Прежде чем цепкие девичьи пальцы вцепляются ей в волосы, Анна успевает все понять (не учительским, а глубинным животным чувством) – понять и рвануться, разорвать прочное кольцо молодых тел, так и пышущих жизнью.
Она бежит, не разбирая дороги, разбрызгивая лужи.
Мальчики стоят у скамейки. Свистят вслед. Гулкий, беспорядочный свист мешается с отчаянным визгом: сорвавшись с места, девочки преследуют упущенную, ускользнувшую из рук добычу.
Добыча, потешно прихрамывая, сворачивает на боковую дорожку.
Осталось несколько шагов, и она спасена: рука коснется теплой, согретой солнцем ограды – она вырвется, победит сгустившуюся тьму. Словно в подтверждение ее последней надежды, впереди, за кустом, разросшимся до размеров дерева, что-то шипит и вспыхивает. Анна инстинктивно отшатывается. Подошвы домашних тапочек скользят по газонной траве.
В том, что, потеряв равновесие, она спотыкается и падает, виновата не вспышка света, а вечерняя, павшая с небес на землю роса.
IX
Сейчас, нарезая круги, меряя злыми шагами темноту окрестных улиц, он жалел не о том, что не сдержался, наорал, обозвал ее дурой – любой бы на его месте… А о том, что ушел. Хлопнул дверью. Вместо того чтобы запереться у себя в комнате. И пусть бы скреблась, стучалась, каялась в содеянном… Ушел, отрезав всякую возможность спокойно, без нервов осмотреться. Главное, проверить флешки, которые он, словно предчувствуя такой поворот событий, рассовал куда только мог – как в детстве, когда устраивал тайники. Ухватившись за эту мысль, как за соломинку, хотел было позвонить, спросить, куда они лазали? А в ящики? А под матрас? Достал из заднего кармана смартфон. Мельком отметив, что зарядки осталось с гулькин нос, представил, как она разноется. Да еще и соврет. Скажет – не лазали, а когда он вернется и проверит, окажется, очень даже лазали. И все рухнет безвозвратно и окончательно…
Чтобы не лишить себя последней хлипкой надежды, соорудил для нее подпорку: все это так несправедливо, что просто не может быть. И, сделав вид, что этим утешен, попытался осмыслить ближайшую – на ночь – перспективу.
Скамейка в парке? Во-первых, холодно; во-вторых, полицейский патруль, гоняющий бомжей.
Было еще и в-третьих. Его компьютерный быстрый ум, идя на поводу у въевшейся в плоть и кровь привычки, уже рисовал безумную картинку: как его, подхватив под белы руки, волокут, тащат в ближайший полицейский участок, запирают в обезьяннике – где он сидит в компании алконавтов и прочих вонючих персонажей, трясущих у него перед носом грязными лохмотьями. Мать, конечно, прибежит, будет упрашивать, совать дежурному полицаю его паспорт с пропиской. Но дадут ли позвонить? Достоверного ответа на этот вопрос у него не было. Он вздохнул – и решил не искушать судьбу.
Благо с последней встречи (усмехнулся: последней и единственной) остался номер телефона. Даже прикинул, что наплести: мать на даче, забыл ключи. Но ничего не понадобилось. Вы-отец не дослушал, продиктовал адрес: угол Гагарина и Орджоникидзе. Короче, на метро до «Звездной», а там пешком. Да и по голосу понятно, что рад звонку.
Хотел пройти через парк – но остановил себя. Передернул плечами, пытаясь изгнать из памяти то, чего с недавнего времени боялся до тошноты, до дрожи, – с тех пор как недели две назад нарвался на компанию гопников, уродов, и позорно бежал, каждой мышцей, каждой клеточкой тела чувствуя их липкие пальцы, слыша свист и гнусное улюлюканье. Неслось за ним следом. Как стая бешеных собак.
Вдали – в районе пруда, где в летнюю пору выдают на прокат лодки, а зимой сам собою возникает каток, – кто-то запускал фейерверки. Еще вчера, глядя с балкона на разноцветные вспышки: синие, желтые, белые, он бы презрительно скривился: идиоты, пускают деньги на ветер, вместо того чтобы потратить их на дело. Сейчас, после взрыва мозга, которым обязан собственной матери, он не чувствовал превосходства над праздными бездельниками, кому нечем заняться, кроме как пулять в черное небо как в копеечку. Скорее, удивление: надо же, остались еще странные люди – не жалеют ни времени, ни денег, чтобы, пусть на короткие мгновения, разорвать густую, наползающую на землю тьму.
У входа в метро маячили два полицая. Он шел мимо них не торопясь, с таким независимым видом, словно сам же этих персонажей и создал, даже снабдил короткими дубинками. Хотя у тех, кого он создавал, дубинок как раз-таки не было, ни коротких, ни тем более длинных. Вспомнил и помрачнел. Сейчас, когда игра обманным путем перешла в лапы конкурентов, он больше не в ответе. Его дело – вдохнуть подобие жизни, а дальше пусть сами разбираются. Хотят, шмаляют из вальтеров, хотят – орудуют дубинками. Спускаясь по эскалатору – скользя рассерженными глазами по стенам глубокой, точно в преисподнюю уходящей шахты, – он вообразил себе лозунг: «Создатель не берет на себя ответственность за тех, кого он создал», – словно вывел его крупными печатными буквами на упаковке теперь уже их игры.
