Конечно, чтобы ударить меня копьём, сначала нужно было бы ко мне подойти. А на это не каждый бы решился, когда я кидался огненными сгустками. Но так и копьё вполне можно метнуть. А у тех же огневиков вообще от дикого огня могла иметься какая-нибудь защита. Всякое могло быть, поэтому порадоваться наличию супернавыка стоило, но думать, что я теперь очень крутой боец — нет.
И ещё я очень надеялся, что есть способ как-то это всё контролировать и не выжигать себя в прямом и переносном смысле до дна во время использования этого навыка. Тогда оставались бы силы, чтобы уйти с поля боя, а это уже совсем другой расклад.
А ещё я думал о дружинниках, что гнались за нами. Кто это был? И знали ли они, за кем гнались? Может, сюда просто нельзя было ехать, и они хотели нам об этом сказать? Или всё же они знали, кто мы? Если да, то как узнали? Беглец, которого мы накормили, сказал? Вполне возможно. За информацию о нас явно объявили вознаграждение, и парень, видимо, захотел подзаработать, решив, что за такую информацию ему и денег дадут, и старые грешки простят.
Или мы как-то иначе себя выдали. Гадать можно было сколько угодно. Но в одном я был теперь уверен почти на сто процентов: всадники не поехали за нами дальше из-за мглецов. Ребята явно были местными и знали, чем это всё может закончиться. И ещё было ясно, что пути назад нет. А путь вперёд не радовал. Но третьего не было.
И оставаться на этом месте долго было нельзя — мы находились практически у дороги. Ночью горящее дерево видно за многие вёрсты отсюда, но по ночам здесь явно никто не путешествовал. А вот днём сидеть у огромного сгоревшего дерева точно не стоило. Надо было с рассветом или идти дальше, или хотя бы отходить от дороги. Или отползать, учитывая моё состояние.
Казалось, я провёл в этих рассуждениях целую вечность — время словно замедлилось. Но через какое-то время ощущение обморожения начало проходить, и я почувствовал колючую землю, на которой лежал, кафтан, которым меня прикрыла Ясна, дуновение тёплого ветерка. Однако сил не прибавилось ни капли. Я был выжат в прямом смысле этого слова — не то что встать, я всё ещё языком пошевелить не мог, чтобы хоть пару слов произнести. А сделать это было необходимо.
— Я… — неимоверным усилием я напряг всё тело и голосовые связки. — Яс… на…
— Я здесь, — ответила юная Крепинская княгиня. — Я здесь. Всё хорошо. Видишь, тебе уже лучше, ты опять можешь говорить.
— Огонь… — выдавил я из себя с невероятным трудом очередное слово. — Поддерживайте огонь.
На эту короткую фразу у меня ушли все те силы, что я накопил, пока лежал. И снова накатила усталость. Но другая — захотелось спать. Сил, чтобы сопротивляться этому желанию, не было. Да и смысла — тоже. Я закрыл глаза и уснул.
Когда я проснулся, было уже светло. Я лежал у огромного костра. Одетый. Под головой — мешок, под спиной — листья. Позаботились. Приятно. Попробовал пошевелить рукой — получилось. Смог даже приподнять её. Это радовало, похоже, силы хоть и медленно, но возвращались. Я попытался встать, но здесь всё было не так радужно.
— Владимир! — откуда-то со стороны раздался голос Ясны. — Подожди! Я тебе сейчас помогу!
Она подбежала ко мне, присела рядом и помогла сесть. Я осмотрелся. Дерево почти полностью сгорело, а на его остатках полыхал большой костёр. Видимо, Ясна с Добраном всю ночь его поддерживали, подбрасывая сухие ветки, благо их вокруг было достаточно.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ясна. — Тебе лучше?
— Чувствую я себя прекрасно, — ответил я. — Вот только сил нет.
Я действительно чувствовал себя полностью здоровым, ничего не болело, но сил не было. Не так, как накануне — двигать руками и ногами, а также говорить, я уже мог, но встать — пока нет. Странное ощущение.
— А есть ты сможешь? — поинтересовалась Ясна.
— Смогу, — сказал я. — Было бы что поесть.
— Мы пожарили на диком огне мясо гусака, которого мглецы задрали. Они не всё унесли. Один бок с ногой остались.
— А его точно можно есть?
— Можно, бедняки их едят. У гусаков мясо на вкус нормальное, просто очень жёсткое. Нужно долго варить. Но нам варить не в чем, пришлось жарить. Нога жёсткая, а с рёбер мясо вполне можно жевать. Принести?
— Не откажусь, думаю, чтобы его прожевать, сил у меня хватить должно. А где Добран?
— Повёл второго гусака к ручью, чтобы тот попил.
— Второго? — удивился я. — Но он же убежал.
— Убежал, да недалеко, — Ясна рассмеялась и пояснила: — Он через глухие заросли побежал и там запутался. Зацепился поводьями и верёвкой. Попытался освободиться и запутался ещё сильнее. Мы, как солнце взошло, решили пойти по его следам, чтобы собрать поклажу, если она вдруг слетела. А нашли его самого.
— Это хорошая новость, — сказал я. — Втроём на нём не поедешь, но вещи он все потащит. И поверь мне, идти по горам налегке и идти с полным тяжёлым мешком — это не одно и то же.
— Верю.
— Ну и время от времени можно ему на спину Добрана садить, если тот будет уставать. В общем, нам сильно повезло, что гусак запутался.
