигать деревни?
– Да, это по моему приказанию делали войска.
– Когда вы ушли на Мензу, вы уничтожали деревни и села. Вам известно было, что трупы людей перемалывались в колесах, бросались в колодцы и вообще чинились всякие зверства?
– Это неправда.
Обвинитель просит огласить показания члена Народного собрания Дальневосточной республики Цыпулова. Из показаний выясняется, что 6 сентября близ реки Онон около монгольской границы прошел отряд Унгерна под начальством некоего бурята, которым сожжены дотла много деревень и которым чинились насилия над мирными жителями, убивались не только мужчины, но и женщины и дети. Далее выясняется, что Унгерн сжигал, по его словам, только «красные большевистские деревни». Унгерн уверяет, что деревни были пустыми.
Обвинитель:
– Куда же девались жители?
Унгерн:
– Разбегались.
– Не считаете ли вы, что одно ваше имя наводило на них страх?
– Вероятно.
– Когда занята была Урга, происходили убийства и грабежи?
– Да, сначала бились войска с войсками, а потом уже жители – монголы с китайцами.
– Отдавали ли вы приказ прекратить самочинные обыски за всех, кроме евреев? Что вы хотели этим сказать? Хотели ли вы уничтожить всех евреев?
– Да, я объявил всех евреев вне закона.
– Кто приказал расстрелять служащих Центросоюза?
– Я.
– Почему?
– Они служили советской власти.
– Известно ли вам, что Сипайлов, комендант Урги, грабил, насиловал мирных жителей?
– Мне было известно.
– Было ли вам известно, что он присваивает имущество и деньги жертв?
– Нет.
– Должно быть, тогда он грабил для вашей казны, которой нужны были средства, чтобы содержать войска?
– Да, возможно.
– Какие вы применяли наказания?
– Расстрел и повешение.
– А палки?
– К населению – нет, к солдатам – да.
– Сколько палок вы давали?
– По телу – до ста ударов.
– Сажали вы на лед людей?
– Да, когда стояли в палатках, солдат арестованных.
– А женщин вы истязали таким образом?
– Нет.
Обвинитель предлагает зачесть прежние показания Унгерна, но Унгерн вдруг вспоминает, что одна женщина была действительно посажена.
– На раскаленную крышу сажали?
– Да.
– В чем заключается план Срединного государства?
– Срединное государство – это Китай.
– Но вы же хотели объединить Китай до Каспийского моря. Кого же вы хотели объединять?
Из ответов Унгерна выяснилось, что в его план входило создать Срединную империю из объединения всех монгольских кочевых племен, имеющих особые интересы, против оседлого населения. Объединение это должно было возглавляться Хутухтой. За это Унгерн был награжден Хутухтой саном «ван» и пожалован был «курмой», трехглазым павлиньим пером и желтыми поводьями как знаками отличия. Оглашаются показания, из которых видно, что, по мнению Унгерна, желтая раса жизненней, чем белая, и восточная культура стоит устойчивей и выше, чем западная. Также оглашается, что он распространял легенду о бароне Иване, популярную среди монголов, что он и есть барон Иван[28].
Обвинитель:
– Вы писали, что три тысячи лет тому назад образован коммунистический интернационал в Вавилоне. Вы верите в это?
Унгерн:
– Да, вся история это показывает.
Далее выясняется, что революцию барон абсолютно не приемлет и считает причиной революции евреев и падение нравов, которым евреи воспользовались. Он утверждает, что ни рабочие, ни крестьяне участия в управлении государством принимать не могут, а должен править один царь, опираясь на аристократию. Ни крестьяне, ни рабочие не могут иметь права организации, читать газеты и проч. Также обвиняемый объясняет печальный конец своей деятельности «предсказанной судьбой».
Обвинитель:
– Не рассматриваете ли вы исход вашего похода как исход всей авантюры последнего времени всех других сторонников той же идеи и не считаете ли вы, что это была уже последняя попытка?
Унгерн:
– Да, последняя. Полагаю, что я уже последний[29].
1 сентября 1912 года, Кобдо, Монголия
– Итак, сотник, настоятельно рекомендую вам немедленно отправиться в Россию.
Консул В. Ф. Люб смотрел на Унгерна со смешанным чувством любопытства и брезгливости.
– Кстати, барон… Уж простите меня… Вы что, прямо с дороги? Не переоделись…
И Люб, поморщившись, кивнул на мундир Унгерна.
– По-моему, господин консул, форма в порядке, – спокойно заметил барон. – Ни прорех, ни дыр, ни грязи…
– Что вы, барон, об этом и подумать страшно… Но, видите ли… Некоторым образом я представляю здесь государя, и являться в миссию в полевом мундире… Гм…
– Видите ли, господин представитель… У меня нет с собой другой одежды. Эту же я потрудился вычистить, прежде чем явиться к вам.
Консул вздохнул: