А ещё мне было интересно, почему мне дали так много белых горошин, но не дали ни оружия под них, ни чего-либо ещё, чтобы их применить. И как их вообще можно было ещё использовать? Очень хотелось спросить об этом Влока, но это был бы уже совсем перебор — хоть какой-то навык использования этих штуковин у меня должен был остаться даже при амнезии. Не стоило совсем уж злоупотреблять легендой о потере памяти. Поэтому задал более уместный вопрос:
— А как долго нам ехать?
— Вообще или сегодня? — уточнил дружинник.
— И вообще, и сегодня.
— Сегодня — до ночи, пока не доедем до Яровца. Там мы заночуем. А вообще — четыре дня, если ничего не случится в пути.
— А до Яровца остановки будут?
— По нужде захотел?
— Пока нет, но до ночи явно захочу, — резонно заметил я.
— Скоро уже будет путевой стан, — сказал Влок. — Там лошадей поменяют, а пока будут менять, можно по нужде сходить да еды взять.
Гулко цокая каблуками сапог по мокрым, холодным булыжникам, Владыка Севера вошёл во внутренний двор темницы.
Высокий, широкоплечий, с могучей фигурой и лишённым даже малейших эмоций, словно высеченным из камня лицом этот человек больше походил на воина, чем на правителя. Его светлые от природы волосы уже тронула седина, но она не делала его старым, а лишь подчёркивала статус и вызывала уважение. Густая аккуратно подстриженная борода с вкраплениями седых прядей спускалась клином к груди.
Одет Владыка был в белый, расшитый серебряными нитями кафтан. Поверх кафтана — белоснежный плащ с оторочкой из серебристо-белого волчьего меха. На ногах — белые штаны, заправленные в такого же цвета кожаные сапоги. Оружия этот человек не носил. В том не было смысла — никто не мог осмелиться не то что напасть на грозного хозяина северных земель, но даже подумать об этом.
Владыка Севера шёл не спеша, размеренно, вселяя ужас во всех, кто имел «удовольствие» его видеть. Раскатистое эхо усиливало звук его шагов так, что удары каблуков отзывались в голове у каждого, кто находился во дворе темницы. А находились там три пойманных дезертира, пятеро стражников и один дружинник — командир отряда, доставившего беглецов в темницу накануне вечером. Одет воин был необычно. Сапоги, штаны, поддоспешник, плащ и даже кольчуга и шлем — всё на нём было чёрного цвета.
Пленники стояли на холодных камнях босиком. Их руки были связаны за спиной, одежда порвана и покрыта пятнами крови. А грязные и побитые лица были перекошены от ужаса. Когда к ним подошёл Владыка, у одного из этих несчастных затряслись ноги, и он, рухнув на колени, громко запричитал:
— Прости, Владыка! Прости меня окаянного! Не ведал, что…
Договорить пленник не успел — воин в чёрном ударил его кулаком по голове, и бедняга замолчал. А дружинник вытянулся по струнке, задрал подбородок и выпалил:
— Славься, Владыка!
— Здрав будь, чёрный брат, — ответил суровый хозяин северных земель. — Где поймали отступников?
— На границе. Пытались перебраться в земли ратичей, но вышли на нашу заставу.
— Долго бегали?
— Да почитай месяц. Во время сражения с погаными у Пепельного рубежа дёру дали. Ушли в лес, там спрятались, переждали, а потом пробирались на юг.
— Позор, — негромко произнёс Владыка, после чего повернулся к беглецам и окинул каждого из них безэмоциональным, но пронзительным взглядом.
Стоящий на коленях не выдержал этого взгляда и снова запричитал:
— Прости, Владыка! Со страху побежал, не по злому умыслу! Прости, дурня! Разреши искупить!
Глядя на него, второй пленник тоже упал на колени и взмолился:
— Прости, Владыка! Позволь искупить! Не губи!
Третий же стоял, опустив голову, и молчал.
— А ты почему на колени не упал? — спросил его грозный правитель. — Или не стыдно тебе, что бросил товарищей в бою?
— Стыдно, Владыка, — ответил дезертир. — Велишь — встану на колени, но разве это смоет мой позор?
— Такой позор можно смыть только кровью, — произнёс Владыка Севера, взял беглеца за подбородок и посмотрел тому в глаза, да не просто посмотрел, а словно просверлил насквозь своим тяжёлым взглядом, после чего добавил: — Хочешь смыть?
— Хочу, владыка.
— И жизнь отдать готов?
— Готов, владыка.
— А зачем бежал, если такой храбрый?
— Не знаю, Владыка. Но не повторится такого больше.
— Как зовут?
— Угост!
— Смотри мне в глаза, Угост! Ты раскаиваешься в своём поступке?
— Да, Владыка!
Повелитель северных земель долго смотрел в глаза дезертиру, словно пытался там что-то рассмотреть. Видимо, в итоге рассмотрел, потому что отпустил Угоста и резко схватил за подбородок второго пленника, поднял того с колен, посмотрел ему в глаза и грозно рявкнул:
— Имя⁈
— Трун, — ответил пленник и часто заморгал, однако взгляд не отвёл, сдержался.
— Смотри мне в глаза! Ты раскаиваешься?
— Да, Владыка!
— Готов искупить кровью?
— Да, Владыка!
