— Я помню, — ответил Чингис.
После мыслей о детстве равнина, запруженная повозками и толпами воинов, казалась чем-то нереальным, вызывала восторг и восхищение. Любуясь зрелищем, Чингис вдруг заметил фигуру императорского первого министра, который торопливо семенил к ним. Хан вздохнул, подумав об очередном натужном разговоре с цзиньцем. Представитель императора притворялся доброжелательным, хотя ненависть к племенам сквозила в каждом его взгляде. Еще он боялся лошадей, и его волнение передавалось животным.
Под пристальным взглядом Чингиса цзиньский министр отвесил низкий поклон и развернул свиток.
— Что это? — спросил Чингис по-китайски, прежде чем Рюн Чу успел что-либо сказать. Чахэ учила его своему языку, весьма изобретательно поощряя за успехи.
Министр, похоже, растерялся, но быстро пришел в себя.
— Это перечень всей дани, великий хан.
— Отдай его моему брату, Тэмуге. Он знает, что с ним делать.
Министр покраснел и начал сворачивать список в тугой рулон.
— Великий хан, я подумал, ты захочешь проверить, вся ли дань доставлена.
Чингис нахмурился.
— А я даже не предполагал, что найдется глупец, который дерзнет утаить обещанное. Ты хочешь сказать, у цзиньцев нет чести?
— Н-нет, великий хан… — запинаясь, пробормотал Рюн Чу.
Чингис жестом велел ему замолчать.
— Тогда этим займется мой брат.
Хан задумался, глядя поверх головы министра на ряды груженых повозок.
— Твой господин еще не встречался со мной, чтобы признать поражение, Рюн Чу. Где он?
Первый министр покраснел еще сильнее, придумывая достойный ответ. Генерал Чжи Чжун не прожил и ночи после того, как объявили о сдаче города. Тучного первого министра позвали в его покои на рассвете. Рюн Чу передернуло, когда он вспомнил об изуродованном теле генерала. Чжи Чжун умер мучительной смертью.
— Генерал Чжи Чжун не смог пережить трудные времена, великий хан, — сказал наконец первый министр.
Чингис равнодушно посмотрел на него.
— Мне нет дела до ваших воинов. Я не видел императора. Неужели он думает, что я заберу золото и уеду восвояси, даже не посмотрев на него?
Рюн Чу открывал и закрывал рот, не в силах произнести ни звука.
Чингис шагнул к нему.
— Возвращайся в Яньцзин, министр, и приведи сюда императора. Если до обеда он не появится, никакие богатства мира не спасут ваш город.
Перепуганный Рюн Чу сглотнул. Он надеялся, что монгольский хан не захочет встречаться с семилетним мальчиком. Удастся ли маленькому Сюаню пережить эту встречу? Рюн Чу не знал. Монголы безжалостны и способны на любую подлость. Впрочем, выбора не было, и потому первый министр поклонился еще ниже.
— Мы исполним твою волю, великий хан.
Солнце успело подняться высоко, когда поток сокровищ остановился и рослые рабы вынесли на равнину императорский паланкин. По бокам его сопровождала сотня вооруженных стражей. Они шагали в суровом молчании, и монголы тоже притихли, глядя, как процессия медленно движется к месту, где ждал Чингис с темниками. Монголы не стали возводить специальный шатер для встречи юного Сюаня, но хан все же не смог сдержать благоговейного трепета, глядя на императорский кортеж. Конечно, мальчик не играл никакой роли в истории племен, однако был единственным символом всего, что они, объединившись, преодолели. Хан взялся за рукоять меча. Арслан выковал этот меч, когда Чингис командовал от силы пятью десятками человек в заваленном снегом и заледеневшем улусе. В те времена он и не мечтал, что ему покорится сам цзиньский император.
Сверкающий в лучах солнца паланкин бережно опустили на землю. Рабы-носильщики выпрямились. Чингис зачарованно смотрел, как Рюн Чу раздвинул занавески и на траву ступил маленький мальчик, одетый в длинный, богато украшенный кафтан зеленого шелка и черные штаны. Высокий жесткий воротник не давал мальчику опустить голову. В глазах Сюаня не было страха, когда он встретился взглядом с Чингисом, и хан невольно почувствовал уважение к храбрости ребенка.
Чингис шагнул вперед, и цзиньские воины уставились на него тяжелыми взглядами.
— Вели им отойти, Рюн Чу, — тихо произнес хан.
