«Твои поиски будут тщетны», – отозвался Демие.
«Таких миров нет?»
«Человеческая Империя распалась, остались только ничтожные, беспомощные популяции людей».
«Как насчет Эдема, древнего Эдема?»
«Это миф, не более того».
«Мой мраморный глобус – миф?»
«Игрушка, плод воображения».
«Почему ты так уверен?» – вопреки самому себе Джоаз встревожился.
«Разве я не сказал, что нам известна вся история? Мы можем посмотреть на танды и заглянуть в глубокое прошлое – туда, где любые воспоминания становятся бледными и туманными. Никогда, никто из нас не вспоминал планету под названием Эдем».
Джоаз упрямо качал головой: «Должен существовать исходный мир, из которого произошли все люди. Как бы он ни назывался – Земля, Темпе, Эдем – где-то он есть».
Демие начал было говорить, но придержал язык – редчайшее проявление нерешительности с его стороны! Джоаз сказал: «Может быть, ты прав. Может быть, мы – последние люди. Но я полечу в космос и проверю».
«Я полечу с тобой!» – заявил Эрвис Карколо.
«Тебе повезет, если ты доживешь до утра!» – обронил Джоаз.
Карколо выпрямился во весь рост: «Ты не можешь отрицать без всяких на то оснований, что звездолет завоевал я!»
Джоаз пытался найти подходящие слова, но не смог. Что делать с необузданным болваном? Джоаз не мог найти в себе жестокость, достаточную, чтобы совершить неизбежное. Он тянул время, повернувшись спиной к Карколо. «Теперь тебе известны мои планы, – сказал он, обращаясь к Демие. – Если ты не будешь мне мешать, я не буду мешать тебе».
Демие медленно отступил на шаг: «Иди же! Мы – пассивная раса. Мы презираем себя за то, что нам пришлось сделать сегодня. Возможно, это была непростительная ошибка… Но иди же, ищи свой затерянный мир. Ты только погибнешь где-нибудь среди звезд и ничего не добьешься. А мы будем ждать – так же, как ждали всегда». Демие повернулся и ушел, сопровождаемый четырьмя молодыми святошами, на протяжении всего разговора серьезно и молча стоявшими в стороне.
Джоаз позвал уходящего старика: «Что, если протопласты снова вернутся? За кого вы будете драться? За нас или против нас?»
Демие не ответил – он шагал на север, длинные седые волосы болтались на его костлявых лопатках.
Несколько секунд Джоаз продолжал смотреть ему вслед, затем взглянул по сторонам, на опустошенную долину. Ошеломленно покачав головой, он вернулся к изучению огромного черного звездолета.
Скина прикоснулась к краю западных утесов; свет тут же потускнел, сразу стало прохладнее. Карколо подошел к Джоазу: «Эту ночь я проведу вместе со своими людьми в долине Банбеков, а завтра отошлю их домой. Тем временем предлагаю тебе взойти на борт корабля вместе со мной и произвести предварительный осмотр».
Джоаз глубоко вздохнул. Почему было так тяжело на это решиться? Карколо дважды пытался его убить и теперь, если бы они поменялись местами, не проявил бы никакого сострадания. Джоаз заставил себя действовать. Его долг перед самим собой и перед его людьми – его долг как человека, поставившего перед собой далеко идущую цель – был очевиден.
Он подозвал рыцарей, носивших за спиной конфискованные у врага тепловые излучатели. Они подошли.
Джоаз сказал: «Отведите Карколо в ущелье Клайбурна и казните его. Немедленно».
Карколо – протестующего, ревущего – потащили прочь. Джоаз отвернулся с тяжелым сердцем и отыскал Баста Гиввена: «Насколько я понимаю, ты – разумный человек».
«По меньшей мере таково мое мнение о себе».
«Я назначаю тебя управляющим Счастливой долиной. Отведи своих людей домой перед наступлением темноты».
Баст Гиввен молча направился к толпе жителей Счастливой долины. Они встрепенулись и через некоторое время покинули долину Банбеков.
Джоаз прошел по долине к груде обломков, завалившей Теснину Кергана. Задыхаясь от ярости, он рассматривал картину полного разрушения и на какое-то мгновение даже утратил решимость. Не лучше ли полететь на черном звездолете к планете Коралайна и отомстить протопластам? Обходя обломки, он пробрался к подножию утеса, в котором раньше находились его апартаменты, и по какой-то случайности нашел под ногами закругленный осколок желтого мрамора.
Взвесив обломок на ладони, он поднял глаза к небу, где уже мерцал красноватый Коралайн, и попытался привести мысли в порядок.
Жители Вотчины Банбека выходили из глубоких туннелей. Подошла искавшая его менестрельша Фейда. «Какой ужасный день! – промурлыкала она. – Какие ужасные события! Какая славная победа!»
