— Что же еще остается делать? — спросил Саймон вслух, обращаясь к лужайке.
Никто ему не ответил. Саймон повернулся к лужайке спиной, пополз сквозь лианы в сумрак леса… Он понуро брел среди деревьев. Вокруг рта и на подбородке у него запеклась кровь. Лишь иногда, отодвигая в сторону канаты лиан и выбирая направление, он беззвучно шевелил губами.
Дальше деревья были уже не так плотно увешаны ползучими растениями, и с неба проникал рассеянный жемчужный свет. Здесь проходил хребет острова — возвышенное предгорье с редким лесом. Заросли и гигантские деревья перемежались широкими полянами, и вскоре подъем вывел Саймона на окраину леса. Его пошатывало от усталости, но он не останавливался. Глаза Саймона, всегда яркие, потускнели, и он брел с какой-то угрюмой, старческой решимостью.
От порыва ветра он покачнулся и только тогда увидел, что находится на голом склоне горы под медно-рыжим небом. Ноги его были как ватные, язык болел. Ветер достиг вершины горы, и Саймон увидел: что-то голубое полыхнуло на коричневатом фоне туч. Он с трудом двинулся дальше, и тут же налетел новый порыв ветра, более мощный, ударил по верхушкам деревьев, и лес заревел. Саймон увидел, как на вершине выпрямилось нечто сгорбленное и посмотрело на него вниз. Пряча лицо, он из последних сил двинулся дальше.
Мухи еще раньше обнаружили это существо. Вскидываясь, как живое, оно всякий раз вспугивало их, и на какое-то мгновение вокруг его головы возникало темное облачко. Затем, когда голубое полотнище парашюта опадало, раздувшаяся фигура с каким-то вздохом наклонялась вперед, и мухи снова рассаживались.
Саймон почувствовал, как колени его ударились о камни. Он пополз вперед и, подобравшись ближе, все понял. Перепутанные стропы объяснили ему механику этой нелепости; он увидел белые кости переносицы, зубы, цвета распада. Безжалостные, эластичные ремни и брезент не давали развалиться несчастному телу. Снова подул ветер, и фигура вскинулась, затем наклонилась вперед. Дохнуло смрадом. Стоявшего на четвереньках Саймона рвало, пока не опустошился весь желудок. Потом Саймон взял стропы и, отцепив их от камней, избавил труп от издевательств ветра.
Саймон отвернулся и посмотрел вниз, на берег. Костер у платформы, по-видимому, погас — дыма там, во всяком случае, не было. Дальше по берегу, за маленькой речкой, возле большой плоской скалы к небу подымалась жиденькая струйка дыма. Даже с такого расстояния было видно, что большинство мальчиков — если не все — находится там. Значит, они перебрались подальше от зверя. При этой мысли Саймон обернулся к останкам изломанного тела. Хоть и ужасный, зверь оказался совсем безвредным, и эту новость нужно было рассказать как можно скорей. Саймон бросился было под гору бегом, но ноги его подогнулись. Самое большое, на что он при всем старании был способен, — это брести, пошатываясь и спотыкаясь.
— Только и осталось, что купаться, — сказал Ральф. Хрюшка изучающе посмотрел на грозовое небо через единственное стеклышко очков.
— Не нравятся мне эти облака. Помнишь, как лило, когда мы только приземлились?
— Опять дождь будет.
Ральф нырнул. В бассейне, у самого края, бултыхались два малыша, искавшие прохлады в воде, которая была горячее крови. Хрюшка снял очки, степенно вошел в воду и снова надел их. Ральф вынырнул и ртом пустил в Хрюшку струю воды.
— Осторожнее! Очки зальешь, — остановил его Хрюшка. — Если на стекла попадает вода, мне приходится вылезать, чтоб вытереть.
Ральф снова пустил струю воды и промахнулся.
— Где же все? — спросил Ральф.
— Может, в хижинах?
— Где Сэм-и-Эрик?
— И Бил? — Хрюшка махнул рукой в сторону скального замка. — Вон куда они ушли. К Джеку на угощение.
— Ну и пусть, — неискренне сказал Ральф. — Мне все равно.
— Из-за какого-то мяса…
— И еще из-за охоты, — мудро сказал Ральф, — и чтобы играть в дикарей и раскрашиваться, как воины.
— Может, и нам тоже пойти?..
Ральф быстро взглянул на Хрюшку, и тот покраснел.
— Только так… чтобы не случилось ничего.
Хрюшка и Ральф слышали шум пиршества еще задолго до того, как подошли к компании Джека. Между лесом и берегом, в том месте, где пальмы довольно далеко отстояли от воды, оказалась лужайка с густой травой. Чуть ниже вдоль лужайки проходила полоса белого песка, намытого приливами, теплого, сухого и плотного. Еще ближе к воде возвышалась скала, вытянутая в сторону лагуны. За скалою у самой воды была снова узкая полоска песка. На скале горел костер, и в неразличимые при дневном свете языки пламени срывались капли жира, стекавшего со свиной туши. Все мальчики, какие только были на острове, кроме Хрюшки, Ральфа, Саймона и тех двоих, которые жарили мясо, собрались на травянистой лужайке. Кто лежал, кто сидел на корточках, кто стоял с мясом в руках; они пели, смеялись. Судя по их лицам, перемазанным жиром, пиршество подходило к концу; некоторые держали в руках половинки кокосов и пили воду.
