— Целыми днями работаем. И видишь!
Два шалаша еще кое-как держались. Этот совсем развалился.
— А им бы только гонять. Помнишь собрание? Как все клялись трудиться, пока строить не кончим?
— Ну, я и мои охотники…
— Охотники, эти пусть. Ну, малыши, они…
Он помахал рукой, поискал слова.
— Они безнадежные, но ведь кто постарше — тоже не лучше. Ты только пойми. Мы тут целый день работаем с Саймоном. И больше никого. Купаются, едят, загорают.
Саймон осторожно высунул голову.
— Ты главный. Ты их сам распустил.
Ральф, растянувшись, смотрел на небо и пальмы.
— Собрания. Очень уж мы их любим. Каждый день. Хоть по два раза в день. Все болтаем. — Он оперся на локоть. — Вот сейчас протрублю в рог, и увидишь — примчатся как миленькие. И все честь честью, кто-то скажет — давайте построим самолет, или подводную лодку, или телевизор. А после собрания пять минут поработают и разбегутся или охотиться пойдут.
Джек вспыхнул:
— Ну, мясо-то нам нужно.
— Да, но пока его что-то не видно. А шалаши нам тоже нужны. И вообще: охотники твои давным-давно вернулись. Купаются.
— Я один пошел, — сказал Джек. — Я их отпустил. Мне…
Он рвался передать, что гнало его выследить, настигнуть, убить.
— Я один пошел. Я думал, я сам…
Снова метнулось в глазах безумие.
— Я думал, я убью.
— Но не убил.
— Думал, убью.
Голос у Ральфа дрожал от подавленного волненья:
— Но ты не убил пока что.
Если б не призвук скрываемой ярости, предложенье могло показаться невинным:
— Ну, а насчет шалашей — это ты никак?
— Нам мясо нужно.
— Но его у нас нет. — Враждебность звенела уже открыто.
— Будет! В следующий раз будет! Мне бы только бородку на копье. Мы ранили свинью, а копье не держится. Вот научимся делать бородки…
— Нам нужны шалаши.
И вдруг Джек завопил надсадно:
— Обвиняешь меня, да?
— Нет, просто мы весь день тут потеем. Больше ничего.
Оба покраснели и отвели глаза. Ральф перекатился на живот и стал дергать травинки.
— Если дождь польет, как когда мы высадились, нам еще как шалаши понадобятся. И потом, нам шалаши нужны из-за… ну…
Он запнулся. Оба перебарывали гнев. И Ральф углубился в другую, безопасную тему:
— Сам-то ты не замечал?
Джек опустил копье, сел на корточки.
— А что?
— Ну, боятся они.
Он снова перекатился на спину и посмотрел в свирепое, чумазое лицо Джека.
— Понимаешь — снится им что-то. Я слышал. Ты вот ночью не просыпался?
Джек покачал головой.
— Разговаривают, плачут. Малыши. А то и… будто бы…
— Будто бы плохо на этом острове.
Удивленные тем, что их перебивают, оба подняли глаза на строгое лицо Саймона.
— Будто бы, — сказал Саймон, — зверь… зверь или змей и вправду есть. Помните?
Двое старших вздрогнули от постыдного слова. О змеях уже не упоминалось, не полагалось упоминать.
— Будто бы плохо на этом острове, — отчеканил Ральф. — Да, точно.
Джек сел и вытянул ноги.
— Они чокнутые.
— Да, шизики. А как на разведку ходили — помнишь?
Оба улыбнулись, вспомнив те чары первого дня. Ральф продолжал:
— Так что шалаши нам нужны вместо…
— Дома родного.
— Точно.
Джек подобрал ноги, обхватил переплетенными руками коленки и нахмурился, стараясь разобраться в собственных мыслях.
— А все же в лесу, ну, когда охотишься, не тогда, конечно, когда фрукты рвешь, а вот когда один…
Он осекся, не уверенный, что Ральф серьезно его слушает.