Джоаз отбросил кусочек желтого мрамора в кучу щебня: «Я разделяю твои чувства. Чем все это кончится? Никто не знает, и меньше всех – я».
ПОСЛЕДНЯЯ ЦИТАДЕЛЬ
I
1
К концу грозового летнего вечера, когда солнце проглянуло наконец из-за обрывков черных туч, цитадель Джанейль была захвачена, а ее обитатели – истреблены. Почти до последней минуты фракции ее кланов спорили о том, как им надлежало встретить Судьбу. Самые уважаемые и состоятельные джентльмены предпочитали игнорировать несовместимые с достоинством обстоятельства и занимались повседневными делами так же пунктуально, как обычно – не более и не менее. Несколько кадетов, отчаявшись до истерики, вооружились и приготовились сопротивляться последнему натиску. Другие – пожалуй, примерно четверть населения – бездеятельно ждали смерти, готовые почти радостно искупить грехи человеческой расы. В конце концов смерть настигла всех без исключения, и все они извлекли из смерти столько удовлетворения, сколько этот непривлекательный по существу процесс мог доставить. Гордецы сидели, перелистывая свои прекрасные книги, обсуждая качества столетних эссенций или лаская любимую фану. Горячие головы взбирались по оползневому склону, нависшему вопреки логике вещей над парапетами Джанейли. Большинству из них суждено было погребение под завалом, однако некоторым удалось достигнуть самого верха, где они стреляли, рубили и кололи, пока сами не были застрелены, раздавлены полуодушевленными самоходными фургонами, изрублены или зарезаны. Покорные ждали в классической позе искупления – на коленях, склонив головы; они погибли согласно их вероучению в процессе олицетворения реальности меками, а грехов существования – людьми. В конечном счете все они умерли – джентльмены, леди, фаны в павильонах и смерды в стойлах. Из всех, кто когда-либо населял Джанейль, выжили только серафимы – нелепые, бестактные и назойливые существа, не имевшие представления о гордости или вере и больше обеспокоенные сохранностью своей оперенной шкуры, нежели достоинством цитадели. Как только меки заполонили парапеты, серафимы покинули вольеры; хлопая крыльями и пронзительно выкрикивая ругательства, они улетели на восток к Хейгдорну, теперь уже последней цитадели на Земле.
2
За четыре месяца до этого меки появились в парке перед Джанейлью, покончив с кровавой расправой на Морском острове. Взобравшись на бастионы и парапеты, прогуливаясь по Закатной Променаде, выглядывая из башенок и с балконов, джентльмены и леди Джанейли – в общей сложности примерно две тысячи человек – наблюдали за копошившимися внизу золотисто-коричневыми бойцами. Осада вызывала у них сложные ощущения: насмешливое безразличие, легкомысленное презрение, а также подспудные сомнения и опасливые предчувствия. Все это объяснялось тремя основными обстоятельствами – изощренной изысканностью их цивилизации, безопасностью, гарантированной стенами Джанейли, а также тем фактом, что они ни к кому не могли обратиться за помощью и не располагали никакими средствами, позволявшими изменить положение вещей.
Меки Джанейли давно покинули цитадель, чтобы присоединиться к восстанию; оставались только фаны, смерды и серафимы, из каковых можно было сформировать только пародию на карательную армию. Пока что возникало впечатление, что в такой армии не было необходимости. Стены шестидесятиметровой высоты из плавленого черного камня были обтянуты сеткой из серебристо-голубого стального сплава. Солнечные батареи удовлетворяли все потребности цитадели в энергии, а в чрезвычайной ситуации пищевые продукты и сироп для фан, смердов и серафимов можно было синтезировать из углекислого газа и пара. Такая потребность, однако, не предусматривалась. Джанейль была самодостаточна и безопасна – хотя в случае поломки оборудования в отсутствие способных починить его меков могли возникнуть неудобства. Ситуация вызывала беспокойство, но ее вряд ли можно было назвать отчаянной. На протяжении дня джентльмены, склонные к такого рода развлечениям, доставали лучеметы и спортивные ружья и убивали столько меков, сколько допускал радиус действия их оружия.
После наступления темноты меки подвозили самоходные фургоны и землеройные машины: они приступили к сооружению насыпи вокруг Джанейли. Обитатели цитадели не понимали происходящее, пока насыпь не достигла пятнадцатиметровой высоты и грунт не начал осыпаться на стены. Ужасные намерения меков стали очевидными; беззаботность уступила место мрачным предчувствиям. Любой джентльмен Джанейли был эрудитом по меньшей мере в одной области знаний; одни специализировались в высоких сферах теоретической математики, другие занимались глубокими естественнонаучными исследованиями. Эти последние, с помощью бригады смердов, выполнявших работы, требовавшие физических усилий, попытались восстановить функционирование энергетической пушки. К сожалению, пушка давно не содержалась в пригодном к использованию состоянии. Многие ее компоненты явно коррозировали или деформировались. В принципе эти компоненты можно было бы заменить теми, что хранились в мастерских меков на втором подземном уровне, но никто из ученых не разбирался в применявшейся меками системе обозначений и складирования. Уоррик Мэденси Арбан1 предлагал поручить поиски на складе бригаде смердов, но в связи с ограниченностью умственных способностей смердов ничего не было сделано, и весь замысел восстановления лучевой пушки пошел прахом.