— Да, — согласилась Ясна и неожиданно спросила:
— А почему мы не дали им имена?
И действительно, почему? Мне как-то и в голову такое не приходило — не до того было. И продавец, когда отдавал их, ничего на этот счёт не сказал.
— Мне кажется, если бы мы это сделали, нам было бы сейчас совестно есть гусака, которого мы называли по имени, он ведь после этого стал бы нам почти другом, — заметил я. — Так что всему своё время. Оставшемуся давай дадим. Как ты хочешь его назвать?
— Желток, — ответила Ясна.
— Так он же не жёлтый, он светло-коричневый.
— У него глаза жёлтые.
После такого оригинального объяснения вопросов не осталось. Кроме одного.
— А это точно Желток, а не Желтуха? — спросил я. — В смысле, это точно он, а не она?
— Точно, — ответила Ясна и рассмеялась.
— Ну тогда так и назовём. И попробуем, как тебе удалось приготовить безымянного.
Ясна быстро принесла мясо — остывшее, жестковатое, но с голоду показавшееся невероятно вкусным. Я уплёл его очень быстро, и откуда только силы взялись. Крепинская княгиня принесла добавки и воды.
Пока я ел, пришёл Добран и первым же делом поблагодарил меня за спасение от мглецов.
— Ты Ясну благодари, — сказал я. — Если бы не её меткий выстрел, улетел бы ты в гнездо к мглецам — им на ужин.
— Я поблагодарил, — ответил мальчишка.
После этого никто ничего не говорил, и я дожёвывал последний кусок мяса в тишине. Дожёвывал в предвкушении непростого разговора. Не то чтобы я не был к нему готов — просто не знал, как это всё объяснить и с чего начать. Помогла Ясна.
— Владимир… — робко произнесла она и замялась.
— Вы хотите спросить, что это было? — сказал я.
Оба моих спутника синхронно кивнули.
— Я и сам не знаю, что это и как оно работает. Просто однажды, когда я в лесу дрался с мрагоном, я упал в костёр, и меня точно так же, как вчера, охватило пламя. А второй раз это было, когда я вошёл в горящий дом, спасая Добрана. Каким-то образом огонь перекидывается на меня, но не наносит мне вреда. И при этом горит очень ярко. Вчера, когда у нас остался один полупотухший факел, я понял, что нам не выжить, если я не попробую вызвать тот самый огонь. Ну а дальше вы всё видели. Повторю: я не знаю, как это работает. Это случилось со мной всего в третий раз. И я хочу, чтобы вы поняли главное: я не чаровник и не злодей. И бояться меня не нужно.
— Мы тебя не боимся, — сказал Добран.
— Не боимся, — подтвердила Ясна. — Но когда ты загорелся и бросался огнём, было страшно.
— Мне самому было страшно, — признался я.
— Получается, ты теперь всех так сможешь огнём бить? — спросил Добран.
— Не знаю, — ответил я. — Но вы же видели, что со мной после этого произошло. Так что не думаю, что этот навык можно часто использовать.
— Всё же ты чаровник, — уверенно произнесла Ясна. — Просто другой, не как огневики.
— Ну если уж на то пошло, название огневик мне подходит больше, — усмехнулся я. — И я очень надеюсь, что всё произошедшее вчера останется между нами. Никто не должен знать, что я так могу.
— Мы никому не расскажем, — пообещала Ясна.
— Никому, — подтвердил Добран.
— Ну вот и замечательно! — сказал я. — А теперь, если мы обсудили все важные дела, то помогите мне встать.
— Не все, — произнесла Ясна. — Я вчера залезла в твой мешок, достала мазь из сока светолиста, чтобы помазать раны…
— Это вообще не проблема, — перебил я девчонку. — Это наш общий мешок и общая мазь. Ты лучше скажи, сильно тебя эта тварь летающая зацепила?
— Несильно. Я помазала мазью, Добран помог перевязать, уже даже не болит. Но я про другое хотела сказать. Владимир, ты помнишь, как мглец зацепил тебя когтями за плечо?
— Помню, — ответил я. — Но я сейчас не чувствую раны. У меня вся кожа до сих пор будто обморожена. Или это ты мне её помазала, и она немного поджила?
— Я хотела, но… — Ясна недоговорила, и по ней было видно, что она чему-то очень удивлена.
— Что но?
— Но раны нет.
— Как нет? — не поверил я и посмотрел на дыры в кафтане и рубахе, оставшиеся после когтей мглеца.
Сквозь одну из дырок я просунул палец и попытался нащупать рану. Ничего не нашёл. Быстро стянул с себя через голову кафтан с рубахой. Посмотрел на плечо. Оно было чистым — не то что ран, царапины не было. Я сразу же внимательно осмотрел руки. Уже зажившего шрама от неглубокого пореза когтем мрагона, оставшегося после драки с этим ящером в лесу, тоже не было.
И я тут же бросился смотреть на шрам внизу живота — последствие операции по удалению аппендикса, но быстро вспомнил, что он остался в другом мире на другом теле. Тогда я стянул сапоги и взглянул на свои ступни. Они были не как у младенца, конечно, но никаких мозолей и следов долгой ходьбы на них не имелось. И это было не менее удивительно, чем возможность бросаться огнём. Получалось, что в состоянии воспламенения у меня ещё и регенерация усиливалась. Другого объяснения зажившим ранам у меня не имелось.