— Замолчишь ты или нет?!
И других малышей проняло. Каждый вспомнил о своем горе; а возможно, они осознали свое соучастие в горе вселенском. Они расплакались, и двое почти так же громко, как Персиваль.
Спас положение Морис. Он крикнул:
— Эй, поглядите-ка на меня!
Он нарочно упал. Потер крестец, уселся на кувыркалку, плюхнулся. Клоун из Мориса вышел плохой. Но Персиваль и другие малыши отвлеклись, хлюпнули носами, захохотали. И вот они уже зашлись в таком несуразном хохоте, что заразили больших.
Джек и в общем шуме заставил к себе прислушаться. Рога у него не было, он нарушал правила, но этого никто не заметил.
— Ну, так как же насчет зверя?
Что-то странное сделалось с Персивалем. Он зевнул, закачался так, что Джеку пришлось схватить его за плечи и встряхнуть.
— Где обитает этот зверь?
Персиваль оседал в руках у Джека.
— Умный, видать, зверь, — усмехнулся Хрюша, — раз сумел тут запрятаться.
— Джек весь остров обрыскал…
— И где этому зверю жить?..
— Пускай своей бабушке про зверя расскажет!
Персиваль забормотал что-то потонувшее в общем хохоте. Ральф весь подался вперед.
— Что? Что он говорит?
Джек выслушал ответ Персиваля и выпустил его плечи. Персиваль, освобожденный, в утешительном окружении двуногих, упал в высокую траву и погрузился в сон.
Джек откашлялся и бросил небрежно:
— Он говорит, что зверь выходит из моря.
Смешки как-то осеклись. Ральф невольно обернулся — скорченная фигурка, черная на фоне лагуны. Все посмотрели туда же и вслушались. Дали пластались, убегали, ломились за простор густого, чужого и всемогущего ультрамарина; и шептались и всхлипывали у рифа волны.
Вдруг Морис выпалил так громко, что все вздрогнули:
— Мой папа говорит, еще пока не всех морских животных даже открыли.
Опять все загалдели. Ральф протянул блистающий в сумраке рог, и Морис послушно взял его. Собрание угомонилось.
— По-моему, Джек верно сказал, каждому может быть страшно, и от страха никого не убудет, ничего тут такого нет. Ну а вот насчет того, что одни свиньи на этом острове водятся, так это он, возможно, и верно говорит, но ведь же он не знает. Ну, то есть наверняка, точно же он не знает… — Морис шумно сглотнул. — Папа говорит, есть такие штуки, ой, ну как же их, они еще чернилами плюются — спруты, — так те в сто ярдов бывают и китов пожирают — свободно. — Он помолчал и рассмеялся весело. — Конечно, я в зверя не верю. Вот и Хрюша говорит — в жизни все научно, но ведь же мы не знаем? Ну, то есть наверняка…
Кто-то крикнул:
— Не может спрут этот из воды вылезать!
— Нет, может!
— Не может!
Тотчас площадку заполонили шум, гам и мечущиеся тени. Ральф, не вставая с места, смотрел, и ему казалось, что все с ума посходили. Плетут про зверя, про страх, а того не могут взять в толк, что важней всего — костер. А как только станешь им объяснять, начинают спорить и до разных ужасов добалтываются.
Различив в сумерках робкую белизну рога, он выхватил его у Мориса и стал дуть изо всей мочи. Все смолкли. Саймон подошел и протянул руку к раковине. Необходимость толкала Саймона выступить, но стоять и говорить перед собранием была для него пытка.
— Может, — решился он наконец, — может, зверь этот и есть.
Вокруг неистово заорали, и Ральф встал, потрясенный:
— Саймон — ты? И ты в это веришь?
— Не знаю, — сказал Саймон. Сердце у него совсем зашлось, он задыхался. — Я…
И тут разразилась буря:
— Сиди уж!
— А ну, клади рог!
— Да пошел ты!..
— Умолкни!
Ральф крикнул:
— Дайте ему сказать! У него рог!
— То есть… может… ну… это мы сами.
— Вот полоумный!
Это уж попирал все приличия не стерпевший Хрюша.
Саймон продолжал:
— Может, мы сами, ну…
Саймон растерял все слова в попытках определить главную немощь рода человеческого. И вдруг его осенило:
— Что самое нечистое на свете?
Вместо ответа Джек бросил в обалделую тишину непристойное слово.
Разрядка пришла как оргазм. Те малыши, которые успели снова забраться на кувыркалку, радостно поплюхались в траву. И взревели ликующие охотники.
Хохот больно ударил Саймона и разбил его решимость вдребезги. Саймон сжался и сел.
Наконец все снова затихли. Кто-то, не попросивши рог, сказал:
— Может, это он про духов разных.
Ральф поднял рог и вглядывался в сумрак. Всего светлей был бледный берег. Малыши как будто подобрались ближе? Ну да, конечно, сжались в кучку на траве посередке. От порыва ветра разворчались пальмы, и шум резко и заметно врубился в темноту и тишину. Два серых ствола терлись друг о дружку с мерзким скрипом, которого днем не замечал никто.
Хрюша взял рог из рук Ральфа. Голос Хрюши звенел негодованьем:
— Не верю я в никаких духов!
Джек тоже вскочил, почему-то ужасно злой.
— Какое кому дело, во что ты веришь, Жирняй!
— У меня рог!
Послышались звуки схватки, рог заметался во тьме.
— А ну положь сюда рог!
