Можно считать, что моя догадка верна. Женщиной, отдавшей письмо и шарф Дуняше, была именно Асина тетушка. Шарф тут, вероятней всего, никакой роли не играет, она прихватила его машинально, помня только о письме, которое ей надо непременно передать.
Вот только… Ну да, в письме полковника Борисоглебского упоминается какой-то индийский шарф, улетевший из окошка. Именно шарф, «привезенный из страны Индии», подарила несчастная Дуняше, чтобы та передала письмо… неведомому Максиму Николаевичу. И не сказала Дуняше ни фамилии, ни адреса его! Не успела. Ее схватили.
Не сказала, это верно. Однако фамилия названа в письме!
«Вы, Мансуровы, всегда были для меня самыми дорогими людьми», – пишет полковник Борисоглебский. Видимо, такова девичья фамилия Анастасии Николаевны – Мансурова.
И тут я вспоминаю: имя того человека, в квартире которого я мылась, под кроватью которого пряталась… ну, конечно… его имя – Максим Николаевич Мансуров. Господи, так вот почему его лицо показалось мне таким знакомым. Он очень похож на свою красавицу сестру – эти пепельно-русые волосы, редкостный цвет глаз…
Итак, Асина тетушка, видимо, почувствовала опасность, а может быть, за ней пришли, но она каким-то образом смогла ускользнуть от преследования и бросилась к Максиму Николаевичу. Бежала, спешила, падала… Но поняла, что не успеет, что силы ее кончаются, что ее вот-вот схватят. И тут она увидела Дуняшу у ворот нашего дома и обратилась к ней за помощью.
Если бы Дуняша не вышла тогда за ворота…
Вот в чем дело! Именно в этом! Около ворот стена с табличкой: «Семеновский переулокъ, домъ 5» . Асина тетушка увидела адрес и вспомнила его. Я оставила ей свой адрес, и она знала, что мне можно доверять. Почти лишившись рассудка от страха и безнадежности, она сунула письмо первому попавшемуся человеку, который оказался возле дома со знакомым номером… Чистая случайность, что письмо все же попало ко мне, что я смогла его прочесть и понять.
Случайность. Бессмысленная случайность! Потому что письмо опоздало. Максим Николаевич Мансуров арестован. Может быть, его тоже увезли на таком же зловещем черном «автомоторе», как тот, в который швырнули несчастную женщину, тетушку Аси.
На таком же ? Или… на том же самом ?
Около дома Борисоглебских шнырял черный «Кадиллак». Дуняша видела черный «автомотор». Шофер черного «Кадиллака» напугал меня около дома Максима Николаевича Мансурова. И женщина… женщина с черными волосами, одетая в черное…
Я оглядываюсь, нет ли кого-то рядом, и достаю письмо. Где эти строки? А, вот! «Не кори себя, Асенька, за то, что ты ввела О.Г. в наш дом… Остерегайся ее!»
О.Г.? Но ведь ту футуристку, которую мне напомнила черная женщина в «автомоторе», – а теперь мне кажется, что это и в самом деле она, – звали Елена Феррари. Нет. Елена Феррари, так же как Арлезианка, – псевдоним. А настоящее ее имя Ольга. Да, «Оленька» – так называла ее Ася.
О.Г.
Совпадение? Или это в самом деле она?
Предположим.
Борисоглебский видел в ней опасность. А если именно она уверила Асю в том, что муж ее скоро будет освобожден? Обманула ее – зачем? Пытаясь что-то выманить?
Я качаю головой. Ситуация невероятно похожа на ту, в которой оказалась я! Меня тоже обманули. У меня пытались выманить бриллианты за жизнь брата. Правда, ко мне подослали какого-то Ивана Фролова. А впрочем, какая разница, кто обманул меня и Асю.
Что же нужно было Елене Феррари, О.Г., от Аси?
Тоже драгоценности? Или что-то другое?
Снова раскрываю письмо.
Ты миллион раз видел это место из бывшего моего окошка. Вспомни, как туда однажды улетел Аськин индийский шарф и мы с тобой пытались его добыть. Именно под той штуковиной, с которой ты снял шарфик сестры, и находится то, о чем идет речь. Посмотри внимательно, и ты увидишь, что в одном месте лист жести немного поцарапан. Там и ищи. Только будь осторожен и не свались, как в прошлый раз. Меня уж не будет рядом, чтобы поймать тебя, а лететь-то высоко!
Может быть, Елена Феррари хотела завладеть чем-то, лежащим в «том месте»?
В каком?
Борисоглебский рассказывает о тайнике, который расположен на крыше. Ну явно на крыше! Он даже остерегает Максима Николаевича, чтобы тот не упал. За что мог зацепиться улетевший шарф? Да за трубу, скорей всего. Значит, тайник на крыше около трубы. На какой крыше?
Ты миллион раз видел это место из бывшего моего окошка .
Я не знаю, где находилось «бывшее окошко» Борисоглебского. Зато я знаю, где жил Асин брат. Кухонное окно выходит на крышу, я помню, как Аннушка просто-таки выгоняла своего барина на крышу, чтобы дать мне возможность убежать…
Я поворачиваюсь и со всех ног спешу в обратном направлении. Прохожу мимо своего дома, словно мимо чужого, и только через квартал спохватываюсь, что миновала его.
Почему не зашла, не отдохнула, не поела, ведь у меня подкашиваются ноги от усталости и голода? А впрочем, в моей разоренной квартире не больно-то отдохнешь, а есть у меня совершенно нечего. Жалкие остатки пшенки рассыпаны по полу, смешаны с солью и мукой. Ни кусочка хлеба – ведь Дуняша, которая получала продукты по моим карточкам, убита… Карточки оставались у нее. Они пропали.