— Ну-ну, говори.
— Когда охотишься, иногда чувствуешь…
И вдруг он покраснел.
— Это так, ерунда, в общем. Просто кажется. Но ты чувствуешь, будто вовсе не ты охотишься, а за тобой охотятся; будто сзади, за тобой, в джунглях все время прячется кто-то.
Снова все трое молчали. Саймон — вдумчиво, Ральф — недоверчиво и почти негодуя. Он сел, выпрямился, почесал грязной пятерней плечо.
— Ну, не знаю.
Джек вскочил, затараторил:
— Так бывает в лесу. Находит. Ерунда, конечно. Только… Просто…
Он побежал было к воде и сразу вернулся.
— Просто, я понимаю, каково им по ночам. Ясно? Ну и все.
— Главное — надо, чтоб нас спасли.
Джеку пришлось минуту подумать, пока он сообразил, о каком спасении речь.
— Спасли? Это конечно! Но сначала мне свинью бы добыть… — Он схватил копье и вонзил в землю. Снова глаза застлало безумие. Ральф критически оглядел его из-за светлой путаницы волос:
— Только бы твои охотники помнили про костер…
— Опять ты с этим костром!..
Оба затрусили по берегу и уже у края воды повернулись и посмотрели на розовую гору. Дымная струйка чертила меловую полосу по густой сини и, качнувшись, таяла в вышине. Ральф нахмурился.
— Интересно, далеко его видно?
— А как же.
— Нет, мало дыма.
Словно почувствовав на себе их взгляд, струйка у основания растеклась густой кляксой, и та поползла вверх мутным столбцом.
— Зеленых веток добавили, — пробормотал Ральф. — Чего это они? — Он сощурился, обернулся к горизонту.
— Там! — Джек заорал так, что Ральф даже подскочил.
— Что? Где? Корабль?
Но Джек показывал на высокие откосы, которые шли с горы к более плоской части острова.
— Ясно! Там они и лежат! И куда им еще деваться, когда припечет!
Ральф недоуменно смотрел в его ликующее лицо.
— Они высоко забираются. Высоко — и в тень, и отдыхают в жару, как у нас коровы…
— Я думал, ты корабль увидел!
— Можно подкрасться… лица разрисовать, чтоб не увидели… Окружить их и…
Но Ральфа от негодованья уже понесло:
— Я же тебе про дым! Да ты что-о? Не хочешь, чтоб тебя спасали? Заладил — свиньи, свиньи, свиньи!
— Нам мясо нужно!
— Я весь день работаю, и со мной никого, только Саймон, а ты приходишь и даже не замечаешь, чего мы понастроили!
— Я тоже не загорал.
— Тебе это одно удовольствие! — кричал Ральф. — Ты любишь охотиться! А вот я…
Оба стояли на ярком берегу, ошарашенные этим взрывом чувств. Ральф первый отвел глаза, якобы посмотреть на играющих в песке малышей. Из-за площадки неслись крики охотников в бухте. На краю площадки растянулся Хрюша, глядя вниз, в слепящую воду.
— Ни от кого нету толку.
Ему хотелось объяснить, как все всегда оказываются не такими, как от них ждешь.
— Вот Саймон — он-то помогает. — Он показал на шалаши. — Все смылись. А он не меньше моего делал. Только вот…
— Саймон-то вечно тут как тут…
Ральф зашагал к шалашам, Джек с ним рядом.
— Помогу немножко, — бормотнул Джек, — потом искупаюсь.
— Да ладно уж.
Но у шалашей Саймона не оказалось. Ральф сунул голову в дыру, высунулся и оглянулся на Джека:
— Смотался.
— Надоело ему, — сказал Джек. — Купаться пошел.
Ральф нахмурился.
— Странный он. С приветом.
Джек кивнул неопределенно, кажется, в знак согласья, и, не сговариваясь, оба бросили шалаши и отправились к бухте.
