мой. Поехали домой, Саша. Там все понятно, там не бродят сумасшедшие прорицатели, и вообще… там дом.
— Не поняла? Вернее, боюсь, что поняла тебя неправильно.
— Да вот, красноречие меня покинуло. Я хочу… чтобы мы жили вместе. В Тоскане. Хочешь- на вилле, хочешь — в замке на винограднике.
— Ты забываешь, что я иностранка. Я завишу от визы и никто не даст мне вида на жительство. Так что при всем желании я смогу только приезжать, пока мне эту самую визу дают.
— Я понимаю. Но этот вопрос мы легко решим. Обещаю!
А потом они отправились в Брàгору, где дотронулись до каменного сердца на низком портике. Возможно, именно там, где три века назад его коснулись две других руки.
***
Весь вечер они пили просекко в компании Джойи, Анджелины и Сары, а потом и капитана Флавио, и легли поздно, а встали на рассвете, потому что Лапо хотел возвращаться домой немедленно. Он весь измаялся в нелюбимой Венеции, уверял, что этот город выдувает изнутри не только все тепло, но и душу.
А Саша, которая никогда не принимала Венецию близко к сердцу, почувствовала, что ее темное колдовство все больше проникает в кровь.
Она перекатывала на языке слова на венецианском диалекте, прекрасно понимая, почему первый оперный театр в мире появился именно в Венеции. Ну зачем произносить длинные слова, когда их можно просто петь?
Signore здесь превратился в sior, сын — figlio в fio. Названия церквей становились единым словом, например, Сан Джованни Кризостомо (Святой Иоанн Креститель) превратился в Дзангризостомо.
Пропали последние гласные в фамилиях, Контарини стал Контарином, Лоредани — Лореданом, Корнеро- Корнером, вот и капитан Флавио совсем не Маркони, а Маркон. И даже дом- casa произносится здесь ca’, а проход под портиком, sotto il portico — sottoportego. И она пела про себя мелодии венецианских слов. Непонятным образом обыденные слова становились здесь музыкой.
Лапо прав, пора выбираться из Венеции, разрывать прохладную паутину ее декабрьских лап, стряхнуть с себя туман ее темной магии… Она бросила последний взгляд на маленькую квартирку и закрыла за собой дверь.
Венеция еще спала. Золотистый свет фонарей слегка рассеивал темноту, превращая каналы и фасады старых домов в декорацию из старого фильма. Зашумел мотор, это приближался заказанный Лапо катер-такси.
Саша обернулась. Посреди пустой улицы прямо на мостовой в свете фонаря сидел большой темный кот.
Наверное, это про него люди рассказывают, что он появляется из ниоткуда и исчезает в никуда, словно призрак. Но призраки не едят кошачий корм!
— Прощай, Платоне. Присматривай за своими хозяевами. Он скоро на ней женится, я-то знаю! И спасибо. Ты спас меня.
Девушка сделала шаг, потом другой. Фонарь мигнул, потух всего на долю секунды, но, когда он зажегся снова, в круге света было пусто.
Саша оперлась на протянутую руку Лапо и села в катер.
Эпилог.
Впереди шли восемь знаменосцев, за ними следовали несколько судебных чиновников, шесть музыкантов с серебряными трубами; здесь были послы иностранных государств, за которыми шли представители дожа.
Затем опять музыканты, а вслед за ними — чиновники ниже рангом, клерки и нотариусы. Процессия делилась на три большие группы, в которых религиозные деятели и государственные власти располагались в особом порядке, взвешенно и сбалансированно, как положено в Светлейшей.
В середине шел дож, центр был средоточием власти. Рядом с ним — два самых важных посла, папский легат и посол императора. Расходясь от центра, в процессии в должном порядке двигались представители разных классов и церковной власти. Граждане шли перед дожем по восходящей шкале рангов, аристократы за ним, по нисходящей шкале рангов. Аристократы выглядели довольными, улыбались. Царила атмосфера спокойствия и безмятежности. Знаковый день, юбилейный: только что коронован сотый дож Венецианской республики, Карло Контарин, шестой дож из знаменитой семьи, давшей Венеции самое большой количество правителей.
Фигура дожа всегда была окутана мистикой. Он олицетворял собой одновременно обычного человека — одного из патрициев, и религиозного деятеля, совершающего церемонии. Но вместе с этим дож проводил обряды, близкие к язычеству и магии, главным из которых был обряд венчания города с морем, а значит был окутан мистическим ореолом.
После посещения мессы в герцогской часовне дворца дож поднялся на порфировую кафедру, расположенную справа от главного алтаря, где был представлен народу старшим из своих избирателей и произнес речь; перед главным алтарем он поклялся на Евангелиях уважать и защищать традиционные «свободы» церкви Сан Марко — statum et Honorem Ecclesiae Sancti Marci bona fide, et sine Frade Preserva.
Примицерий, глава духовенства базилики вручил ему красное знамя святого покровителя Венеции, которое дож передал адмиралу Арсенала.
