— Привет, что-нибудь случилось? — спросила Айя.
— Послание от шефа, — ответил он и протянул ей конверт.
— Спасибо, — удивленно посмотрела она на конверт.
— Хотите, я отвезу вас на работу? — предложил он.
Она смотрела на бесконечный поток автомобилей на дороге.
— Нет, на машине я опоздаю, лучше поеду на пневмо.
Расставшись с Хориаком, она поспешила на станцию. С неба на нее хмуро смотрел артист Керзаки. Неплохо бы после работы сходить на этот хромофильм, вот только билетов, наверное, не достать. Реклама сделала свое дело.
Когда Айя открыла конверт, на ладонь упали два билета и записка.
«Я пригласил бы вас на официальную премьеру, но при нынешних обстоятельствах было бы более чем неосторожно появляться в общественном месте нам вдвоем. Примите билеты вместе с моими комплиментами и используйте по своему усмотрению. Если вы не очень устали, особенно от меня, то приходите в „Ландмарк“ после 2:00. Ваш друг».
Итак, с кем же ей пойти в театр? Айя положила билеты в карман и вдруг улыбнулась. А что, если пригласить Родера?
На работе она первым делом зашла в офис, чтобы забрать почту. В корзине оказалось лишь одно послание от Менгене.
«Не знаю, что вы там делаете для Родера, но продолжайте. Он только что восторгался вами».
Приятно прочитать такое. У нее порозовели щеки, хотя она не могла представить, чтобы Родер кем-то восторгался. Впрочем, возможно, кончились сигареты.
Гидравлический лифт понес ее вверх. По пути она услышала плач малыша, это Телла вышла из соседней кабины. Близкое знакомство с малышом научило Айю ценить прелести одиночества.
Родер, как всегда, в своем кабинете.
— Я заглянул в пару мест, адреса которых оказались в вашем списке, — произнес он. — По крайней мере, одно из них обещает поднести нам приятный сюрприз. Сразу же после окончания первого проверочного рейса буду обращаться к судье еще за одним ордером.
— Надеюсь, что сегодняшние поиски тоже дадут результат, — оптимистично заметила она.
На шестидесятом этаже ее приняли как личного представителя самого Интенданта. И сразу же предоставили отдельный кабинет с видом на авеню Биржи, компьютер с новейшим ридером и дали в помощники ассистента — нервного молодого человека в черном бархатном костюме с кружевами. По этажу уже разнесся слух, что она выполняет ответственное поручение, в результатах которого заинтересованы весьма и весьма влиятельные люди.
Она приступила к работе, сгорая от нетерпения… Но вскоре поняла, что найти здесь что-нибудь стоящее будет нелегко. Основную часть округа составляли правительственные учреждения, которые находились под строгим контролем. За весь день ей удалось выявить всего два адреса, которые заслуживали особой проверки. Данные по ним вносил или тот самый программист, чьи следы она обнаружила на Терминале, или же другой, но действовавший аналогично.
Первый адрес находился на Старом Параде, где сейчас велось крупное строительство. Вторым, на удивление, оказался Следственный Департамент Администрации.
Кто за кем смотрит?
Наверное, она за всеми. Эта мысль показалась Айе столь забавной, что она улыбнулась.
В конце дня она представила Родеру очередной доклад.
— Благодарю вас, — кивнул старик.
Он сидел в кресле, подложив под себя одну ногу, и с любопытством рассматривал разбросанные по столу листки, ручки, скрепки. В этот раз он оказался почему-то без сигареты во рту, а зажигалка лежала среди прочего хлама.
— Как дела с налетом на «Кремаг»? — спросила Айя. — Сегодня?
— Что? — поднял он на нее глаза. — Да, вероятно. Оперативная группа войдет в здание в 20:00. А потом… все зависит от того, что сделают преступники.
— Удачи вам! — пожелала Айя, направляясь к двери.
У порога она остановилась. Старик снова погрузился в созерцание беспорядка на своем столе.
— Господин Родер!
— Да.
— Позвольте вопрос?
— Пожалуйста.
— Вчера я посмотрела последний том ваших «Записок…». Мне бы хотелось почитать об «аффективных единицах». Я смогу взять те тома, где говорится об этом?
— С седьмого по двенадцатый, — ответил Родер.
— Может быть, мне лучше начать с седьмого? — произнесла она, глядя на длинный ряд красных глыб.
Второй билет на «Хозяев Нью-Сити» Айя отдала в конце концов швейцару, который заканчивал смену, когда она возвращалась домой. В набитом до отказа зале они сели рядом.
Айя с любопытством оглядывалась по сторонам. Куполообразный потолок украшен фреской с изображением Вдохновителей, напутствующих писателей, режиссеров, актеров и других людей искусства. Длинный овальной формы экран казался заснеженным полем. Все две тысячи мест заняты, публика одета празднично.
Премьера назначена на 20:00. Ее увидят по всему миру, поскольку будет вестись трансляция по кабельной сети.
За час до сеанса зрителям предложена специальная программа, состоящая из интервью с режиссером Сандваком, актерами и одним видным историком. Гвоздь этой программы — интервью с Константином.
