– Настя, а почему ты его называешь Ясиком? Это ведь уменьшительное от другого имени, какого-то польского…
Анастасия пожала плечами:
– Я сама придумала. С детства. Так нежнее как-то, мягче. Я сколько помню, его даже Славиком не звали: дядя Коля к нему всегда обращался «Ярослав» и приятели тоже. Его уважали, позже стали побаиваться. А мне его так жалко было, невозможно!
– Жалко?
– Он такой мрачный ходил, озабоченный. Если улыбнулся – уже событие, хоть раз в сутки рассмеялся – просто праздник, я потом весь остаток дня ходила счастливая, особенно когда сама сумею его рассмешить. Но успешнее дяди Гриши, нашего соседа по даче, его никто не веселил…
– Он злился часто?
– Совсем нет. Ругался часто, громко, но беззлобно, даже маленькая я не боялась. Просто… Все понимали, что ему тяжело, и я понимала. Поэтому – Ясик.
Подруга ушла так далеко, что Ксения едва различала ее смутный силуэт на песке среди множества белых, жадных до раннего солнца тел. Странно: Марина, вопреки обыкновению собирать вокруг себя поклонников, разговорилась с какой-то молодой женщиной.
Ксения не скучала в одиночестве. Некое странное чувство, для которого она не могла подобрать точных слов, томило ее. Тут слились воедино и покой, и ощущение свободы, и печаль. Как будто бы она птицей парила над изнывающими от зноя полями, ни разу не шевельнув крыльями, и издавала тонкий, бесконечный, пронзительный крик. Не было привычной боли, горечи, слез. Не было радости и веселья. Был зной, золотое солнце, слепящая поверхность воды, теплый ветер. Простор, пустота, свобода.
Ветер стих. В неподвижном воздухе плавал запах черемухи и сирени. По склону среди молодой травы куда-то, не торопясь, элегантной походкой шла кошка. В деревне неподалеку полная женщина в ярко-красной майке с надписью на груди и спине «Just for fun!» медленно, основательно развешивала постельное белье. На крыше дома застыли в причудливых позах трое плотников. Один распластался по рубероиду, будто скалолаз, который, цепляясь только пальцами рук и ног, покоряет самые неприступные каменные стены. Другой сидел на коньке. Третий на коньке же стоял, согнувшись пополам. Тянулись мгновения – все трое оставались абсолютно неподвижными. С течением времени жутковатая догадка начала проникать в сознание. Люди на крыше – живы ли они? Может, всех троих постигла внезапная смерть и стремительно окоченевшие тела остались на месте лишь потому, что прилипли к расплавленному покрытию крыши? В следующее мгновение фигура одного из работников пошевелилась, другой изменил позу – и сразу стало ясно, что они измеряют при помощи рулетки какие-то им одним понятные и интересные параметры.
Рассеянно созерцая лежбище у моста, Ксения заметила: удивительно, совсем необычно ведут себя отдыхающие! Будто на пляже объявили тихий час: где-то звучала музыка, но далеко и нежно; едва слышно ворковали родители со своими детьми; мужчины резались в карты с сосредоточенным ожесточением на лицах и в полном молчании, будто сидели в казино и на кону стояли тысячи, сотни тысяч; рыбаки недвижимо застыли над колеблемыми зыбкой волной поплавками. Только плеск воды и заливистый смех детей, этот плеск производивших, могли нарушить покой, но и эти звуки сносило в сторону ветром, гасил песок.
Ксения опустила глаза и стала внимательно наблюдать собственные шаги. Вот ступня погружается в горячий песок, он сочится сквозь пальцы, вот отставшая нога медленно поднимается, прочерчивая дорожку в песке, подтягивается к передовой, нежно поглаживает ту, вырываясь вперед, и завершает долгое движение, также погружаясь в песок, принимая на себя тяжесть тела, выпуская в свободный полет свою вечную спутницу…
Чья-то тень, выросшая прямо перед Ксенией, загородила ее от палящих лучей. Только на груди осталось лежащее уголком солнечное пятно. Она медлила поднимать глаза, медленно выходила из одиночества.
– Вы не заблудились? У вас такой потерянный вид!
Не лицо, не фигуру, не даже тембр голоса – первое, что она заметила в мужчине, стоявшем прямо перед ней, был клинообразный лучик, лежавший на левой стороне его обнаженной груди, которая опасно покраснела от передозировки весеннего солнца. Откуда такой странный лучик падает одновременно на обоих?
Ксения растерянно оглянулась. Мужчина приветливо и интеллигентно улыбался. Ксения впервые в жизни не смогла улыбнуться в ответ.
– Вы умеете водить парусную лодку? – спросила с непонятно к кому обращенной злостью. Может, к самой себе.
– Нет. А надо? Наверное, я смогу научиться…
Он удивленно пожал плечами и, прищурившись, посмотрел на дальний мыс за мостом, где едва угадывались голые мачты нескольких суденышек. Ксения только сейчас их увидела. Она вздрогнула, вгляделась, потом энергично покачала головой:
– Не обязательно.
– Марина, у тебя нет часов? Конечно нет! Сколько ж мы проболтали? – спохватилась Настя. – Брат, наверное, уже заждался. Еще приедет за мной на машине – доставлять обратно с понтом под зонтом!
– Так позвони ему!.. Ах да… Городская привычка! – Марина прекрасно видела, что мобильника у новой знакомой при себе нет. – Тогда иди.