Роль безответственного создателя, которую он себе присвоил, открывала новые возможности. Вернее, перспективы: пока коварные конкуренты будут идти его дорогой, набивать шишки, пытаясь соединить квадратное с зеленым, короче говоря, дорогой, прямиком ведущей в тупик (он и раньше это чувствовал, но теперь, после разговора со Светланой, уверился окончательно), он все начнет заново. С того, что продумает основные игровые механики. Для начала – прыжок. Еще неясно, в какую сторону. И решит наконец вопрос прокачки: что и как будет развиваться в его – отнюдь не гипотетическом – персонаже по мере прохождения игры. Да, вот еще: не забыть игровые системы. Как там будет изменяться погода? И в каком, скажем, закрытом помещении можно будет хранить купленные или отнятые у второстепенных персонажей вещи? На складе или на чердаке?
Лелея эти вдохновляющие мысли, он не заметил, как доехал до «Звездной». Поднялся на поверхность и, дойдя до границы света, окружающего павильон станции, остановился, вглядываясь в тьму. Колючую, словно сплетенную из веток, сквозь которые придется продираться. Там, откуда он приехал, хотя бы полицаи дежурят. А здесь… Хотел включить фонарик, но вспомнил: телефон вот-вот сядет; без телефона – как без рук.
Шел, напряженно оглядываясь. Будто идет не по чужому спальному району, а проходит первый уровень игры, в которой он не то что не божество, а сущий дилетант, новичок, не знающий правил, рискует угодить в расставленную ловушку. В сравнении с этим все уроды и гопники, обитающие в парке Победы, – пустяк, ерунда. Единственное, что сейчас представлялось более-менее ясным: разработчики взяли за основу не советские настольные игры, а нечто древнее, уходящее в такие мрачные глубины, где первые homo sapiens, условные предки человечества, бросали вызов полулюдям-полуобезьянам – питекантропам или как их там, он усмехнулся, по батюшке… Не надо подстегивать фантазию, чтобы вообразить эту кряжистую особь: низкий лоб валиком, дубина в поросших шерстью лапах… Такой, если подкрадется, раскроит его бедную-несчастную голову, как гнилой орех.
Вопреки его худшим ожиданиям, незнакомая местность, по которой он шел, выглядела тихой и безлюдной: ни тебе местных хулиганов, ни даже одиноких прохожих. Всюду, куда ни глянь, пятиэтажки. Окружающая тьма делала их плоскими, как неанимированные картинки. Если что и оживляло – горящие окна. Впрочем, в этот поздний час горящих окон было мало – да и те постепенно одно за одним гасли. Сейчас, когда, сойдя с тротуара, он двигался по проезжей части, ему казалось, будто это не люди гасят свет, а сами кирпичные пятиэтажки втягивают в себя последние желтоватые клочки висящего снаружи, за переплетами рам, света – глотают и переваривают: медленно, урча.
Между тем глухое урчание приближалось. Собиралось сзади, у него за спиной, – он внутренне сжался и приготовился к тому, что игровая жизнь кончена; еще мгновение – и программа его выбросит. Вернет в начало игры. Непонятным, необъяснимым образом мгновение длилось. Он резко обернулся – и увидел уазик-буханку, который объезжал его чуть ли не на цыпочках. Мужик за рулем явственно ему подмигнул, дружелюбно осклабился – типа, жить, что ли, надоело? – и поехал своей дорогой, оставив его в недоумении: что это было? А главное – зачем?
Ломая голову над этой загадкой, он обошел высокую многоэтажку – она возникла неожиданно, выступив из-за спин хрущевок. Выходя на финишную прямую, свернул в зазор между крайними домами. Сейчас, когда удалось пройти большую часть пути, к нему вернулась былая уверенность: пусть враги не надеются. Он опытный игрок, которому хватит навыков, чтобы одолеть любые, какие только существуют препоны. Главное – не зевать, не делать глупостей (как с тем же уазиком – ошибка, в которой ему некого винить, кроме себя; расслабился, увлекся оживающими картинками), словом, действовать на пределе возможностей. Шел, убеждая себя, что ничего не упустил. Что, за исключением этой одной досадной мелочи, все сделано хорошо и правильно…
В глубине двора, по левую руку от дорожки (судя по схеме, которую он запомнил, когда, выходя из метро, забил в поисковик адрес отца, эта мощеная дорожка выводила его к цели) темнело приземистое строение, похожее на гараж. На крыше сидела кошка – вернее, нечто, по мере приближения становившееся кошкой. Кошка его заметила, выпростала передние лапы и потянулась, круто выгибая спину, – в полосе лунного света явственно обозначилась ее ставшая горбатой спина. Он остановился, замерев под прицелом двух сияющих во тьме глаз. Не сводя с него пристального электрического взгляда – от которого у него по коже бежали мурашки, – кошка разинула пасть и зашипела.
Он ждал, что полосатая тварь на него прыгнет, сцепил пальцы и приготовился: если не дать отпор, то хотя бы отскочить. Но она все шипела и шипела. Беззвучно, ощеривая пасть.
Возвращая себя силком в виртуальное пространство, он подумал: не иначе лажанулись со звуком. Имея в виду разработчиков. И вдруг с неотвратимой ясностью понял: то, где он сейчас находится, не первый уровень, не второй и даже не третий, а битва с