На митрополите черный бархатный жилет и скромные белые кружева, которые лишь подчеркивали экстравагантное пальто из змеиной кожи. Рядом с ним красовалась Сория в шелковом красно-черном платье. Золотой пояс у нее опущен до бедер, в узком разрезе юбки видна точеная ножка.
Ведущий спросил Константина, что он думает по поводу постановки, основанной на фактах его жизни.
— Я полагаю, что эта постановка — лишь один из признаков того, что Новый Город возрождается, — произнес Константин.
Он улыбался, но в его глазах промелькнуло нечто другое.
— Возможно, что сейчас мы находимся на таком расстоянии, с которого можно оценивать качество самих идей, а не кровавые и печальные события, связанные с их появлением на свет, — продолжал Константин.
Кажется, ведущий не вполне понял эти слова, поскольку ожидал обычного сладенького сиропа.
— Так вы считаете, что постановка поможет людям разобраться в ваших идеях? — спросил он.
Константин посмотрел в камеру и хищно, по-звериному оскалился. Его лицо нависло над десятками тысяч зрителей, собравшихся в театрах по всему миру. В его глазах вспыхнул холодный блеск. Маска спала с его лица, и зрители увидели энергию, решительность, нетерпение и страсть, которые переполняли этого человека.
— Мир не утратил возможности удивлять, — прорычал Константин. — Это касается и Нового Города.
В зале наступила тишина, и тут Айя не выдержала и принялась аплодировать. Через секунду ее поддержали другие. Вот это искусство!
Ведущий беседу оказался не готов к устроенному Константином представлению.
— Это объявление, митрополит? — неуклюже задал он вопрос.
— Когда я устраиваю представление, то я устраиваю представление, — произнес он. — А объявления пусть дают другие…
Ведущему стало не по себе от столь двусмысленных заявлений, и он в поиске спасения обратился к Сории:
— Вы, мадам Сория, с нетерпением ждете премьеры, ведь так?
— Я жду великих событий. И на экране, и в жизни.
Бедному ведущему ничего не оставалось делать, как спасаться бегством. Он развернул камеру и переключился на одного из артистов. Здесь ему повезло, и с экрана полился сироп восхвалений и восклицаний. Постановка восхитительна, Керзаки обворожителен…
Айя не выдержала и пошла в бар, где взяла полстакана вина. Она уже забыла отвратительный вкус напитков, предназначенных для всех, и оставила стакан недопитым.
Наконец начался сам фильм, и Айя забыла обо всем, даже о скверном напитке. В первой сцене показан неистовый обрядовый танец в монастыре: кружащиеся в экстазе тела, развевающиеся рясы, безумные глаза, звенящие цимбалы. Затем — длинный серый коридор и уже другое помещение. Здесь — Керзаки, восседающий в позе медитирующего монаха. У него в обеих руках молельные палочки, на лбу и щеках красные и желтые ритуальные знаки. И снова долгая, долгая тишина. Наконец актер поднялся и, ничего не сказав, вышел. Единственный звук — едва слышный шорох шелковых одежд.
Да, режиссер великолепен. Айя не знала другого, кто мог бы так мастерски использовать тишину, молчание и неподвижность.
— Мой отец умер, ваше преподобие, — произнес Керзаки свои первые слова в этом фильме.
Голос, конечно, не Константина, но очень похож. Оперная подготовка актера помогла ему придать большое сходство. Правда, вместо закаленной стали здесь — спокойный, хотя и мощный, поток воды.
— В конце все возвращается к Щиту, — произнес аббат, сухощавый старик, по-птичьи наклоняющий голову.
У него и голос какой-то щебечущий, на лбу татуировка с изображением священного символа, на глазах жутковатые пятна туши.
— Я прошу отпустить меня на похороны.
— Разрешаю, дитя праха.
— И прошу у вас вашей мудрости.
— Этим я одарить тебя не могу. Лишь Великая Дорога Совершенства приведет тебя к мудрости, постичь которую ты должен сам.
— Я хочу узнать, что такое зло?
— Зло — это преходящее явление, которое не способно поддерживать само себя. Очисти свой разум от желаний, и зло не сможет обосноваться там.
Ученик настойчив и продолжает задавать вопросы:
— А внешнее зло? Можно ли одолеть его посредством действия?
— Все зло преходяще. По своей природе оно не способно поддерживать себя. Поэтому не требуется никакое действие, оно просто не нужно.
В глубине темных глаз Керзаки вспыхнул огонек сомнения.
— Если зло преходяще, то его мимолетность выражается в том, что оно уничтожает себя, и это саморазрушение неизбежно. Разве не могут добродетельные люди помочь злу в его саморазрушении и таким образом предотвратить страдания невинных людей?
Аббат нахмурился:
— Любое оружие, дитя праха, оборачивается против тех, кто его держит. Любое желание развращает. Любое действие тщетно. Если ты хочешь помочь тем, кто страдает, научи их жить без желаний.
— Без желания накормить своих детей? Без желания надежды? Без желания свободы и справедливости?
— Вот именно.