То же самое Владыка Севера проделал с третьим дезертиром — с тем, кто истерил больше всех и никак не хотел подниматься с колен. Звали бедолагу Меша, и он тоже в итоге заявил, что раскаивается и готов смыть свой позор кровью.
После общения со всеми тремя дезертирами Владыка Севера призадумался примерно на минуту, а потом указал рукой на Угоста и обратился к командиру стражников:
— Отпустите его. Он раскаивается. Дайте ему одежду и помогите вернуться в отряд, пусть попросит прощения у товарищей и продолжает служить.
— Благодарю, Владыка, — едва выдавил из себя, опешивший дезертир. — Славься, Владыка!
Но Владыка Севера уже смотрел на Мешу. Он указал на него и произнёс:
— Этот тоже раскаивается, но он трус. От такого толку в бою не будет. Передайте его белым братьям, пусть работает и смывает свой позор не кровью, а потом.
Меша тут же снова упал на колени и заголосил:
— Хвала тебе, справедливый Владыка!
Суровый правитель бросил на трусливого дезертира презрительный взгляд, после чего посмотрел на Труна. Покачал головой и сказал:
— А третий не раскаялся. И не раскается.
— Нет, Владыка! — завопил дезертир. — Я раскаялся!
— Трус, отступник, да ещё и лжец. Я приговариваю его! Уведите!
— Нет! Пощади, Владыка! Не губи! — Трун кричал, пытался вырваться, но двое стражников, лихо подхвативших беднягу под руки, сразу же куда-то его потащили.
Начальник стражи принялся разбираться с Угостом и Мешей, а Владыка Севера уже потерял к дезертирам всякий интерес. Он смотрел на бегущего к нему верховного ра́дника Скурата — первого помощника Владыки и самого преданного ему человека.
— Прилетел лазу́рник с письмом от нашего ве́домца из Велиграда! — сообщил подбежавший ра́дник.
— Что в том письме? — поинтересовался Владыка Севера.
— Ве́домец пишет, что Станимир с Бориславом на мир пошли и войне между Златояром и Велиградом конец.
— А что же Светозар?
— Вестей из Славина пока нет, но Светозар не успел привести свою дружину к осаждённому Велиграду.
— Не успел? Или вообще не вёл?
— Этого я не знаю, Владыка, но обязательно выясню.
— Что ещё пишет ве́домец?
— Пишет, что огневики помогали златичам.
— Это смелое заявление. Открыто помогали?
— Нет, владыка, но Борислав в этом уверен. И ещё ему пришлось отправить сына аманатом в Крепинск.
— В Крепинск? — переспросил Владыка Севера, и впервые на его лице появилась хоть какая-то эмоция — искреннее удивление.
— Меня это тоже удивило, Владыка, — сказал Скурат.
— В Крепинск — это путь в один конец, — произнёс хозяин северных земель. — Похоже, неприятности у Борислава только начинаются.
Примерно так выглядит лазу́рник:
Глава 5
— Как спалось, княжич? — спросил меня Влок, зачерпывая ложкой щи из глубокой тарелки. — Хорошо отдохнул?
— Да не сказать чтобы я накануне сильно устал, — заметил я, отламывая кусок от краюхи хлеба и сооружая некое подобие бутерброда с бужениной.
Меня удивляла привычка Влока есть утром щи, но, похоже, здесь это было вполне нормально. Я же предпочитал завтракать хлебом, мясом, салом, яйцами и прочими продуктами, привычными для меня. В этот раз хозяйка харчевни при постоялом дворе ещё и свежеиспечёнными блинами порадовала. К сожалению, не было кофе, а горячий напиток из иван-чая обычный чай заменял плохо. Поэтому в плане горячего питья приходилось довольствоваться сбитнем.
Мы провели в пути уже трое суток. Ехали примерно по четырнадцать — шестнадцать часов в день. Каждые два с половиной — три часа делали остановку в путевом стане. Там возничий менял лошадей, а мы могли сходить по малой или большой нужде, размять конечности и перекусить или взять с собой свежих продуктов в дорогу.
А вот гусаков не меняли. Эти ящеры были невероятно выносливыми, они могли хоть сутки идти, главное — вовремя их кормить и поить.
Попутчиков, выехавших с нами из Велиграда, я так ни разу и не увидел, будто они и не выходили вовсе на путевых станах. Или выходили, стараясь не попадаться мне на глаза. Как оказалось, ехали эти две повозки только до Яровца, и на въезде в этот городок они просто отстали от нашего каравана и исчезли. Дальше мы ехали одни.
Надо сказать, транспортная инфраструктура в этом мире была организована не на уровне десятого-двенадцатого веков, а намного круче. Это тоже удивляло, но так как я давно уже дал себе слово ничему не удивляться, то воспринимал всё как должное.
Хотя, конечно, ехать было тяжело. В первую очередь психологически — мне это просто надоело уже на второй день. Человек двадцать первого века, а я им остался, три часа на самолёте уже с трудом выдерживает. А тут время как на поезде, только трясёт и ни гаджетов, ни газет, чтобы отвлечься. Хорошо хоть попутчик попался разговорчивый: отвечал на все мои вопросы и подробно рассказывал обо всём, что меня интересовало.
Вот и сейчас, глядя на огонь в светильнике, я не удержался и задал очередной вопрос — тот, что интересовал меня с первого дня в этом мире: