– Нет. Я никогда не бывала на Сови-Айленде. Раньше мы с Корой жили в особняке в Портленде – в Перл-дистрикт. – Тейту показалось, что ее голос стал мягче от нахлынувших воспоминаний. – Боже, как я любила тот дом с самой крутой террасой на крыше. Мы с Корой частенько сидели там и глазели на прохожих. А еще у нас была любимая игра – мы угадывали, сколько насчитаем собак, прогуливающихся по улице. Проигравший мыл посуду.
– Собак? – тихо произнес Тейт. Он не решался сказать что-либо еще, не хотел спугнуть эту версию Фостер. Она казалась намного милее той девчонки, с которой он провел двадцать с лишним часов в кабине пикапа.
Она снова достала листок бумаги из кожаного портмоне и набрала цифры на кодовом замке двери.
– Да, собак. Портленд очень дружелюбен к собакам. Мы тоже собирались взять щенка. Я хотела мастифа. Кора – шотландского терьера. Так и спорили из-за этого, пока все не изменилось год назад.
Фостер открыла дверь, и они оба остановились на пороге, заглядывая внутрь. Тейт сразу поняла, что это красивый дом. Не то чтобы шикарная или богатая вилла. Но очень уютный, с большим камином, удобным диваном, парой кресел и даже креслом-подушкой перед телевизором с широким экраном. Из столовой выглядывал обеденный стол, а кухня радовала глаз солнечно-желтыми стенами.
Он как раз собирался спросить, почему они так и стоят в дверях, когда Фостер, стряхнув оцепенение, прошла в гостиную, направляясь прямиком к широкой каминной полке, заставленной семейными фотографиями. Он медленно последовал за ней, рассматривая милые детали интерьера. В доме было много красивых картин – в основном, пейзажи, городские сцены и многочисленные изображения мостов.
Тихий сдавленный всхлип привлек его внимание. Фостер стояла перед камином и тянулась рукой к одной из фотографий в рамке, словно хотела прикоснуться, но не могла. Он догадался, что она плачет – она нервно вытирала лицо ладонью, – и, когда взглянул на фотографию, понял почему.
На него смотрела совсем юная, улыбчивая Фостер. Она сидела на крыльце двухэтажного особняка рядом с крупной темнокожей женщиной, в которой Тейт без труда распознал Кору. Кора обнимала Фостер за плечи и целовала в щеку, пока Фостер, судя по всему, позировала для селфи. Тейт пробежался взглядом по остальным фотографиям на полке. На всех были запечатлены Фостер и Кора – только моложе. Их счастливые лица напомнили Тейту о его семье, и он почувствовал, как глаза наполняются влагой.
– Она сделала все это для меня. – Голос Фостер дрожал, когда она заговорила сквозь слезы. – Эти картины, рисунки, даже мебель. Все они из нашего дома.
– Фостер, ты что, потеряла свой дом в прошлом году?
Она перевела на него мокрые от слез глаза.
– Нет. Мы покинули свой дом год назад.
– В каком смысле «покинули»?
Он видел, как она изо всех сил старается держать себя в руках. Наконец она вытерла глаза и расправила плечи.
– Вчера был ровно год с того дня, как мне стукнуло семнадцать и Кора собрала две сумки с вещами. Заперла наш дом. Мы сели в машину. И уехали – прочь из прежней жизни, оставив в ней все, вплоть до кредитных карточек. С тех пор мы никогда и нигде не задерживались дольше чем на неделю.
– Вы бродяжничали целый год? Намеренно?
– Мы не бродяжничали. Мы скрывались, – сказала Фостер.
– Но почему? Ты должна объяснить.
– Честно? Я знаю только то, что сказала Кора. Мне угрожает опасность, и мы должны уехать, пока меня не схватили, а теперь я должна охранять и тебя тоже.
Тейт обдумал слова Фостер.
– Слушай! Мы же с тобой родились в один день.
Фостер печально вздохнула, снова уставившись на фотографии.
– С днем рождения нас, – неубедительно произнесла она.
Тейт приготовился задать еще один вопрос из того множества, что скопилось в его потрясенном сознании, но Фостер заговорила первой.
– Послушай, мне нужно привести себя в порядок. И хочется настоящей еды – не помоечной из закусочных на колесах. Чего-нибудь растительного и свежего. Да и ты выглядишь дерьмово. Я имею в виду, хуже меня, и это плохо.
Тейт оглядел себя сверху вниз. Ничего себе прикид – испачканная футболка, которую Фостер раздобыла в Миссури, мешковатые серые спортивные штаны с барахолки у придорожного кафе где-то в Юте, на ногах – шлепанцы с шутливой надписью «I DA HO? NO YOU DA HO»[15], сувенир из Бойсе. Фостер права. Он выглядел паршиво.
– Душ – это хорошо, – сказал он. – Потом еда.
– Согласна. Сначала – в душ, потом поедим, а уж после поговорим.
– Идет.
Все три ванные комнаты были просторными и упакованы необходимыми туалетными принадлежностями. Тейт стоял под мощной струей воды – настолько горячей, насколько мог вытерпеть, – и пытался вместе с грязью и кровью смыть с себя боль, тоску по дому и потрясение от пережитого. Но на самом деле ему хотелось только одного – броситься к двери, прыгнуть в машину и рвануть на запад. Домой.
