Всё своё вожделение, истому, запретное желание — она вложила в голос:
— Шилхара.
Он лишился дыхания, издав мучительный стон, и его глаза закатились. Мартиса прижала его к себе, когда он вздрогнул, почувствовав внезапную пульсацию члена, его оргазм сопровождался влажным жаром, когда он кончил.
Шилхара склонился над ней, грудь тяжело вздымалась, пока он пытался перевести дух. Мартиса обхватила его бёдра ногами, чтобы сохранить их связь, не желая расставаться. Он медленно опустился на неё, стараясь не раздавить.
Его волосы упали ему на глаза, и Мартиса нежно откинула их назад. Глаза Шилхары были закрыты, а дыхание замедлилось до ровного ритма.
— Дверь всё ещё не заперта? — поддразнила она.
Он не открыл глаз, но перекатился на бок, увлекая её за собой. Его рука скользнула по её бедру и обхватила ягодицы, притягивая ближе.
— Да. А кровать определённо всё ещё слишком далеко.
Мартиса гладила его руку, наслаждаясь ощущением тела, прижатого к ней от плеча до лодыжки. Они оба были скользкими от пота. Она усмехнулась, затем поморщилась от жгучей боли, вспыхнувшей в пояснице. Она протянула руку назад и коснулась этого места.
— Ой!
Шилхара пораженно уставился на неё, застигнутый врасплох её вскриком.
— Что случилось?
Она зашипела, когда жжение усилилось.
— Курманские ковры далеко не так мягки, как их нахваливают.
Шилхара подвинулся так, чтобы она легла на него, и приподнялся заглянуть ей через плечо. Когда он снова откинулся на спину, на его лице играла смущённая улыбка.
— У тебя там впечатляющая ссадина от ковра.
У Мартисы округлились глаза.
— Неужели? Я даже не почувствовала, как это произошло.
Улыбка Шилхары стала самодовольной.
— Правда? — Он легонько шлёпнул её по ягодице, стараясь не задеть больного места. — Ложись на недосягаемую кровать. У меня есть мазь. Она облегчит боль и поможет зажить ране.
Он медленно выскользнул из неё, когда она оторвалась от него, оставив после себя перламутровую струйку на бедре. Мартиса свела колени.
— Белье. Если я лягу на кровать...
Он встал и уставился на неё со смесью раздражения и удовольствия.
— Мартиса, кровать и всё постельное бельё будут полностью уничтожены к утру.
Её охватило приятное тепло. Он ещё не закончил с ней. Она улыбнулась. Хорошо. Она тоже ещё не закончила. Даже сейчас, когда её бедра увлажнились от его семени, а внутри всё ещё пульсировало, она жаждала его. Хотела, чтобы он вошёл в лоно, в рот, принимая и отдавая.
Шилхара подошёл к сундуку у кровати и откинул крышку. Медленный жар желания омыл кожу Мартисы, пока она смотрела на него. Длинные ноги и небольшие упругие ягодицы дополняли тонкую талию и широкие плечи. Взгляд, брошенный им через плечо, дал ей понять, что он поймал её любующуюся его обнажённым телом.
— Собираешься стоять вот так весь день?
Она подошла к кровати и растянулась на животе. Каркас заскрипел под весом Шилхары, когда он сел на край и поставил на стол маленький кувшин. Мартиса положила голову на сложенные руки.
— Прости, — сказала она.
Он погрузил пальцы в мазь.
— Очередные извинения. И что теперь?
Она захихикала от его раздражения и втянула воздух сквозь зубы, когда холодная мазь коснулась больной спины. Дискомфорт длился лишь мгновение, сменившись теплом, которое облегчило боль, когда Шилхара нанёс мазь на ссадину. Его руки творили чудеса во многих отношениях.
— За что ты извиняешься? — поинтересовался он.
Она прикрыла зевок рукой, убаюканная ласковыми движениями, которые он кругами выводил на её спине.
— За ссадины. Теперь я не могу лежать на спине.
Круговое поглаживание прекратилось. Шилхара фыркнул.
— Во-первых, эта ссадина — моя вина, а не твоя. Во-вторых, твой Балиан, несмотря на всё своё бахвальство, явно не обладал ни воображением, ни умом, когда учил тебя плотским утехам. — Она машинально приподняла ягодицы, когда его рука скользнула меж её бёдер и обхватила лобок. Он поцеловал её в плечо, в то время как его пальцы дразнили. — Мне не нужно, чтобы ты лежала на спине, Мартиса, если ты только не собираешься любоваться вместе со мной звёздами.
Глава 15
Шилхара приставил лестницу к книжным шкафам и выругался, когда на его голову обрушился дождь из пыли. Он зажмурился и отмахнулся от облака.
— Мартиса права, — пробормотал он. — Мы тонем в пыли.
Он взобрался по лестнице к самой верхней полке и стряхнул затейливо сплетённую паутину, покрывавшую ряд гримуаров. В библиотеке Нейта хранились книги и свитки, от которых отказался Конклав. У Повелителей воронов подобных предрассудков не было. Рукописи о магии Пустоши соседствовали с подробными описаниями ритуалов жертвоприношений и вызовов демонов.