Ральф бросился их разнимать, получил по животу, вырвал рог из чьих-то рук и сел, задыхаясь.
— Ну, хватит этих разговоров про духов. Давайте отложим до утра.
Тут вмешался приглушенный и неизвестно чей голос:
— Зверь этот, наверно, и есть дух.
Собрание будто ветром встряхнуло.
— Ну, хватит без очереди говорить, — сказал Ральф. — Если мы не будем соблюдать правила, все наши собрания ни к чему.
И снова он осекся. Тщательно составленный план собрания шел насмарку.
— Ну, что же мне теперь сказать? Зря я так поздно вас собрал. Давайте проголосуем насчет них, ну, насчет духов. А потом разойдемся и ляжем спать, мы устали. Нет — это ты, Джек? — нет, погоди минутку. Сначала я сам скажу — я лично в духов не верю. Да, по-моему, я в них не верю. А вот думать про них мне противно. Особенно в темноте. Но мы же решили вообще разобраться, что к чему.
Он поднял рог.
— Ну, так вот. Значит, давайте разберемся, есть духи или нет…
Он запнулся и переждал мгновенье, поточней составляя вопрос.
— Кто считает, что духи бывают?
Долго все молчали и не шевелились. Потом Ральф всмотрелся в сумрак и разглядел там руки.
И сказал скучно:
— Ясно.
Мир — удобопонятный и упорядоченный — ускользал куда-то. Раньше все было на месте, и вот… и корабль ушел.
У него вырвали рог, и голос Хрюши заорал пронзительно:
— Я ни за каких за духов не голосовал!
Он рывком повернулся к собранию:
— И запомните.
Слышно было, как он топнул ногой.
— Кто мы? Люди? Или зверье? Или дикари? Что про нас взрослые скажут? Разбегаемся, свиней убиваем, костер бросаем, а теперь еще — вот!
На него надвинулась грозная тень.
— А ну, заткнись, слизняк жирный!
Завязалась мгновенная стычка, и вверх-вниз задергался мерцающий в темноте рог, Ральф вскочил:
— Джек! Джек! Рог не у тебя! Дай ему сказать!
На него наплывало лицо Джека.
— И ты сам тоже заткнись! Да кто ты такой? Сидишь, распоряжаешься! Петь ты не умеешь, охотиться не умеешь…
— Я главный. Меня выбрали.
— Подумаешь, выбрали! Дело большое! Только и знаешь приказы дурацкие отдавать!.. Много ты понимаешь!
— Рог у Хрюши.
— Ах, Хрюша! Ну и цацкайся со своим любимчиком!
— Джек!
Джек передразнил злобно:
— Джек! Джек!
— Правила! — крикнул Ральф. — Ты нарушаешь правила!
— Ну и что?
Ральф взял себя в руки.
— А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.
Но Джек уже орал ему в лицо:
— Катись ты со своими правилами! Мы сильные! Мы охотники! Если зверь этот есть, мы его выследим! Зажмем в кольцо и будем бить, бить, бить!
И с диким воем выбежал на бледный берег. Тотчас площадка наполнилась беготней, сутолокой, воплями, хохотом. Собрание кончилось. Все кинулись врассыпную, к воде, по берегу, во тьму. Ральф почувствовал щекой прохладу раковины и взял рог из рук у Хрюши.
— Что взрослые скажут? — крикнул опять Хрюша. — Ну погляди ты на них!
С берега летели охотничьи кличи, истерический хохот и полные непритворного ужаса взвизги.
— Ты протруби в рог, а, Ральф.
Хрюша стоял так близко, что Ральф видел, как блестит уцелевшее стеклышко.
— Неужели они так и не поняли? Про костер?
— Ты будь с ними твердо. Заставь, чтоб они тебя слушались.
Ральф ответил старательно, словно перед классом теорему доказывал:
— Предположим, я протрублю в рог, а они не придут. Тогда — все. Мы не сможем поддерживать костер. Станем как звери. И нас никогда не спасут.
— А не протрубишь — все равно мы станем как звери. Мне не видать, чего они там делают, но зато мне слыхать.
Разбросанные по песку фигурки слились в густую, черную, вертящуюся массу. Что-то они там пели, выли, а изнемогшие малыши разбредались, голося. Ральф поднял к губам рог и сразу опустил.
— А главное, Хрюша: есть эти духи? И этот зверь?
— Конечно, нету их.
— Ну почему?
— Да потому, что тогда бы все ни к чему. Дома, улицы. И телевизор бы не работал. И все бы тогда зазря. Без смысла.
Танцевали и пели уже далеко, пенье сливалось вдалеке в бессловесный вой.
— А может, и правда все без смысла. Ну, тут, на острове? И они за нами следят, подстерегают?
Ральфа всего затрясло, он так бросился к Хрюше, что стукнулся об него в темноте, и оба испугались.
— Хватит тебе! И так плохо, Ральф, прямо не могу я больше! Если еще и духи эти…
— Не буду я больше главным. Ну, послушай ты их!
— Ох, господи! Нет! Нет!
Хрюша вцепился в плечо Ральфа.
— Если Джек будет главным, будет одна охота и никакой не костер. И мы тут все перемрем…
И вдруг Хрюша взвизгнул:
— Ой, кто это тут еще?
— Это я, Саймон.
— Да уж. Молодцы, — сказал Ральф. — Три слепых мышонка. Нет, откажусь я.
— Если ты откажешься, — перепугано зашептал Хрюша, — что же со мной-то будет?