На украшенных носилках под названием «поццѐто» дожа вынесли на площадь, где он бросал отчеканенные по этому случаю монеты. Один из адмиралов Арсенала держал штандарт.
Наконец дожа перенесли в герцогский дворец.
В древние времена коронация проходила внутри, камерно и конфиденциально; но в 1485 году большой совет постановил, что ввиду престижа герцогского достоинства оно должно происходить в публичной и торжественной форме. Здесь новый дож, принеся клятву promissio — соблюдение обязательств, связанных с его должностью, получил от младшего советника белую льняную шапку «veta», а от старшего — корону.
Возложение короны сопровождалось ритуальными словами «Accipe coronam Ducatus Venetiarum» — так коронуем мы герцога Венеции.
Играли серебряные трубы, горели свечи, подняли восемь штандартов — это не случайное число означало бесконечность и было символом гармонии и баланса Венецианской республики.
Венеция ликовала. Ликовала и я в момент абсолютного триумфа моего супруга. Но я не короновалась вместе с ним, не присутствовала на церемонии, я смотрела на действо из окна. В один момент Карло — нет, теперь светлейший князь — поднял голову и улыбнулся. Я знала, что он улыбается мне.
Годы красят мужчину. Придают ему мудрость, солидность и сейчас над толпой, окруженный восторженными согражданами, Карло был прекрасен. Но увы, они не красят женщину. И негоже портить такую церемонии зрелищем постаревшей, погрузневшей, совсем не привлекательной догарессы. Баланс и гармония — символы дожа и Светлейшей. Не будем его нарушать. У нас будет время отпраздновать это событие вдвоем.
Жаль, Платоне давно нет в живых, видимо, он исчерпал свои девять кошачьих жизней, а может, в каком-то из миров, где он с такой легкостью путешествовал, ему уютнее, чем в этом мире. Ему бы понравилось, я не сомневаюсь.
И Марте бы понравилось, ох, как она гордилась бы своей воспитанницей, ставшей догарессой. Ходила по улицам с гордо поднятой головой и ставила по струнке поваров герцогского дворца.
Даниэле, некогда помощник магистрата, стал важным и мудрым членом Совета Десяти. Сейчас он там, в почетном ряду торжественной процессии.
А я… я дописываю последние строчки моего дневника. Я думала, что потеряла его, но однажды муж случайно нашел дневник среди бумаг и отдал мне, клянется, что не читал! В этом дневнике — вся моя жизнь. Сейчас смешно его перечитывать, как же все наивно… Но это была я, такая, как есть.
Поставив точку, я последний раз перелистаю дневник и брошу его в огонь. Ведь на этом моя история закончилась и начинается совершенно новая. А стареющие догарессы не пишут дневников, их мысли не интересны даже им самим…
От автора.
Карло Контарини действительно был коронован сотым дожем Венеции, а его супруга, Паолина Лоредан не появлялась в качестве догарессы ни на одной церемонии, переживая, что она толстая и некрасивая, но эту чету очень любили в народе за благотворительность.
Контарини взошел на трон дожей 27 марта 1655 года. Человек, по мнению современников, большой порядочности и нравственности, он был избран в возрасте семидесяти пяти лет и тяжелые обязанности, налагаемые должностью, вскоре подорвали его здоровье.
Он был неординарной личностью. Выходец из богатой и престижной семьи, Карло появился в общественной жизни в июне 1598 года в составе чрезвычайного посольства, отправленного к папе Клименту VIII. Следующим летом он сопровождал Анджело Бадоера в Милан, чтобы отдать дань уважения Альберту Австрийскому и Изабелле Барселонской.
В 1600 году он отправляется на свадьбу Фердинанда II Габсбурга и Марии Анны Баварской. Согласно биографии, написанной анонимом, молодой Контарини продемонстрировал свое остроумие, разрешив блестящим приемом спор, возникший между Бадоером и курфюрстом Палатином Фридрихом IV, который во время церемонии придирался к вопросам старшинства.
В 1606 году он был избран подестà- правителем Фельтре. За два года пребывания на этом посту он сгладил напряженность внутри простого народа, который требовал большего представительства в совете и не ограничил поставки зерна, несмотря на свирепствовавший голод.
В последние годы он полностью ушел в частную, семейную жизнь и не собирался возвращаться в общество.
Однако, столкнувшись с очередным чрезмерным числом конкурентов, ведь должность дожа слишком почетна и за нее разгорались настоящие сражения, выборщики раскололись. После 68 (!) голосований, видя, что большинство не может быть достигнуто, они пошли на компромисс: выбрали человека достаточно скромного, чтобы он не был связан с политическими фракциями, боровшимися за венецианскую власть, и достаточно старого, чтобы быстро «устранить помеху», в случае необходимости.
На момент избрания Контарини было уже семьдесят пять лет, и он страдал от серьезных проблем со здоровьем. Тот небольшой срок, который судьба предоставила ему в роли дожа, помешал оставить яркий след в истории, однако он выделялся чрезвычайной преданностью работе и способностью урегулировать самые острые конфликты внутри венецианской знати. Под его правлением продолжалась многолетняя война за обладание Критом.