Но он не мог этого сделать. Пока не мог. Тейт должен был выяснить, что вызывает торнадо и как это предотвратить.
Он решил, что душ подействовал на него благотворно, и вытерся насухо, высушил волосы полотенцем и снова нацепил свою разномастную одежду. Рана на ноге саднила, но не выглядела воспаленной, что несколько обнадеживало.
Не найдя Фостер в гостиной, Тейт направился на кухню, где заглянул в пустой холодильник. В кухонных шкафах он обнаружил тарелки, кастрюли, сковородки и прочую посуду, даже какие-то консервы, но определенно ничего «растительного».
Тейт вернулся к лестнице, ведущей в ванную комнату, которую Фостер облюбовала для себя. Он раздумывал, стоит ли ему пойти наверх и постучаться в дверь или просто окликнуть ее по имени, когда услышал это. В глубине коридора рыдала девушка – так горько, словно ее сердце разбито вдребезги.
Тейт пошел на звук, пока не оказался на пороге небольшой комнаты – очевидно, кабинета. Дверь была приоткрыта. Фостер стояла к нему спиной. Она держала что-то обеими руками, согнувшись в три погибели, словно ее ударили под дых, и рыдала.
Его мама не была плаксой, поэтому в те редкие моменты, когда она давала волю слезам, у Тейта щемило сердце. Он вдруг услышал мамин голос, как если бы она стояла рядом. Тейт, ты умный, образованный белый человек. Не будь сопляком. Будь нерасчетливо добр – никогда не проиграешь, если ошибешься на стороне доброты. О, и будь феминистом – это здорово сбивает их с толку.
Тейт повиновался инстинкту, разбуженному добрыми словами матери. Фостер, конечно, была редкостной стервой, но Тейт был воспитан правильно. Поэтому он подошел ней. Позже он и сам не мог вспомнить, что намеревался делать. Фостер, не склонная к слезам, не походила на того, кто с готовностью принимает утешения. Ему не удалось узнать это наверняка, потому что его внимание сразу привлекла фотография, которую она держала в руках. Заглянув через ее плечо, он увидел запечатленную на снимке группу из пяти человек. Четверым на вид было под тридцать или чуть больше. Они окружали высокого пожилого мужчину, солидного и серьезного. Все стояли перед пришвартованной, но явно готовой выйти в море лодкой среднего размера.
Что-то показалось ему знакомым… Тейт не сдержал удивленного вздоха, и Фостер резко обернулась, впиваясь в него взглядом.
– Какого черта ты так подкрадываешься?
– Я не подкрадывался. Просто вошел. Дверь была открыта. – Он показал пальцем на фотографию, которую она по-прежнему сжимала в руках. – Эти парни. Трое из них – те ребята, что гнались за нами.
– Это кабинет Коры, и вещи тоже ее. Не смей заходить сюда, – со злостью отрезала Фостер. Рыдающая, сломленная девушка испарилась у него на глазах.
Тейт огрызнулся.
– Послушай, я старался быть с тобой вежливым, хотя это чертовски тяжело. Но с меня довольно. Мои родители погибли, и это как-то связано с нами обоими. Ты обязана мне все объяснить. Сейчас же!
Фостер подняла фотографию повыше, и в какой-то миг Тейт подумал, что она его ударит. Вместо этого она кивнула на снимок и произнесла голосом, полным ярости:
– Обязана объяснить? Я ни черта тебе не обязана! Мы с Корой спасли тебе жизнь: пришли на тот футбольный матч и вытащили тебя оттуда. Ты прав. Эти трое – те, кто преследовал нас. Эта женщина была с ними. Я видела ее на краю поля сразу после того, как Кора умерла. А этот человек, доктор Рик, – она с такой силой ткнула пальцем в стекло, что Тейт удивился, как оно не треснуло, – был моим приемным отцом, мужем Коры. Это его последняя фотография. Ее сделали до того, как они его убили. Только на футбольном поле Кора сказала, что его не убили. Что он работает с ними, и что они охотятся на меня и на тебя. Нет, я не знаю почему, но если ты перестанешь скулить и оставишь меня в покое, возможно, мне удастся это выяснить! – Раскат грома прогремел одновременно с ее криком. Она вскинула руки. – Отлично. Теперь посмотри, что ты наделал.
– Фостер, ты просто стерва. Хуже того, ты подлая, бесчувственная стерва. – Он произнес эти слова медленно и четко, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.
– Ты куда? – крикнула она ему вслед.
Тейт обернулся в дверях.
– Я ухожу, чтобы раздобыть еду. Потом я собираюсь поесть. После этого лягу спать. А уж потом начну думать, как вернуться домой.
– Отлично. Делай что хочешь.
– Вот и хорошо. – Он сделал паузу и возненавидел себя за те слова, что ему пришлось произнести. – Мне нужны деньги.
Фостер полезла в сумку, с которой как будто не расставалась, и, достав оттуда пачку денег, бросила их ему.
– Купи что-нибудь вегетарианское. Код к воротам 9662. Закрой дверь, когда будешь уходить.
Тейт хлопнул дверью кабинета и, полный решимости, вышел из дома. Небо выглядело зловеще, готовое вот-вот разродиться дождем. Морось грозила смениться ливнем. Ветер завывал вокруг, трепал волосы, пронизывал тело дрожью. Тейт оглядел темнеющее небо в поисках облака торнадо. Туман скрывал зеленый гребень далеких гор и мешал обзору.