Сердце колотилось. Марина до сих пор не приняла решение. Открыться ли сестре Ярослава, передать ли ему привет? Вот, мол, какое совпадение, как тесен мир!
– Хорошо бы телефонами обменяться! Ты свой помнишь наизусть? – растерянно спросила Анастасия.
– Нет, – честно ответила Марина. – А ты?
Настя покачала головой:
– Только домашний, киевский.
– Без толку. У меня все равно из головы вылетит! Хочешь мой?
– Я никогда в жизни больше двух цифр подряд не могла запомнить.
Посмеялись над общей бедой – полной математической тупостью. Расставаться совсем после такой задушевной беседы не хотелось.
– Пойдем со мной до нашей стоянки! Я тебе все телефоны запишу, а ты мне свои, – предложила Настя.
Марина побледнела. Сердце то останавливалось, то пускалось в галоп.
– Я тоже надолго пропала – неудобно: подруга ждет… Знаешь, давай я схожу предупредить ее, а потом найду тебя.
– Отлично! Нас не сложно найти: идешь по дороге – и все! Да, там еще ангар и лодки!
– Хорошо. Может, подругу уговорю прогуляться со мной…
Анастасия торопливой походкой удалилась вдоль кромки воды: ветер стих, и ей не хотелось вновь выбираться на знойную дорогу. Вода стояла еще высоко. Марина видела, как сестра Ярослава огибает кустарники и поваленные деревья. Маленькие босые ступни отпечатывались в сыром песке. Вскоре молодая женщина пропала из виду за густым ивняком.
Марина поднялась, сделала несколько шагов вслед, поколебалась немного и осталась на месте.
Во-первых, Марина далеко не была уверена, что ей стоит идти навстречу Ярославу. Он поехал отдыхать с родной сестрой. Марину пригласить на это мероприятие не удосужился. С какой стати навязываться? Настя наверняка расскажет ему о беседе с москвичкой, филологом по имени Марина. Надо понаблюдать, что за этим последует! Во-вторых, если она соберется отойти еще дальше от Ксении, надо и впрямь подругу предупредить, а ту сейчас так не хочется отвлекать!
Пляж на противоположной от моста стороне отлично просматривался до самого дальнего мыса, где они разбили свой маленький лагерь. Марина издали любовалась приятным зрелищем: Ксюшка оживленно беседует с высоким незнакомцем. Вначале они прохаживались по берегу, теперь сели на поваленную корягу. Он передавал что-то Ксении в руки, та подносила их ко рту. Видно, угощал.
Марина вновь невольно подумала о Ярославе: ведь не без его помощи Ксении удалось выбраться из омута великой любви к надутому самовлюбленному индюку – каким бы распрекрасным ни считала его добрая Царева – Григорию Матвееву, вздохнуть полной грудью, почувствовать себя свободной! То, что Ксения рассказывала младшей подруге о поведении возлюбленного даже в розовый период их отношений, никогда Марине не нравилось! Со вчерашнего вечера она гостит у Ксении на даче. Она видит, как та изменилась за последнее время: глаза повеселели, на лицо вновь – не больше двадцати пяти, как год назад, когда они познакомились. Всю долгую дорогу по пятничным заторам Ксюшка смеялась над шутками Марины, острила сама. Лишь при воспоминании о покойном Корюшкине слезы наворачивались Ксении на глаза. Потом они часов до трех ночи под легкое виноградное вино болтали, жгли на аромалампе полынь с шалфеем, гадали на рунах и таро. Ксения ни разу не попросила подругу сделать расклад на «антикварную» тему, как они в шутку именовали утраченную связь с Григорием. Дай бог, чтобы ее отпустило окончательно! Марина решила подержать за Ксению кулаки и сильно сжала ладони.
Но долго со сжатыми кулаками она не просидела: солнце жарило нещадно, жутко хотелось купаться, и Марина все-таки рискнула еще раз залезть в весеннюю воду. Сначала обожгло холодом. Она резво поплыла вперед и вскоре согрелась. Заплыла довольно далеко, любуясь красивыми берегами. Совсем застыв, стала возвращаться и тут обнаружила, что волна, гонимая ветром, сносит ее влево; ей никак не выбраться на пляж в том месте, где остались полотенце и шлепки! Марина совсем застыла, поэтому смирилась, не стала сопротивляться течению и вылезла на берег значительно дальше от моста и людного пляжа, у самых ивовых кустов.
Она с тревогой оглянулась на дальний мыс. Там едва различимая отсюда Ксения в приметном кислотно-желтом купальнике вглядывалась в простор за мостом. Марина изо всех сил помахала ей крупной сломанной веткой. Ксения наконец заметила, помахала желтым парео в ответ. И села на песок. Над нею склонился высокий мужчина. Марина вздохнула, поняв, что предоставлена самой себе.
Ярослав и Григорий лежали неподалеку друг от друга на берегу – совершенно неподвижные, в странных, неестественных позах: Ярослав – скрючившись на боку и уткнувшись лицом в песок; дядя Гриша – вытянувшись на спине, руки – по швам вдоль тела, голова – в крови. Ни дать ни взять – два трупа жертв кораблекрушения. Только одну жертву случайно выбросило на берег приливной волной, а другую вытащили спасатели и заботливо уложили подальше от кромки прибоя.