— Эрик, Сэм, Эрик, Сэм.
Скоро он запутался; близнецы трясли головами и тыкали друг в друга пальцами под общий хохот.
Наконец Ральф перестал дуть и сел, держа рог в руке и уткнувшись подбородком в коленки. Замерло эхо, а с ним вместе и смех, и настала тишина.
Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же, только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света щурился в почти непроглядную темень.
— Где человек с трубой?
Ральф догадался, что после солнца ему ничего не видно.
— Человека с трубой тут нет. Это всего лишь я.
Мальчик подошел к Ральфу вплотную, сверху глянул на него и скроил недовольную мину. Вид светловолосого мальчишки с кремовой раковиной на коленях его, кажется, не впечатлил. Он сразу отвернулся, взмахнув черными полами.
— Значит, и корабля нет?
Под взметнувшимся плащом он был тощий, высокий, костлявый, из-под черной шапочки выбились рыжие волосы. Лицо, все в веснушках и складках, было противное, но не глупое. И на этом лице горели голубые глаза, в них металась досада и вот-вот могла вспыхнуть злость.
— Значит, взрослых нет?
Ральф ответил, уже ему в спину:
— У нас собрание. Присоединяйтесь.
Мальчики в плащах начали ломать строй. Высокий на них прикрикнул:
— Хор! Стоять смирно!
Устало, покорно хористы снова втиснулись в строй и, покачиваясь, стояли на солнцепеке. Кое-кто все же отважился хныкать:
— Меридью… Ну, Меридью же, ну, можно мы…
А потом один хлопнулся ничком, и строй смешался. Упавшего взгромоздили на площадку и положили. Меридью посмотрел на него пристально и не утратил выдержки.
— Ладно. Садитесь. А этот — ну его, пускай лежит.
— Но как же, Меридью…
— Он вечно в обморок падает, — сказал Меридью. — И в Аддис-Абебе, и в Гибралтаре. И на утренях плюхался прямо на регента.
Последнее замечание вызвало смешки хористов, которые черными птицами на жердочках обсели поваленные стволы и не сводили глаз с Ральфа. У них Хрюша не стал спрашивать имена. Его устрашило ведомственное превосходство и уверенная начальственность в голосе Меридью. Он притаился за Ральфом и занялся своими очками.
Меридью снова повернулся к Ральфу.
— Значит, здесь нет ни единого взрослого?
— Ну да.
Меридью тоже сел и всех обвел глазами.
— Итак, самим надо выпутываться.
Хрюша из-за плеча у Ральфа позволил себе вставить:
— Поэтому Ральф и созвал сбор. Чтобы решить, чего нам делать. Мы пока что у всех спросили, кого как звать. Вот это Джонни. Эти двое, они близнецы, Сэм и Эрик. Кто Эрик? Ты? Нет, это Сэм…
— Я Сэм…
— А я Эрик.
— Я всем предлагаю познакомиться, — сказал Ральф. — Я, например, Ральф.
— Так мы ведь уже, — сказал Хрюша. — Мы же только что спрашивали.
— Мы не младенцы, — сказал Меридью. — С какой стати мне называться Джеком? Я — Меридью.
Ральф посмотрел на него искоса. Да, это был голос человека серьезного, который знает, чего он хочет.
— Потом этот, — Хрюша уже разогнался, — ой, я забыл…
— Ты чересчур много болтаешь, — сказал Джек Меридью. — Заткнись, Жирняй.
Раздались смешки.
— Вовсе он не Жирняй, — крикнул Ральф, — его истинное имя — Хрюша!
— Хрюша!
— Хрюша!
— Ой, Хрюша!
Тут раздался настоящий взрыв хохота, хохотали все, даже самые маленькие. Смех вдруг сплотил мальчиков, и только Хрюша остался вне этого тесного дружеского кружка. Он залился краской, насупился и опять занялся очками.
Наконец смех замер и продолжалась перекличка. Был тут Морис, второй в хоре по росту после Джека, но плотней; он все время улыбался. Был тощий дичок, которого никто не знал; погруженный в себя, он скрытно держался в сторонке. Пробормотал, что зовут его Роджер, и снова умолк. Билл, Роберт, Харольд, Генри; тот мальчик из хора, который упал в обморок, теперь сел, прислонясь к пальмовому стволу, бледно улыбнулся Ральфу и назвался Саймоном.
Потом Джек сказал:
— Надо решить, как нам спасаться.
Пронесся гул голосов. Совсем маленький мальчик — Генри — объявил, что он хочет домой.
— Тише вы, — проговорил Ральф рассеянно. Он поднял рог. — По-моему, чтобы решать, сначала надо выбрать главного.
— Главного! Главного!
— Главным могу быть я, — без обиняков сказал Джек, — потому что я староста и я запеваю в церкви и до-диез могу взять.
Снова гул голосов.
— Ну и вот, — сказал Джек, — я…
Он запнулся. Черненький — Роджер — наконец-то расшевелился, он предложил.
— Давайте проголосуем.
— Ага!