И тут я останавливаюсь, словно натолкнувшись на стену, сложенную из кирпичиков-вопросов. А все-таки что искали у меня и у Дуняши? Только ли драгоценности? Почему же не нагрянули в другие квартиры? Почему пытали Дуняшу? Что хотели узнать у нее? Не то ли, куда девалось письмо, переданное ей несчастной, загнанной беглянкой? Наверное, тетушка Аси Борисоглебской не выдержала мучений в Чеке и выдала Дуняшу. А та, конечно, назвала меня. И тогда налетчики ринулись в мою квартиру…
Но дверь! Аккуратно открытая, а потом так же аккуратно запертая дверь. Ее не ломали, а открывали ключами…
Да все просто! Да, все очень просто.
Я устало провожу рукой по лбу.
И в самом деле просто. Ключи были взяты при обыске у Кости, конечно. Как тут все совпало: и алчность гробокопателей – «душки-матроса» и Ивана Фролова, которые превратили горе, страдания, смерть в доходное предприятие, – и маниакальное стремление Елены Феррари завладеть чем-то, принадлежащим Мансуровым.
Чем? «Тетрадь и все остальное» , – пишет Борисоглебский. Что именно интересует Елену Феррари? Тетрадь или «остальное»? Или все разом? И при чем тут Франция?
Мне теперь ничего не остается, как только попытаться все разузнать, выяснить, понять. Домой возвращаться нельзя. Там на меня расставлены те самые зловещие мрежи , о которых пророчески напомнила строчка, всплывшая в моем разгоряченном мозгу. Тут могут ворваться в любую минуту – замучить меня, пытая, чтобы завладеть ключом к открытию тайны – письмом.
Сейчас ключ у меня.
Осталось найти дверь, которую он сможет отворить.
Наконец я достигаю знакомого дома, вхожу в парадное. Лестница пуста. Все двери заперты. Я ступаю по лестнице осторожно и все равно физически ощущаю, как из глубин квартир неслышно подкрадываются и с замирающим сердцем приникают с той стороны к своим дверям люди, гадая: не к ним ли идут? Кто? Зачем?
Я прохожу мимо, поднимаюсь выше, и мои шаги словно бы сопровождает едва слышный шорох осенних листьев, несомых ветром. Не видимые мною люди с облегченными вздохами отступают от своих дверей и благодарят судьбу, даровавшую им возможность еще пожить.
Долго ли? Коротко? Этого не знает никто.
Останавливаюсь на пятом этаже. Я ожидала увидеть знакомую дверь висящей на одной петле или вовсе вывороченной и не поверила глазам, увидев, что она чинно закрыта. Мелькнула надежда, что покойная Дуняша ошиблась, что над Аннушкой и ее барином не разразилось никакой беды… но тут же замечаю, что дверь не заперта, а лишь только притворена. С обеих сторон висят обрывки бумажки с печатью Чеки. Итак, дверь была опечатана, да, видимо, кто-то любопытствующий раскрыл ее. Ну что ж, тем лучше, не то сорвать печать пришлось бы мне.
Осторожно тяну на себя створку и заглядываю. Хоть я всю дорогу готовила себя к тому, что увижу, а все же картина царящего и здесь разгрома ударяет по глазам и по сердцу. Сквозняк гуляет по комнатам, вороша раскиданные вещи, переворачивая страницы книг. Видимо, те, кто учинил разгром, уходя, забыли закрыть окно, вот сквозняк и распахнул дверь, и сорвал печать.
Вхожу, и первое, что вижу, – это фотографическая карточка в разбитой рамке, косо повисшая над кроватью. Во время своих «пряток» в прошлый раз я, конечно, не обратила на нее внимания, а если бы разглядела, все могло бы сложиться иначе.
На снимке четыре человека. В центре мужчина лет шестидесяти, в усах и бороде, одетый в сюртук. Рядом с ним девушка, которую я узнала бы когда угодно и где угодно, – Ася, Анастасия Николаевна Мансурова, в замужестве Борисоглебская. Снимок, как я понимаю, сделан примерно в то время, когда она звалась Коломбиной и читала на литературных вечерах футуристические стишки. Рядом с ней молодой, улыбчивый штабс-капитан с чисто русским красивым, сильным лицом. Он держит Асю за руку. Нетрудно догадаться, что это Алексей Борисоглебский. Видимо, бородатый мужчина в сюртуке – отец Аси, потому что они очень похожи. И еще один молодой человек объединен с ними явными чертами фамильного сходства: вот он, Максим Мансуров. Его лицо я тоже узнала бы когда угодно и где угодно. Да вот беда: не даст мне судьба такой возможности, и эта фотография – все, что останется у меня в память о нем и его сестре.
Я освобождаю снимок от покореженной рамки и осколков стекла, отряхиваю и прячу в карман своей жакетки, к дневнику.
Оглядываюсь. Окно на кухне открыто настежь. То самое окно!
Подхожу к нему. Да, крыша этого дома уложена очень своеобразно: как раз напротив кухни она резко понижается, образуя нечто вроде ступеньки, и поэтому из окна можно вылезти на скат крыши.
Смотрю в окно. Предположим, у меня был бы шарф, предположим, порывом сквозняка его сорвало бы с моей головы и понесло на крышу. За что он мог бы зацепиться? Да не за что другое, как вон за ту трубу, торчащую почти на самом гребне!