— Давай, парень! — сказал он. — Наслаждайся, пока можешь. Мы не задержимся здесь надолго.
Мартиса нашла удобное местечко в густой тени молодой сливы и принялась опустошать мешки. Сосредоточившись на том, чтобы развернуть и разложить еду, которую Гарн упаковал им в дорогу, она не замечала действий Шилхары, пока до её ушей не донёсся всплеск, сопровождаемый цветистой цепочкой ругательств. При виде этого зрелища у неё перехватило дыхание.
Шилхара последовал за Комариком к ручью. Присев на корточки у берега, снял рубашку и облил водой плечи и руки. Ручейки прочертили блестящие дорожки на коже, потемневшей до гладкого орехово-коричневого оттенка за дни, проведённые под южным солнцем. Волосы прилипли к широкой спине и изогнулись вдоль рёбер. Несколько влажных прядей упали вперёд и обвились вокруг предплечий. Он был худощавым мужчиной с тонкой талией и длинными мускулистыми руками, но в высоком жилистом теле сокрыта дюжая сила. Она видела, как он с лёгкостью перетаскивал тяжёлые ящики в телегу Гарна. Он произносил заклинания, которые могли бы поставить на колени менее могущественного мага, и за один день мог собрать апельсинов намного больше, чем она и его слуга вместе взятые.
Она сглотнула, во рту пересохло, словно от пыли, когда он набрал в ладони воды и вылил себе на голову. Дрожь сотрясла его тело, но он повторил этот жест ещё дважды, прежде чем вытереть лицо сброшенной рубашкой. Шилхара был прекрасен — этюд гибкой грации и едва сдерживаемой силы.
Когда он поднялся, она сделала вид, что роется в пустых мешках.
— Что упаковал нам Гарн? И самое главное, есть ли вино?
Повернувшись к нему, она приняла безмятежный облик. Мартиса понадеялась, что её учитель не заметит, какое впечатление произвёл на неё, окутанный блеском воды и солнца. Её усилия были почти напрасны. Он уселся рядом с ней, так и не надев рубашку, открыв взору Мартисы каждый мускул на плечах и груди. Пятна света плясали на его лице и руках, смягчая строгие черты лица. Его волосы свисали по спине, мокрые и гладкие, как тюленья шкура.
— Мартиса? Ты не сводишь с меня глаз.
Он посмотрел сначала на неё, а потом на смятый винный бурдюк в её руке. Омертвев от страха, что он заметил, какое гипнотическое произвёл на её впечатление, она протянула ему вино и стала лихорадочно соображать, что бы сказать.
«Шрам!»
Она залюбовалась Шилхарой, почти не обратив внимания на белый воротник сморщенной кожи, обвивавший шею. Но теперь, когда его пытливый взгляд пригвоздил её к месту, то нашла готовое оправдание, каким бы грубым оно ни казалось.
Она коснулась собственного горла.
— От чего он?
Шилхара глотнул вина, а потом положил руки на расставленные колени. Винный бурдюк повис между пальцами.
— Я впечатлён. Ты продержалась несколько недель, прежде чем тебя одолело любопытство.
«Не совсем».
Ей было любопытно, но лучше уж он сочтёт её снующейнос не в своё дело, чем она признает, что не могла оторвать глаз от того, как он купался в ручье. И учитель ничуть не облегчал задачу, сидя тут перед ней с голой грудью. Мартиса отодвинулась, чтобы разобрать завёрнутые в ткань припасы. Еда была простая. Хлеб, варёные яйца, оливки и неизменные апельсины. У Шилхары скривилась верхняя губа, когда цитрус подкатился к нему.
— Мне было одиннадцать, когда я его получил. — Он провёл пальцем по морщинистому шраму. — Наказание за воровство.
Мартиса ахнула.
— Вы были совсем ребёнком!
— Я был вором, и хорошим. Большинство дней. Но голод ослабляет, замедляет. Я был недостаточно быстр, и меня поймали.
Он протянул ей вино и потянулся за яйцом. Мартиса с болью в груди наблюдала, как явственнее проступают морщинки вокруг его губ.
— Что вы украли?
Наверняка что-нибудь ценное. Кошелёк богача, зеркало тщеславной женщины, украшенное драгоценными камнями, кусок бесценного шелка из лавки неповоротливого торговца.
— Апельсин.
Бурдюк выпал из её дрожащих пальцев. Винная лента подобно струйке крови потекла по траве. Шилхара схватил бурдюк и заткнул его пробкой, прежде чем пролилось бы ещё больше жидкости.
— Смотри, что творишь, девчонка! Мне это вино не задаром досталось.
В его окрике больше не слышалось привычной резкости. Ошеломлённая его словами, Мартиса вытаращила глаза.
— Кто-то душил вас из-за апельсина?
Ей стало дурно. Столь безжалостное возмездие по отношению к ребёнку, который просто хотел есть. Обстоятельства её собственного детства бледнели в сравнении с этим. Её продали, но хозяин обошёлся с ней достаточно честно. Будучи рабыней, она испытывала острое, как бритва, презрение, но никогда — голод. У неё скрутило живот.
Шилхара оторвал кусок хлеба от буханки, которую развернула Мартиса, и откусил. Он прожевал кусок, не отрывая взгляда от её лица. Прежде чем заговорить, запил еду ещё одним глотком вина:
— Прибереги свою жалость для более достойной жертвы. Я выжил, потому что мой дар гораздо более сговорчивый, чем твой. Он проявился, когда меня душил палач, и я обмочился перед толпой матросов, шлюх и одного или двух священников Конклава, — последнее он произнёс с испепеляющим презрением.