Сегодня Шилхара искал фолианты о чёрной магии, запретных заклинаниях и призывах, проклятиях и одержимости потусторонним. Несмотря на предположения Конклава и репутацию падальщика, сам Шилхара едва ли баловался запретным. Проклятие, нависшее над дубами у входа в Нейт, и смертоносные чары, окружавшие каменную ограду рощи, — единственное злое колдовство, которое он извлёк из этих пыльных книг и использовал для своих нужд. И они высосали из него всю силу. Тёмные заклинания, мощные и эффективные, требовали высокой и постоянной цены.
Пальцы пробежались по корешкам, кожу покалывало, когда он касался страниц в кожаном переплёте. Обложки, гладкие и выцветшие, истёртые от времени, были сделаны из кожи, о происхождении которой не хотелось строить догадок. Найдя нужный фолиант, Шилхара спустился и устроился у окна. Где-то в этих загадочных пассажах таился ответ на загадку дара Мартисы.
В её талантах не было ничего тёмного. Он никогда не чувствовал себя более живым и очищенным, чем когда она делилась с ним своим даром. Не говоря о могуществе. Последнее дало ему первое представление о том, где он может разыскать сведения о природе её дара. Подобное сильно жаждут, и не всегда доброжелательные силы.
В окна лился солнечный свет, по лазурному небу плыли облака. Не осталось и намёка на бурю, которую он вызвал два дня назад. Даже грязь в затенённом дворе подсохла. Шилхара невидящим взглядом уставился на лежащие перед ним книги, погрузившись в соблазнительные воспоминания о часах проливного дождя, проведённых с Мартисой в опочивальне.
Разделив с ней ложе, он лишь сильнее разжёг свой голод, и даже сейчас возбуждался от воспоминания о её обнажённом теле, омытом светом свечей, и ощущении слияния. Ссадина на спине не помешала ему овладевать ею снова и снова весь день и всю ночь. Она искусно заставила его задыхаться в безумном экстазе, когда оседлала и объехала.
После любовных ласк, когда они отдыхали вместе, покрытые бисеринками пота, тяжело и прерывисто дыша, он прижимал её к себе и удовлетворял своё любопытство, задавая многочисленные вопросы о жизни в Ашере.
Он поднял её руку и провёл пальцем по загрубевшей ладони.
— Это не рука изнеженной женщины. И ты не заработала эти мозоли в Нейте. Камбрия не слишком высокого мнения о менее удачливых родственниках?
Мартиса проследила взглядом за движением его пальцев и пожала плечами.
— Он не обращал на меня особого внимания и чаще бывал в Конклаве, чем в Ашере. Иногда он вызывал меня в оплот, если хотел, чтобы я перевела что-то лично для него, но это случалось нечасто. В Ашере обо мне заботилась его жена.
Шилхара представил, какой «заботой» окружала безумная Дела-фе тех, кто подчиняется её воле. Он также вообразил, как пригвоздил бы эту женщину к ограде своего дома кинжалами после нескольких удачных бросков.
— Не сомневаюсь. Лишь удивлён, что у тебя не осталось следов от хлыста на спине. Даже самый послушный слуга не избежит злобы этой женщины.
— Она искусна в обращении с хлыстом и умеет пустить кровь, не оставив шрамов.
— Талант, которым, как я уверен, она хвастается перед всеми своими друзьями-аристократам.
Ягодицы Мартисы идеально лежали в его ладони, и он провёл рукой по округлому изгибу.
— Чем ты занималась в Ашере?
Лишь едва заметное напряжение намекнуло на тревогу, вызванную вопросом. Голос Мартисы звучал спокойно, и она даже слегка улыбнулась.
— Тем же, что и в Нейте. Я драила, стирала, изготавливала мыло, заботилась о домашнем скоте, собирала оливки, работала с прессом и подавала блюда на званых вечерах. А ещё была писцом епископа.
Она что-то недоговаривала. Камбрию, возможно, не заботило, как Мартиса жила в Ашере, но она для него ценна — не как обычный слуга.
— Сколько тебе было лет, когда ты стала послушницей Конклава?
Она ласкала его так же, как и он её, проводя рукой по его ноге и бедру. Шилхара наслаждался её прикосновением. Обнимать её приятно. Это так правильно, естественно.
— Мне было двенадцать, — ответила Мартиса. — Верховный священник посетил Ашер и привёз с собой ищейку магов. Зачуяв меня, пёс рванул поводок.
Её пальцы щекотали место, где она провела ладонью по его подбородку, прежде чем положить её на щеку.
— В Конклаве о тебе никогда не говорили. Ни священники, ни послушники. По крайней мере, не упоминали имени. Ходили слухи о студенте, изгнанном под угрозой смерти. Это был ты?
Её медные глаза отражали тусклый свет жаровни.
— Что? Мне не воздают хвалу на утренней молитве? — Его губы скривились. — Они сочли меня слишком опасным, чтобы выпустить на свободу, и сослали сюда, в Нейт, к Повелителю воронов.
— Ты как-то упоминал первого Повелителя. Ты унаследовал его титул?
— Титул, репутацию и сам Нейт. — Он прижался щекой к её руке. — Не заблуждайся. Я пережил оскорбления и дурную славу. Конклав думал, что отослал меня к магу-падальщику, который использует меня в качестве приманки для демонов. У моего наставника были другие планы.
Её глаза на мгновение закрылись. Когда же Мартиса снова взглянула на него, в янтарных омутах вспыхнул затаённый гнев, смешанный с сочувствием.