Которой маг надеялся избежать. Но герцогиня оказалась достойным противником и разбила в пух и прах все его аргументы.
— Эйрон скучает по тебе, — напоследок не терпящим возражений тоном заявила её светлость и поднялась, а я облегчённо выдохнула, радуясь окончанию экзекуции. — Поэтому, пожалуйста, отложи свои чрезвычайно важные дела и приезжай завтра к нам. Если не ради чудесных дочерей леди Бош и красавицы-кузины графа Мэйнсфилда, о которых я тебе рассказывала, так хотя бы ради брата. Знаешь ведь, как он по тебе скучает.
С усилием, но маг всё-таки выцедил из себя кислое:
— Хорошо.
Её светлость сразу просветлела. Мазнула по мне, о которой наверняка уже успела позабыть, беглым взглядом.
— Приезжайте вместе с мисс Фелтон, и постарайся сохранить её хотя бы до конца года. О тебе в обществе ходит дурная слава, позорящая доброе имя Уайнрайтов. Пусть видят, что твоя рабыня жива и вполне себе здорова. И наряди её побогаче, — отдала последнее распоряжение герцогиня, после чего наконец отвернулась, пробурчав: — Бледная она у тебя какая-то.
«Нет, я не просто насекомое, я букашка-марионетка, которую привязали за лапку ниточкой и дёргают, когда им заблагорассудится», — уныло подытожила про себя и проводила гостью пусть неприличным, но очень выразительным жестом. Не знаю, заметил ли Грэйв и понял ли его значение, но мне в тот момент на мнение его светлости было плевать.
Эшерли вышел с мачехой, а я с горя и из сочувствия к самой себе выбрала самый большой рогалик, налила ещё одну чашку чая и на всякий случай открыла окно, чтобы проветрить комнату.
Не хватало ещё отравиться пропитавшим гостиную ядом.
Вскоре услышала, как Грэйв взбежал по ступеням наверх и яростно хлопнул дверью, ведущей в мастерскую.
Ну вот и отлично! Маг до вечера оттуда не покажется, значит, у меня уйма времени, которое следует потратить с пользой. Сейчас выставлю из своей головы эту премерзкую особу и поеду шпионить за леди Хинтер.
Захватив с собой ещё одну нежнейшую сдобу, буквально тающую во рту — когда нервничаю, у меня просыпается невероятная страсть к мучному и сладкому, — отправилась наверх. Однако не успев преодолеть и пары ступеней, замерла, точно приросла к устилавшей лестницу ковровой дорожке.
Этот стон… Который так часто пугал меня по ночам. Сейчас я снова слышала его. Тихий, жуткий, протяжный.
Оглядевшись по сторонам, спустилась обратно. В груди громко ухало сердце, колени трусливо подкашивались, но тем не менее я упрямо приближалась к входу в запретную для меня комнату. Коснулась ручки, холодом обдавшей мои дрожащие пальцы. Ожидала, что дверь не поддастся, но… она вдруг с тихим скрипом приоткрылась.
Секунда, две, чтобы принять решение. Воровато обернувшись, шагнула во тьму, навстречу непонятным звукам.
ГЛАВА 16
Стоило переступить порог, как дверь, зловеще заскрежетав, закрылась.
Внутри стало темно, хоть глаз выколи. И до одурения тихо. Будто и не было никаких стонов, будто мольбы в ночи — всего лишь плод моего воображения.
Но неужели я и сейчас брежу? Ладно спросонья, когда голова соображает туго. Но ведь ещё минуту назад я готова была поклясться, да хотя бы жизнью того же господина Грэйва, что слышала эти душераздирающие звуки. Нет бы притвориться глухой и отправиться по своим делам. Но женское любопытство, чтоб его…
И вот я одна стою чёрт знает где, вокруг плещется тьма, а через щели в бугристой кладке ощутимо тянет сыростью и холодом.
Наверное, пока ещё не поздно, следовало бы повернуть обратно, но я, точно загипнотизированная, шагнула, выражаясь высокопарно, в неизвестность. И чуть не навернулась с лестницы. К счастью, сумела устоять на месте. Кончиками пальцев касаясь шероховатой стены, стала осторожно спускаться, прислушиваясь к каждому малейшему шороху. Но ничего, кроме сердца, исступлённо колотящегося в груди, да нетвёрдых шагов любознательной Ивы не нарушало гнетущую тишину.
От страха виски покрылись испариной, рука, скользившая по ледяному камню, дрожала.
Тоже мне, любительница приключений, жаждущая пощекотать себе нервы.
Вот ещё одна ступенька, за ней другая, и я вижу, как впереди, в щель между полом и дверью, просачивается тусклая полоска света.
— Помогите… — это тоже из-за двери.
Замерла как вкопанная, лишь чудом не закричав. Кажется, и дышать вдруг разучилась. Тело, неожиданно предав, перестало слушаться: никак не могла заставить себя пошевелиться. Стояла и ловила тихий голос, повторяющий одно единственное слово. Голос, неживой, как будто потусторонний, от которого мурашки пробегали по коже. Опомниться не успела, как оказалась в липкой паутине ужаса.
— Помогите…
Зажмурившись на миг, с силой сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. Благо боль немного отрезвила и помогла прийти в чувство.
Проклятье, Ива! Немедленно возьми себя в руки! Там человек (надеюсь, что всё-таки человек) ждёт твоей помощи, а ты дрожишь тут как самая настоящая трусиха, теряешь драгоценное время и непонятно что себе выдумываешь.