— Голосуем за главного!
Выборы оказались забавой не хуже рога. Джек, было, начал спорить, но кругом уже не просто хотели главного, но кричали о выборах и чуть не все предлагали Ральфа. Никто не знал, почему именно его; что касается смекалки, то уж скорей ее проявил Хрюша, и роль вожака больше подходила Джеку. Но Ральф был такой спокойный, и еще высокий, и такое хорошее было у него лицо; но непостижимее всего и всего сильней их убеждал рог. Тот, кто дул в него, а теперь спокойно сидел на площадке, держа на коленях эту хрупкую красивую штуку, был, конечно, не то, что другие.
— Который с раковиной!
— Ральфа, Ральфа!
— Пусть с трубой будет главный!
Ральф поднял руку, прося тишины.
— Хорошо. Кто за Джека?
С унылой покорностью поднялись руки хористов.
— Кто за меня?
Руки всех, кто не в хоре, кроме Хрюшиной, тут же взлетели вверх. Хрюша посмотрел, подумал и тоже нехотя потянул руку.
Ральф посчитал:
— Значит, главный — я.
Все захлопали. Хлопал даже хор. Лицо у Джека вспыхнуло от досады, так что исчезли веснушки. Он дернулся, хотел встать, раздумал и снова сел под длящийся грохот рукоплесканий. Ральф смотрел на него, ища, чем бы его утешить.
— Хор, конечно, остается тебе.
— Пусть они будут солдаты!
— Или охотники!
— Нет, лучше пусть…
Веснушки вернулись на лицо Джека. Ральф помахал рукой, прося тишины.
— Джек отвечает за хор. Они будут — ну кто, как ты хочешь?
— Охотники.
Джек и Ральф улыбнулись друг другу с робкой симпатией. И все затрещали наперебой.
Джек встал.
— Ладно, хор. Можете разоблачаться.
Будто их распустили с урока, мальчики повскакивали с мест, загалдели, побросали на траву плащи. Свой Джек расстелил на пальме рядом с Ральфом. Его серые шорты прилипли к телу от пота. Ральф посмотрел на них восхищенно, и, перехватив этот взгляд, Джек объяснил:
— Я гору хотел перейти, поискать воду. А тут твоя раковина.
Ральф улыбнулся и поднял рог, требуя тишины.
— Слушайте, слушайте. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Я еще не решил с чего начинать. Если это не остров, нас сразу спасут. Так что надо разобраться, остров это или нет. Все остаются здесь. Никуда не расходиться. Мы втроем — больше не надо, только запутаемся и потеряемся, — мы втроем пойдем в разведку. Пойду я, Джек и… и…
Он обвел глазами круг возбужденных лиц. Пойти рвались все.
— И Саймон.
Вокруг Саймона захихикали, и он встал, посмеиваясь. Теперь, когда обморочная бледность прошла, он оказался маленьким, щуплым, живым и глядел из-под шапки прямых волос, черных и жестких.
Он кивнул Ральфу:
— Я пойду.
— И я…
Джек выхватил из-за спины большой охотничий нож и всадил в дерево. Поднялся и замер гул.
Хрюша разволновался:
— И я пойду.
Ральф повернулся к нему:
— Ты не годишься для этого дела.
— Все равно…
— Без тебя обойдемся, — отрезал Джек. — Троих вполне достаточно.
Хрюша сверкнул очками.
— Я с ним был, когда он рог нашел. Я с ним был самый первый.
Но его слова не встретили отклика ни у Джека, ни у прочих. Все уже расходились. Ральф, Джек и Саймон попрыгали с площадки и пошли по песку, мимо бухты. Хрюша увязался следом.
— Пусть Саймон идет посередке, — сказал Ральф. — И будем через его голову разговаривать.
Трое шли в ногу. То есть Саймону, чтоб не сбиться с шага, то и дело приходилось подтягиваться. Ральф в конце концов не выдержал и оглянулся на Хрюшу.
— Послушай-ка…
Джек и Саймон стыдливо отвели глаза. И пошли дальше.
— Ну, нельзя же тебе!
Очки у Хрюши опять затуманились — на сей раз от униженья.
— Ты им сказал. Я же просил.
Он был весь красный, и у него дрожали губы.
— Я же просил, чтоб не надо.
— Да про что это ты?
— Что меня Хрюша звать. Говорил же, как хочете зовите, только чтоб не Хрюша. Просил тебя, чтоб не надо, а ты взял и сказал.
Оба примолкли. Ральф начал понимать Хрюшу, он видел, как тот обижен и огорчен. Он колебался, извиняться ли ему перед Хрюшей или обидеть еще.
— Лучше уж Хрюша, чем Жирняй, — заключил он, наконец, легко и откровенно, как подобает главенствующему. — Но все равно, если обиделся — прости. А теперь, Хрюша, вернись и займись именами. Делай свое дело. Ну, пока.
Повернулся и побежал догонять удалявшуюся парочку. Хрюша застыл, краска негодования медленно сползала со щек. И он побрел обратно, к площадке.