Пришедший ещё раз вздохнул, а его долговязый коллега вдруг обрадовался и сказал:
— Слушай, Могу́та, раз уж ты пришёл, посиди здесь немного, а? Я тебя тоже как-нибудь выручу
— А ты куда собрался? — спросил Могу́та.
— Да сбегаю быстро к Роса́нке — поварихе. Мы с ней поругались вчера. Я мёду хмельного напился, наговорил ей лишнего. Посиди, а? Я быстро. Или не быстро, если Роса́нка меня приголубит.
Сказав это, долговязый залился своим неприятным смехом.
— Да кто тебя приголубит такого страшного? — не удержался я от едкого замечания.
Воропа́й со злостью посмотрел на меня, схватил из корзины гнилую брюкву и швырнул в мою сторону. Не попал.
— Давай уже быстрее иди тогда, коль собрался! — прикрикнул на него Могу́та.
— Иду, — сказал долговязый. — А ты пока можешь повеселиться. Вон ещё полкорзины гнилья есть.
Сказав это, герой-любовник умчался к поварихе, а его временный сменщик подошёл к решётке и оглядел меня с головы до ног.
— Чего смотришь? — сказал я. — Даже и не думай в меня что-либо бросать!
— Да я и не собирался, — спокойно ответил Могу́та.
Я пригляделся к нему: не сказать чтобы он меня боялся, похоже, просто не хотел ничего в меня бросать. Видимо, нормальный человек. Да и лицо не глупое с виду.
— Хочешь заработать? — спросил я без долгих вступлений.
— Заработать все хотят, — ответил охранник, и мне его ответ понравился.
— Если ты меня отпустишь или поможешь как-нибудь отсюда сбежать, я отдам тебе княжий перстень и браслет, а потом ещё много денег дам. Я обещаю.
— Мне не нужен твой перстень.
— Я понимаю, что моя жизнь стоит намного дороже, но сейчас у меня есть только перстень и браслет.
— Твоя жизнь стоит три печати, — неожиданно заявил Могу́та.
Мне, конечно, стало обидно, что мою жизнь оценили так дёшево, но меня это утраивало.
— Тогда бери перстень, — сказал я. — Он дороже трёх печатей.
— Мне не нужен перстень.
— Браслет бери. Он тоже дорогой.
— И браслет не нужен.
Сказав это, Могу́та отошёл и сел на лавку в глубине коридора, и как я ни пытался его подозвать, больше он ко мне не подошёл. А минут через двадцать вернулся Воропа́й. Хмурый и дёрганый.
— А ты чего так быстро? — снова поддел я наглого тюремщика. — Не приголубили?
Воропа́й подошёл прямо к решётке, бросил на меня ненавидящий взгляд и прошипел:
— Ты у меня до утра будешь лавкой прикрываться!
А потом произошло то, чего я никак не ожидал — к долговязому тюремщику подошёл его коллега и резким движением вонзил ему нож в правый бок. Воропай даже вскрикнуть не успел, лишь открыл рот, выпучил глаза и посмотрел на меня с невероятной обидой. Почему на меня, а не на того, кто пырнул его ножом, я не понял.
Могута тем временем на всякий случай зажал раненому ладонью рот, чтобы тот не закричал. После чего уложил его на пол, добавил ещё два удара, чтобы наверняка, после чего сорвал у Воропая с пояса связку ключей, открыл замок и отпер камеру.
Вот это поворот. Я даже растерялся.
— Ты свободен, княжич, — спокойно произнёс Могута.
— Благодарю тебя, — сказал я, снял перстень и браслет и протянул их своему спасителю.
— Мне это не нужно, — заявил тот.
— Но я хочу тебя отблагодарить. Как я уже сказал, моя жизнь стоит намного дороже, но это всё, что у меня сейчас есть.
— Три печати, княжич. Сегодня твоя жизнь стоит три печати. А лишнего мне не надо.
— Ну нету у меня этих печатей! — вспылил я. — Возьми перстень или браслет, они стоят намного дороже.
— Так, я с тебя и не требую плату, — всё с тем же ледяным спокойствием произнёс Могута. — Ты эти три печати уже заплатил.
— Ты о чём, вообще? — растерялся я. — Когда я тебе платил?
— Помнишь девочку, которую ты защитил на ярмарке от Лютогоста-изверга? Она моя дочь. Я благодарен тебе за это, княжич. Ты хороший человек. Помочь тебе — мой долг.
Вот действительно, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Я даже и не придумал сразу, что на это ответить. А Могута тем временем начал раздеваться и сказал:
— Нам с тобой надобно одеждой поменяться. Я в твоей мимо дружинников пробегу и в болота. Я их хорошо знаю, пройду, а тебе там не выжить. Все решат, что ты утоп и искать не будут. А ты на крышу лезь, я покажу, где ход. Там сиди почти до утра. А с петухами беги на рыночную площадь. Из города сейчас не выйти незаметно, но на рассвете с рыночной площади уходят повозки в ближайшие деревни за товарами, и простой народ выходит по делам. Поэтому Южные ворота открывают на выход без проверки. Вот с этой толпой и выйдешь.
— А потом, когда из города выйду, в какую сторону мне идти? — спросил я.
— В Брягославль. Ежели пешком, дней за семь-восемь дойдёшь. А там уже будет проще, оттуда на север в Речин многие едут, там затеряешься, сможешь и в повозке ехать или гусака нанять, если деньги найдёшь. Но остерегайся дружинников. И в лес далеко не заходи, зверья сейчас очень много. Постоянно кого-нибудь да задерут.
