чур медленно для нее. Она вцепилась в скользкие от пота плечи и толкнула их вниз, удивив его. Он вошел в нее полностью и восторженно застонал. Джасмин увидела его лицо. Теперь она знала, что ее возлюбленный отправился вместе с ней по раскаленной дороге к финалу...
Много позже, глядя на спящую Джасмин, Тарик не мог не сравнивать эту женщину с той девочкой, которой отдал когда-то свое сердце — лишь для того, чтобы она его отвергла. В его руках она была огнем, ее не страшили проявления чувственности. А в пустыне, несмотря на очевидный гнев Тарика, она не оставляла попыток докопаться до истины о прошлом. Живший в нем тиран был раздражен ее дерзостью. А другая его половина была восхищена женской силой Джасмин. Это женщина, вместе с которой он может править.
После возвращения из Парижа он хотел вновь обрести свою жену. Хотел довериться ей. Правда, когда он в последний раз удостоил ее доверием, она его предала. Осмелится ли он рискнуть еще раз, тем более зная, что она все еще что-то скрывает от него...
Ее хищник вернулся к ней.
— Ты будешь делать то, что я говорю. Сегодня ты не покажешь носа в Зюльхейну.
Тарик ударил ладонью по столу, и в тихом кабинете как будто прозвучал пистолетный выстрел.
Джасмин положила руки на колени и серьезно посмотрела на него.
— А в чем дело? Раньше я всегда могла бывать там.
— Я так сказал. И рассчитываю на послушание.
Джасмин вздохнула и поджала губы. И она хотела, чтобы вернулся этот огненный, бешеный зверь?
— Я не прислуга, чтобы отдавать мне распоряжения! — После жаркой близости последних дней он мог бы вести себя рассудительнее. — Дай мне разумное объяснение, и я останусь.
Тарик вышел из-за стола, положил руки на талию Джасмин и рывком поднял ее, глядя ей в глаза. Ее ноги повисли в воздухе. Она положила руки на его плечи. Он ее не запугает.
— Зюльхейна захвачена террористами? — сердито осведомилась она. — Полагаю, нет. Значит, сегодня ежегодный фестиваль «Бей Рыжих». Нет-нет, погоди. Сегодня День Диктатора Тарика. Правильно? Говори, я недалека от истины?
— Мина... — Тарик громко рассмеялся. — Мина, ты изумительна.
Эти слова заставили ее умолкнуть. Это очень похоже на комплимент. Джасмин с подозрением взглянула на мужа.
— Ты мне скажешь?
— Ты принуждаешь меня оскорблениями?
— Ха! Ты непробиваем, как носорог, — проговорила Джасмин, задыхаясь. — Опусти меня.
Тарик еще крепче сжал ее и вынес в коридор.
— Тарик, куда ты? — Она оглянулась, отчаянно надеясь, что никого поблизости нет. — Я босиком! Мои туфли свалились, когда ты меня поднял.
— Потому-то я тебя и несу.
Невыносимо мужской ответ.
И Джасмин сдалась. Крепче ухватившись за шею Тарика, она повисла на нем, осознав, что он идет в сторону их апартаментов. Рабочий кабинет Тарика находился в центральной части дворца.
— Ты хочешь меня запереть в наших комнатах?
Он остановился на мгновение, потом зашагал дальше твердой походкой.
— Это мне не приходило в голову. А идея хорошая.
Он толкнул дверь и, пройдя в спальню, опустил ее на кровать.
— Маленькое упрямое существо, — ворчливо, но с нежностью сказал он, устраиваясь рядом. Его тяжелый взгляд, обращенный на нее, обещал что-то особенное. — Сегодня фестиваль...
К собственному удивлению, Джасмин захихикала. Тарик попытался хмурым взглядом призвать ее к повиновению. Когда у него ничего не вышло, он так поцеловал ее, что у нее едва не растаяли все кости.
— Я не договорил. Сегодня фестиваль девственниц. — Он поцеловал Джасмин в шею. — Если бы ты замешкалась с приездом, то могла бы поучаствовать. Нет, неправда. Ты долго бы девственницей не осталась. Я чуть не взял тебя прямо в машине.
Джасмин не знала, как себя вести, когда Тарик в таком настроении. Наконец она решила, что надежнее всего будет не обращать внимания на блеск в глазах и отдаться наслаждению.
— Расскажи мне про этот фестиваль.
Кончиком пальца она что-то нарисовала на его груди, радуясь ощущению его тела под тонкой льняной тканью. Тарик никогда не прерывал ее эротических «исследований» после того, как убедился, насколько она восхищается его телом.
— В этот день девственницы определенного возраста совершают паломничество к священному месту.
— А где это?
Вопрос вызвал у Тарика раздражение.
— Этого не знает ни один мужчина.
Джасмин стало еще интереснее.
— А почему мне нельзя в Зюльхейну?
— Я не знаю, что они там делают. В это время ни одному мужчине нельзя появляться на улицах.
Джасмин помрачнела. Очередной вопрос застрял у нее в горле. Но Тарик прочитал ее мысли.
— Терпение, маленькая мегера. Опасности нет никакой, так как вместе с ними есть замужние женщины, в том числе женщины-полицейские.
Джасмин не могла молчать:
— Полицейские? В Зюльхейле женщинам разрешается идти на такую работу?