— Что именно произошло?
Он пожал плечами.
— Я почти ничего не помню, кроме того, как отчаянно боролся за каждым вздох. Внезапно мне показалось, что кто-то поднёс факел к моей крови. Только этим факелом был я сам. После уже ничего не помнил, пока не очнулся в доме священника Конклава. Похоже, мой дар создал столб священного огня. Я ушёл живым и невредимым, если не считать этого красивого ожерелья и голоса, который всё же поёт лучше твоего. Но палач сгорел, вместе с частью причала.
У Мартисы отвисла челюсть.
— Крылатый Берсен, неудивительно, что Конклав вас боится. Такой дар, взращённый годами обучения и практики, непостижим.
— Так вот почему ты здесь?
Она моргнула.
— Что?
Губы Шилхары снова скривились, но на этот раз усмешка была связана не с ненавистным апельсином.
— Так вот почему ты здесь? — повторил он вопрос. — В Нейте? Конклав боится меня?
Ветер подхватил пряди его высыхающих волос, хлестнул ими по лицу. Несколько прядей взметнулись к ней, лаская щеку.
Мартиса напряглась, а потом взяла яйцо, разбила и очистила скорлупу. Она заглянула в пристально взирающие на неё полуночные глаза, сдерживая дрожь пред проницательным взглядом, взывающим открыть все свои секреты.
— Я здесь, потому что вы попросили об ученике, господин.
Он фыркнул.
— О, да. И вечно услужливый Конклав прислал мне нерадивого послушника.
Мартиса ощетинилась от его насмешки. Если бы не она, он бы до сих пор куковал в своей библиотеке, разбирая стопки непонятных томов в бесполезной попытке разыскать свой драгоценный ритуал. Она впилась в яйцо с такой силой, что у неё щёлкнули зубы.
Кривая усмешка смягчила насмешливый взгляд. Губы дрогнули.
— Выскажись, Мартиса. Я не хочу постоянно оглядываться до самого конца путешествия, потому что ты достаточно зла, чтобы всадить мне нож между лопаток.
Больше не заботясь о том, что он сочтёт её нахалкой, Мартиса выхватила у Шилхары из рук бурдюк, откупорила и выпила. Сладкое и крепкое вино придало ей ещё больше уверенности, чтобы выплеснуть своё разочарование.
— Вы просили послушника, который мог бы творить мелкие чары и переводить с древних языков. — Она ткнула в него недоеденным яйцом. — Чары выше моих способностей, но не ваших. На самом деле, я не нужна вам как маг. А что касается древних текстов? Я лучше, чем большинство первосвященников, умею расшифровывать. И это не пустое бахвальство.
Она сердито взирала на него. Пусть только посмеет снова насмехаться над ней.
— Не пустое бахвальство, — повторил он. Его чёрные глаза оценивающе заблестели. — Тогда докажи. Помоги мне найти те страницы. Переведи и дай средство уничтожить Скверну.
— А зачем, по-вашему, я здесь, господин?
Она задумалась, как он отреагирует, если она швырнёт в него яйцом.
Шилхара изогнул бровь.
— Не оскорбляй меня. Что бы ни заставило тебя добровольно отправиться в логово пожирателя душ, оно не имеет ничего общего с необходимостью доказывать свой талант — особенно мне.
Он жестом попросил её вернуть ему бурдюк с вином.
— Доедай поскорей. Мы что-то засиделись.
Она не стала спорить, разрываясь между облегчением от того, что он не стал копаться глубже в причинах её пребывания в Нейте, и разочарованием от потери чувства товарищества, которое ненадолго расцвело между ними. А ещё Мартиса никак не могла решить, испытала ли она облегчение или разочарование, когда Шилхара натянул на себя рубашку.
Они быстро расправились с обедом и упаковали оставшиеся припасы. Мартиса вымыла руки в ручье и ополоснула лицо. Ледяная вода прогнала сонливость, так манившую растянуться на прохладной траве и подремать до самых сумерек. Когда она вернулась к месту, где они разбили временной лагерь, Шилхара уже привязал к седлу сумки и оружие.
Он вскочил на спину Комарика и снова протянул ей руку.
— На этот раз без особого энтузиазма, Мартиса. Я не хочу приземлиться задницей в грязь.
Её вторая попытка вскарабкаться на Комарика оказалась куда более успешной, чем первая, и они отправились в Ивехвенн размеренным шагом. По пути Шилхара занимал её тем, что указывал на разные фермы и рассказывал об их владельцах. Он был хорошо знаком с окрестностями: кто что выращивал и какая обычно царила в этих краях погода, ведал, где лучшие охотничьи угодья и самые коварные речные стремнины, где росли самые сладкие апельсины — естественно, не такие хорошие, как у него, — и самые сочные оливки. Особенно хорошо Шилхара разбирался в делах и характере местных землевладельцев. Для человека, который активно избегал гостей и практически вёл жизнь отшельника, он знал очень много о своих соседях.
Мартиса внимательно слушала, наслаждаясь рассказом и грубым тембром его голоса. Она практически забыла о цели их путешествия, пока они не поднялись на небольшой пригорок и не оглядели долину внизу.