Еще до начала пира на середину лужайки приволокли большое бревно, и на нем, раскрашенный и увешанный венками, как идол, восседал Джек. У его ног на зеленых листьях были разложены горки мяса, плоды и кокосы, наполненные водой.
Хрюшка и Ральф подошли к лужайке, и, завидя их, мальчики умолкали один за другим, пока не остался лишь один говорящий — тот, который сидел ближе всех к Джеку. Наконец молчание вторглось и туда; Джек, не вставая, обернулся. Он смотрел на них, и в тишине, на фоне отдаленного гула прибоя, стало слышно, как громко потрескивает огонь. Ральф отвернулся, и Сэм, думая, что Ральф смотрит на него осуждающе, с нервным смешком положил недоглоданную кость на траву. Ральф сделал нерешительный шаг, сказал что-то неслышное Хрюшке, указывая на крайнюю пальму, и они оба двинулись дальше. Ральф — высоко подымая ноги в песке, Хрюшка — даже пытаясь насвистывать.
В этот момент мальчики, которые жарили свинину, отодрали от туши большой ломоть мяса и помчались к лужайке. Они налетели на Хрюшку, и тот, обжегшись, взвыл и затанцевал. Немедленно разразилась буря все разрешающего хохота и объединила Ральфа с остальными. Опять Хрюшка подвергся всеобщему осмеянию, а хохочущие ощутили свое превосходство и взбодрились. Джек встал и взмахнул копьем.
— Дать им мяса.
Мальчики с вертелом дали Ральфу и Хрюшке по сочному куску. Глотая слюнки, они приняли дар и съели его, стоя под грозовой медью неба, звонившей о наступающей буре. Джек снова взмахнул копьем.
— Все ли наелись досыта? Мясо еще было: оно шипело на деревянных вертелах и лежало кучками на зеленых листьях. Покорный зову своего желудка, Хрюшка отшвырнул обглоданную кость и наклонился за новым куском.
— Все ли наелись досыта? — нетерпеливо повторил Джек.
В тоне его голоса прозвучало предупреждение, исполненное надменной гордости хозяина, и мальчики стали есть быстрее.
— Дайте мне воды, — сказал Джек.
Генри принес ему скорлупу, и он стал пить, глядя на Ральфа и Хрюшку поверх зазубренного края чаши. Коричневые бугры его бицепсов наполнились силой, власть легла на его плечи и обезьяной заверещала в ушах.
— Все садитесь.
Мальчики рядами сели перед ним на траву, и только Ральф с Хрюшкой остались стоять на мягком песке на фут ниже. Джек повернул раскрашенное лицо к сидевшим мальчикам и спросил, потрясая копьем:
— Кто хочет вступить в мое племя?
Ральф весь подался вперед, но тут же споткнулся. Головы нескольких мальчиков повернулись в его сторону.
— Я дал вам пищу, — сказал Джек, — а мои охотники защитят вас от зверя. Кто вступает в мое племя?
— Я вождь, — сказал Ральф, — потому что меня выбрали. И мы собирались все время поддерживать костер. А вы прибежали сюда… за куском…
— А ты не прибежал? — закричал Джек. — В руке-то у тебя что?
Ральф густо покраснел.
— Вы — охотники. Это ваша работа.
Не обращая больше на него внимания, Джек снова спросил:
— Кто хочет вступить в мое племя и весело пожить?
— Я вождь, — дрожащим голосом сказал Ральф. — А как же костер? И рог у меня.
— У тебя его нет с собой, — ответил Джек, презрительно усмехаясь. — Ты же его оставил. Съел, умник? И на этом конце острова рог не считается…
— Рог здесь тоже считается, — сказал Ральф. — Везде на острове считается.
Ральф обвел взглядом сидевших мальчиков. Ни в ком из них он не нашел поддержки и, подавленный, вспотевший, отвернулся.
— Костер… иначе не спастись… — шепнул ему Хрюшка.
— Кто вступает в мое племя?
— Я.
— И я.
— Я тоже.
— Я затрублю в рог, — задыхаясь, сказал Ральф, — и созову собрание.
— А мы его здесь не услышим.
Хрюшка тронул Ральфа за руку.
— Уйдем. Тут до беды недалеко. А мяса мы поели.
За лесом вспыхнул ослепительный свет, и грохнуло так, что какой-то малыш громко заплакал.
По земле застучали тяжелые капли.
— Будет буря, — сказал Ральф. — Польет такой же дождь, как в ту ночь, когда мы здесь очутились. Ну, кто из нас умник? Где ваши хижины? Что вы делать-то будете?
Охотники тревожно смотрели на небо, поеживаясь под редкими каплями. Волна беспокойства колыхнула толпу, и поднялась суматоха. Вспышки молний становились все ярче, удары грома — почти невыносимыми. В толпе с ревом сновали малыши. Джек спрыгнул на песок.
— Наш танец! За мной! Живо!
Спотыкаясь, он побежал по плотному песку к каменной площадке, где был костер. Между вспышками молний наступала сплошная тьма, полная ужаса; и мальчики с криками кинулись за Джеком. Роджер стал изображать свинью, хрюкая и наскакивая на Джека, а тот уворачивался. Охотники схватили свои копья, повара — вертела, остальные — обгорелые палки из костра. Образовался движущийся круг, и грянул хор. В то время как Роджер изображал объятую ужасом свинью, снаружи круга, подпрыгивая, бегали малыши. Угроза неба толкала Хрюшку и Ральфа раствориться в этом обезумевшем, но сулящем какую-то защиту сборище. Они были рады хотя бы коснуться стены коричневых спин, отгораживающей от страха.