Благородные обитатели Джанейли с изумлением наблюдали за тем, как вокруг них вырастала все выше грунтовая насыпь – кольцевой вал, напоминавший край вулканического кратера. Лето подходило к концу; в один ненастный день грунт и щебень выступили над парапетами и стали осыпáться на окаймленные колоннадами и аркадами внутренние дворы и площади цитадели: Джанейли угрожало скорое погребение, способное удушить всех находившихся внутри. Именно тогда группа опрометчивых молодых кадетов, окрыленных скорее наступательным порывом, нежели чувством собственного достоинства, вооружилась и бросилась вверх по оползню. Меки заваливали их землей и камнями, но несколько человек добрались до гребня насыпи, где они дрались с ликованием обреченных.
Яростный бой длился пятнадцать минут, земля пропиталась дождем и кровью. На какое-то славное мгновение кадеты очистили от меков гребень насыпи и, если бы большинство их товарищей не погибло под завалом, могло случиться все, что угодно. Но меки перегруппировались и двинулись в атаку. Остались в живых сначала десять кадетов, затем шестеро, четверо, один – и не осталось никого. Меки прошествовали вниз по склону, заполонили зубчатые стены цитадели и с мрачной сосредоточенностью истребили всех внутри. Джанейль, где семьсот лет жили грациозные леди и галантные джентльмены, превратилась в безжизненные руины.
3
Мек – если рассматривать его как экспонат в музейной витрине – был человекообразным существом, в исходном варианте – уроженцем Девятой планеты Этамина. Его жесткая ржаво-бронзовая шкура отливала металлическим глянцем, словно намасленная или навощенная. Торчавшие у него на затылке и на шее шипы блестели, как золоченые, и на самом деле были покрыты электропроводящей пленкой из медно-хромового сплава. Органы чувств сосредоточились гроздьями там, где у человека расположены уши; физиономия мека – нередко шокировавшая людей, неожиданно встречавшихся с меками в подземных коридорах – представляла собой гофрированную мышцу, рельефом напоминавшую обнаженный человеческий мозг. Его пасть, неровная вертикальная щель в основании «физиономии», стала рудиментарным органом, так как под кожу мека, между лопатками, был вживлен мешок для сиропа; его пищеварительные органы, первоначально извлекавшие питательные вещества из гниющей болотной растительности и кишечнополостных, атрофировались. Как правило, мек не носил никакой одежды, если не считать одеждой рабочий передник или пояс для инструментов, и под яркими солнечными лучами его ржаво-бронзовый покров являл собой поистине роскошное зрелище. Таков был одинокий мек – существо, врожденными способностями не уступавшее человеку и даже, возможно, превосходившее человека, ибо его высокоэффективный мозг функционировал также в качестве радиоприемника. Работающие совместно, кишащие тысячами, меки выглядели не столь достойными восхищения и не такими компетентными – скорее они напоминали гибридов каких-то недолюдей и тараканов.
Некоторые мудрецы – в частности, Д. Р. Джардин из Утросвета и Салонсон из Туанга, считали меков невыразительными флегматичными созданиями, но проницательный Клагхорн из цитадели Хейгдорн утверждал обратное. Эмоции меков, по мнению Клагхорна, отличались от человеческих, и сравнивать их с человеческими можно было лишь в некотором приближении. Длительные прилежные исследования позволили Клагхорну изолировать более дюжины свойственных мекам эмоций.
Несмотря на такое изучение их характеристик, восстание меков явилось полной неожиданностью для всех и поразило Клагхорна, Д. Р. Джардина и Салонсона не в меньшей степени, нежели других. «Почему?» – спрашивал себя каждый. Как могла популяция, покорная на протяжении веков, замыслить массовое убийство, геноцид?
Самая разумная гипотеза была в то же время простейшей: меки ненавидели рабство и людей, лишивших меков их естественной среды обитания. Возражавшие против этой теории заявляли, что ее приверженцы приписывали нечеловеческим организмам человеческие эмоции и соображения, что у меков были все основания испытывать благодарность к джентльменам, освободившим их от условий, преобладавших на Девятой планете Этамина. На что первая группа отвечала вопросом: «Кто из нас теперь приписывает мекам человеческие соображения?» Их противники нередко парировали: «Так как никто ни в чем не может быть уверен, одна экстраполяция ничем не хуже другой».