— Понял. Благодарю тебя, Могута, я теперь твой должник.
— Нет, княжич, — возразил мой спаситель. — Теперь мы в расчёте. Я ещё вчера хотел тебе помочь, но вчера Рутын дежурил, а он с моей деревни, его жалко. А Воропая не жалко, он был плохой человек.
— Это я заметил.
Могута схватил тело Воропая, подтащил его к самой решётке и пояснил:
— Надо, чтобы подумали, что ты сам его зарезал, тогда не будут сообщников искать. А ты давай одежду-то скидывай, пока сюда никто не пришёл. Разбегаться нам надо.
— Да сейчас, — сказал я и принялся раздеваться.
— И вот ещё, — произнёс Могута, протягивая мне свою рубаху. — Если заблудишься или ещё чего, иди в Малиновку. Это моя деревня. Мой дом — третий с краю от оврага. У него ставни с зайцами, таких ни у кого больше нет в деревне. Только приходи ночью, не надо, чтобы жена и дочь тебя видели.
— Надеюсь, до этого не дойдёт, — сказал я. — Но благодарю. Ты хороший человек, Могута.
Глава 11
После того, как мы с Могутой обменялись верхней одеждой, я попросил его дать мне ещё немного времени. Схватил котомку, принесённую Ясной, и быстро запихал в неё всю собранную не гнилую репу и брюкву, предварительно отмыв её. Затем вывернул карманы Воропая и сгрёб всю мелочь, что там обнаружил. Было не особо приятно это делать, но на войне как на войне. Мне предстояло как-то выживать в дороге, и брезговать такой добычей не стоило, пусть это и были сущие копейки.
Пока я это всё делал, Могута смотрел на меня с пониманием и одобрением — значит, я всё делал правильно. Закончив сборы, я сказал:
— Мне бы хоть какое-нибудь оружие. Странно, что у Воропая с собой только кинжал. Разве тюремщикам не полагается что-то более серьёзное? Вчерашние с топорами были.
— Полагается, — ответил Могута. — Он, наверное, оружие в стражнице оставил.
Мой спаситель взял связку ключей и вышел из камеры, я отправился за ним. Мы дошагали до конца коридора, там и располагалась та самая стражница — караулка по местному. Могута отпер дверь, и мы вошли в помещение.
Небольшая комнатка три на три метра с небольшим окном. Ужасно грязная и вонючая. Быстро осмотрев её, я обнаружил висящий на крючке меч в ножнах — короткий и явно не самого лучшего качества, не чета тому, что был у меня. Но мой забрали, поэтому стоило радоваться тому, что нашёл. Я быстро взял меч и прихватил со стола почти пустую здоровенную бутыль с какой-то мутной жидкостью.
Пока шёл по коридору, я вылил жидкость, а затем в камере прополоскал бутыль и наполнил её водой в дорогу. Правда, я был уверен, что эта вода завоняет раньше, чем скиснет молоко, но другой не было.
Ещё надо было как-то спрятать меч. Одно дело ходить по городу с котомкой, и совсем другое — с оружием. Во втором случае шансов нарваться на проверку патруля намного больше. Поэтому я снял с Воропая камзол и завернул меч в него, постарался сделать свёрток пухлым, чтобы казалось, будто там одни вещи. После этого я ещё раз поблагодарил Могуту, и мы с ним расстались. Я отправился на крышу, а мой спаситель — на болота мимо дружинников.
На крыше было жарко — ничего, что могло бы дать хоть какую-то тень, там не оказалось. Но зато я наконец-то дышал чистым свежим воздухом, и это было прекрасно. После двух с половиной дней, проведённых в душной, вонючей камере, это было настоящим наслаждением.
Через какое-то время свежий воздух подогрел аппетит, и я решил устроить себе пикник на высоте. Нарезал хлеба, окорок, почистил варёное яйцо, разложил это всё на большом платке, достал бутыль с молоком. Красота, да и только!
После еды улёгся спать, так как больше заняться было нечем, а в сон почему-то всё ещё клонило, хотя уже заметно меньше.
Проснулся я среди ночи и почувствовал, что выспался. Не просто поспал, а вот прям по-настоящему выспался и готов идти без остановки хоть до самого Велиграда.
Похоже, до рассвета оставалось ещё часа два, не меньше, так как было очень темно. А ещё, на моё счастье, облака затянули всё небо — я не видел ни одной звезды. Разумеется, петухов я ждать не стал, решив, что именно по такой темноте и надо уходить.
Задняя стена темницы была частично разрушена. По ней я и решил спускаться. Опыт карабкаться по домам у меня был — во время работы в пожарной бригаде куда только не приходилось забираться, поэтому спустился я быстро, легко и без шума.
Так как задней стеной темница выходила на обычную городскую улицу, я быстро шмыгнул в ближайший проулок и, немного поплутав, вышел к небольшой площади — вовсе не рыночной. Половину этой площади занимали спящие нищие. Видимо, здесь им разрешалось ночевать, другой причины такого массового скопления бездомных в одном месте я не видел.
Учитывая, что было всё ещё темно, а приходить на рыночную площадь самым первым мне не хотелось, я решил скоротать время здесь. Среди бродяг меня точно ни один случайный патруль не заметит.
Мягкий климат и тёплое лето позволяли ночевать прямо на земле, поэтому я выбрал себе местечко — такое, чтобы ветер дул от меня на бродяг, а не наоборот, и улёгся под раскидистый бук, положив под голову свёрток с мечом. Спать я не собирался, мне надо было просто дождаться рассвета, не привлекая к себе внимания.