В который раз ее поразило то, как ревностно в Зюльхейле охраняют свои секреты. Ей предстоит узнать еще очень многое.
— Я говорил тебе, что мы лелеем своих женщин. Мы защищаем их, но не запираем в клетки.
Дразнящим движением он облизнул ее губы. Желание отдаться едва не победило Джасмин.
— Так почему же мне нельзя быть там?
— Потому что там могут находиться, помимо девственниц, или женщины, имеющие детей, или те, кто состоит в браке не меньше пяти лет... — Его пальцы, погладившие ее живот, послали ей намек, который невозможно было не разгадать. — Ты сможешь пойти, когда родишь мне ребенка.
Джасмин сглотнула слюну. Она никогда не осмеливалась даже предполагать, что у нее может быть ребенок от Тарика. И не будет, пока она не откроет Тарику правду о своем собственном рождении.
— Как вы добиваетесь того, что иностранцы не мешают паломничеству?
— Границы Зюльхейля ежегодно закрываются за неделю до фестиваля. Визы тех, кто приехал раньше, истекают в течение этой недели. Тех, кто не соглашается выехать, мы выдворяем.
— Вы ведь закрыли границу и после того, как погибли твои родители, да?
Джасмин прикусила язык, когда слова уже вылетели. Тарик был по-прежнему непоколебим в нежелании говорить о своей утрате. Он поцеловал ее. Поцеловал тепло и ласково, но в этом поцелуе не было ничего от эротики.
— Да, — шепнул он. — На два месяца Зюльхейль был закрыт для иностранцев. Нашим жителям нужно было справиться с горем, а мне требовалось время, чтобы залечить раны.
— Два месяца? А не один? — Джасмин погладила Тарика по щеке. Он только что поделился с ней чем-то важным. — Я же приехала через месяц, разве ты не помнишь?
Глава одиннадцатая
Тарик усмехнулся.
— У тебя была совершенно особая виза.
У Джасмин перехватило дыхание.
— Ты знал. Ты знал, что я хочу приехать.
Он пожал плечами.
— Я — шейх Зюльхейля. Я знал. Так зачем ты приехала?
Этого вопроса Тарик ей еще не задавал. И она не может ответить на него, не открыв ему почти все. Проводя пальцами по его волосам, она уже знала, что скажет правду. Четыре года назад она струсила, и это ей стоило его любви. Может быть, мужество поможет ей отвоевать эту любовь.
— Я приехала, потому что узнала про твою потерю и подумала, что, может быть, понадоблюсь тебе.
Тарик, лежащий рядом с ней, вытянулся в струнку. Она догадалась: ему ненавистна мысль о том, что он мог нуждаться в ней. Он не готов предстать перед ней настолько ранимым.
— Кроме того, мне был нужен ты. Я давно решилась приехать.
— Мина, почему?
Глаза Тарика были темны и непроницаемы. Его пальцы сжимали ее плечо с такой силой, что должны были остаться следы, но это только ободряло ее. Если она небезразлична ему настолько, что он теряет власть над собой, значит, у нее есть шанс.
Слезы подступили к ее глазам.
— Потому что я больше не могла жить без тебя. Каждое утро я просыпалась с мыслями о тебе и засыпала, шепча твое имя. Тарик, ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.
Он не сказал ничего. Его ответом был поцелуй — нежный и почти несущий прощение. Раны прошлого вылечит только время, но Джасмин надеялась, что ее смелость поможет ему одолеть это время.
Тарик перевернулся на спину и прижал Джасмин к себе.
— Мне не хватает их.
Джасмин перевела дыхание, ожидая, что он снова заговорит.
— Я рос, зная, какая ответственность меня ожидает. Но благодаря моим родителям у меня было детство и относительно беззаботная юность. — Он притянул ее еще ближе, словно нуждался в ее тепле. — Мы дадим то же самое нашему ребенку. — Он помолчал, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать. А следующие его слова пронзили Джасмин до самого сердца: — Моя мама умирала и ничего не сказала мне.
Джасмин застыла, пораженная.
— Умирала?
— Рак. — Голос Тарика сел. — Катастрофа произошла, когда они возвращались из клиники.
Джасмин моргнула, чтобы не дать волю слезам, и спросила:
— Ты не винишь ее в их гибели?
Тарик покачал головой.
— Я считаю, она виновата в том, что не доверяла мне, не дала мне шанса постараться ей помочь. И попрощаться.
Шестым чувством Джасмин поняла, что двигало матерью Тарика. Но понимала она и боль воина. Из-за скрытности матери он оказался беспомощен, а это чувство ему ненавистно.
— Она оберегала сына. Здесь дело не в недоверии, а в материнской любви.
— Я уже почти готов это признать, но часть меня все еще сердится на нее за то, что она не оставила мне выбора. Может быть, я смог бы что-то сделать. Теперь я никогда не узнаю. — Голос его звучал глухо, замогильно. — Когда их не стало, я должен был принять на себя их обязанности. Но мне мешало... Ты должна понять: мы — правители и хранители народа. Это и честь, и тягчайшая ответственность. Ради народа я обязан быть сильным и в то же время отзывчивым, но я чувствовал себя замурованным в ледяной глыбе, пока...
— Пока?..
Джасмин затаила дыхание, ожидая слов, которые ей, возможно, никогда не суждено услышать.