— Вот искупаюсь, поем чего-нибудь, — сказал Джек, — и на ту сторону горы подамся, следы поищу. Пошли?
— Так ведь же солнце почти село!
— Ничего, я-то управлюсь…
Они шагали рядом — два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.
— Эх, мне бы застукать свинью!
— Выкупаюсь и сразу за шалаш возьмусь.
Они посмотрели друг на друга с изумленьем, любовью и ненавистью. Понадобились соленые брызги бухты, крики, барахтанье и смех, чтобы снова и их объединить.
Саймона, которого они думали застать на пляже, там не оказалось. Когда Ральф с Джеком спустились на берег, чтобы взглянуть на гору, он прошел за ними несколько ярдов и остановился. Нахмурившись, он нагнулся над грудой песка, из которого кто-то пытался вылепить домик. Потом отвернулся и целеустремленно направился к лесу. Он был маленький, тощий мальчуган с острым личиком, и глаза у него так сияли, что Ральф сначала принял его за веселого хитрого шалуна. Черные густые космы нависали на низкий, широкий лоб и почти закрывали его. Шорты на нем истрепались, и он, как Джек, ходил босиком. И вообще-то смуглый, Саймон сильно загорел и блестел от пота.
Он пошел по просеке, мимо той скалы, на которую взбирался Ральф в первое утро, потом свернул вправо, под деревья. Ноги сами несли его привычным путем среди фруктовых деревьев, где каждый мог раздобыть себе вдоволь и без труда несытной, правда, еды. Цветы и фрукты росли рядом, вперемешку, и вокруг стоял запах спелости и густое жужжанье несметных пасущихся пчел. Здесь его догнали увязавшиеся за ним малыши. Они говорили все разом, что-то выкрикивали наперебой и тащили его к деревьям. Среди пчелиного гула, в закатных лучах, Саймон срывал им фрукты, до которых они не могли дотянуться, отыскивал среди листвы самые спелые и наобум совал в жадно протянутые ручки. Оделив всех, он оглянулся. Обнимая охапки отборных плодов, малыши смотрели на него неотрывно и загадочно.
Саймон бросил их и свернул на чуть заметную тропку. Скоро за ним сомкнулась чащоба. Высокие стволы поросли неожиданно бледными цветами до самых вершин, а там во тьме кипела шумная жизнь. Между стволами тоже была темень, и, как снасти затонувших судов, повисли на них лианы. Ноги Саймона оставляли следы на рыхлой земле, и по лианам, когда он за них задевал, во всю их длину пробегал трепет. Он добрался, наконец, до просвета. Тут лианам не приходилось далеко тянуться за солнцем, и они сплели большой ковер и занавесили чашу с опушки; здесь было каменисто и не росло ничего, кроме травки и папоротников. Темные пахучие кусты обнесли опушку стеной, и в этой ограде, как в чаще, плавали свет и жара. С краю опушки большое мертвое дерево привалилось к другим, еще крепким, и проворный вьюнок бойко исчертил его щегольским красно-желтым узором до самого верха.
Саймон остановился. Он, как тогда Джек, оглянулся через плечо на сомкнувшийся за ним проход и посмотрел по сторонам, чтобы удостовериться, что никто за ним не следит. Он двигался почти воровато. Потом согнулся и заполз в самую гущу лиан; они сплелись здесь так часто, что взмокали от его пота и он еле сквозь них продирался. Скоро он оказался в гущине, в гнездышке, отделенном сквозящей листвой от опушки. На корточках он отвел руками листья и выглянул. Все застыло на свету, только две пестрые бабочки плясали под зноем. Затаив дыхание, Саймон вдумчиво вслушивался в шумы острова. К острову подступал вечер. Крики ярких, немыслимых птиц, пчелиный гул, даже возгласы чаек, тянущих к себе на ночлег среди скал, делались теперь глуше. Шорох отяжелевших волн у рифа, на мили вдали, был невнятнее шепота крови.