Неимоверным усилием воли удалось сдвинуться с места. В несколько шагов преодолев расстояние, отделявшее меня от страждущего незнакомца, снова застопорилась. Признаюсь, какая-то часть меня надеялась, что злосчастная дверь окажется запертой, и мне, хочется того или нет, придётся топать обратно.
Не звать же сюда Грэйва, чтобы помог своей рабыне проникнуть на запретную территорию.
Господи! А вдруг он здесь своих бывших мучает?! И меня в недалёком будущем постигнет такая же участь…
Не знаю, откуда взялась эта мысль, но она вспыхнула в сознании, опалила паникой сердце, и я, более не мешкая, толкнула дверь.
— Заходи, — прошелестели мягко, и некая сила увлекла меня внутрь.
В маленькую комнатушку, едва освещённую керосиновой лампой, сиротливо догоравшей на широком, грубо сколоченном столе. Он занимал почти всё свободное пространство, а в углу ютилась клетушка… (Всевышний!!!) с запертым в ней человеком. В густом полумраке, заволакивавшем помещение, сложно было рассмотреть пленника.
То ли от ужаса, то ли от осознания того, что стала собственностью настоящего монстра, причём почти добровольно, перед глазами всё поплыло. Нахлынула слабость, и меня замутило. Не сразу пришло осознание, что причиной внезапной тошноты стало пропитавшее подвал зловоние. Мало того что воздух здесь спёртый, холодно и сыро, так ещё и гнилью несёт. Словно где-то запрятали мешок порченной картошки.
Ноги предательски подкосились, и я предусмотрительно опёрлась ладонью о стол. Замерла, не зная, как поступить. Спасаться бегством самой, пока ещё не поздно, и искать помощи у Мара? Но где гарантия, что к нашему возвращению этот несчастный будет ещё жив? Он и так на ладан дышит, того и гляди окочурится. Невозможно бледный, хотя раньше я считала, что никого бледнее Маэжи просто в природе не существует.
Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я различила выражение отчаянья на лице незнакомца. У него были острые скулы, кажется, дотронься и поранишься, впалые щёки. Да ещё и эта пепельно-белая кожа, словно иссохший пергамент… Запросто сойдёт за покойника. Если бы не глаза, горевшие, точно раскалённые угли.
Должно быть, бедолага находился здесь давно: некогда добротная одежда успела изветшать, превратившись в лохмотья. Рубашка была застёгнута на немногочисленные уцелевшие пуговицы, одна манжета вообще оторвана, на рукаве прореха. Штаны тоже представляли собой жалкое зрелище.
— Помоги мне, — жалобно прошептал он и просунул сквозь проржавевшие прутья руку, пытаясь до меня дотянуться. Но скрюченные пальцы лишь сжали воздух. Нас разделяли пара метров и стол, от которого я никак не могла заставить себя оторваться.
Несуразно смотрелись на тонких высохших пальцах два массивных перстня. Как они ещё с них не сваливались.
— Господи, что он с тобой сделал? — Я никогда не была набожной, но сейчас лихорадочно перебирала в уме молитвы. Даже перекреститься успела, хоть это едва ли могло что-либо изменить.
Остервенело сжав тонкие прутья, пленник заскулил:
— Подойди ближе, я не могу до тебя дотянуться. — Снова просунул руки через решётку и принялся отчаянно сжимать и разжимать пальцы с обломанными пожелтевшими ногтями. Но сколько ни пытался, всё равно был не в силах до меня дотронуться. — Я так голоден. Ну же, подойди!
После такого заявления, произнесённого повелительно-приказным тоном, жалости в сердце заметно поубавилось. Её вытеснил страх и паническое желание скрыться. Я вдруг осознала, что сумасшедший мечтает не о яичнице с ветчиной, не о капустном пироге или паштете, а о чём-то совсем другом. Например, о дуре-пришлой, не сумевшей обуздать своё любопытство.
Как бы мне сейчас хотелось оказаться на свежем воздухе! Далеко-далеко от этого проклятого места! От безумца высшего и его не менее безумного пленника. Который уже вовсю втягивал носом воздух, принюхивался, точно собака, и не переставал повторять, как ему нравится мой запах.
Запах моего страха.
Казалось бы, чего тут сложного: развернуться и убежать. Но в какой-то момент поняла, что моё собственное тело меня не слушается. В комнате вдруг стало заметно светлее: это руны или что-то, очень на них похожее, засверкали на полу, словно по каменным прожилкам заструился огонь.
Незнакомец продолжал бормотать, пожирая меня, хвала небесам, пока ещё только взглядом, и при этом предвкушающе повизгивал, едва не хлопая в ладоши, а я, не способная бороться с самой собой, как кролик к удаву медленно приближалась к его клетке.
Ещё немного, и он сможет меня коснуться. От осознания этого внутри всё леденело от ужаса, зато пленник весь аж светился от предвкушения и восторга. На радостях, что сейчас полакомится эмоциями глупенькой Ивы, даже пару раз подпрыгнул на месте. От резкого движенья рубашка его, вернее, то, что от неё оставалось, распахнулась. Не будь моя воля скованна, я бы завопила как резаная. Грудь безумца была вскрыта, и в том месте, где, по идее, должно было находиться сердце, монотонно шипя, работал какой-то механизм.