Министр кивнул и отдал приказ. Чингис стоял неподвижно, пока стражники отходили, бросая сердитые взгляды и ворча. Конечно, они не смогли бы защитить мальчугана в самом сердце монгольского улуса, но Чингис почувствовал в воинах свирепую преданность государю и не хотел, чтобы, напуганные неверным жестом, они бросились на его защиту. Стоило им отступить, как он забыл об их присутствии и приблизился к императору.
— Добро пожаловать в мой улус, — произнес Чингис по-китайски.
Мальчуган молча смотрел на великого хана. У него дрожали руки.
— Ты получил все, что хотел, — произнес вдруг Сюань высоким ломким голосом.
— Я хотел, чтобы закончилась осада, — ответил Чингис. — Она закончилась.
Юный император поднял голову еще выше. Он стоял в лучах солнца, словно сверкающее изваяние.
— Теперь ты нападешь на нас?
Чингис покачал головой.
— Мое слово крепче железа, маленький человек. Хотя, если бы сейчас передо мной стоял твой отец, я бы подумал о нападении. Многие из моих воинов сочли бы это замечательной тактикой.
У него запершило в горле, и он замолчал, сглатывая слюну. Зашелся кашлем. К досаде хана, когда он снова заговорил, в его голосе отчетливо слышался хрип.
— Я убивал волков, но не охочусь на кроликов.
— Я не всегда буду маленьким, великий хан, — ответил Сюань. — Может, ты еще пожалеешь, что оставил меня в живых.
Чингис улыбнулся, глядя на не по годам дерзкого мальчишку, а Рюн Чу вздрогнул. Быстрым движением Чингис выхватил меч и положил на плечо императору, острием касаясь воротника.
— У всех великих людей есть враги, император. Твои враги узнают, что я держал меч у твоего горла и никакие войска или города Цзиньской империи не могли убрать лезвие. Со временем ты поймешь, что я получил куда больше удовлетворения, чем мне дала бы твоя смерть.
Хан зашелся очередным приступом кашля, затем вытер рот свободной рукой.
— Я предложил тебе мир, мальчик. Не буду утверждать, что не вернусь или что мои сыновья и их темники не подойдут вновь к стенам твоего города. Ты купил мир на год, может, на два или три. Это самый большой срок, который вы когда-либо давали моему народу.
Он со вздохом вложил меч в ножны.
— У меня осталось всего одно условие, мальчик. Выполни его — и я спокойно вернусь в страну, где родился и вырос.
— Что еще тебе нужно? — спросил Сюань.
Он сильно побледнел, когда от его горла убрали меч, но глаза юного императора были холодны.
— Встань передо мной на колени, император, — и я уеду, — сказал Чингис.
К его удивлению, глаза мальчика наполнились злыми слезами.
— Нет!
Рюн Чу подошел поближе, в тревоге наклонился к императору.
— Сын Неба, так нужно! — прошептал он.
Чингис молчал. Наконец мальчик покорно ссутулил плечи. Опускаясь на колени, он слепо смотрел перед собой.
Чингис стоял на ветру, наслаждаясь долгим молчанием. Затем кивнул Рюн Чу, чтобы тот помог императору подняться.
— Когда вырастешь, не забудь этот день, император, — тихо произнес Чингис.
Мальчик не ответил. Рюн Чу отвел его к паланкину, бережно усадил. Императорские стражи заняли свои места, и колонна тронулась в обратный путь.
Чингис смотрел вслед императорскому эскорту. Цзиньцы выплатили дань, его войско ждало приказа отправляться в путь. Ничего больше не держало хана на этой проклятой равнине, на которой его с самого первого дня ждали слабость и разочарование.
— Возвращаемся домой, — сказал он Хачиуну.
Над равниной раздался трубный рев рогов, и огромная масса людей пришла в движение.
За первые недели пути болезнь Чингиса усилилась. Его тело пылало от жара, хан постоянно потел и мучился от сыпи в паху и под мышками, где обильно росли волосы. Он с трудом дышал, хрипел и никак не мог откашляться. Хан мечтал о прохладном чистом горном ветре своей родины и вопреки здравому смыслу каждый день проводил в седле, вглядываясь в даль.
В месяце пути от Яньцзина показалась пустыня, и племена сделали привал у реки, чтобы набрать воды для перехода. Там их и нагнали последние дозорные, оставленные Чингисом в Цзинь. Двое из них, не успев поприветствовать собравшихся у костров друзей, подъехали к повозке, на которой стояла ханская юрта.
Хачиун и Арслан были с Чингисом, и все трое вышли послушать последнее донесение. Оба дозорных, покрытые пылью и грязью после долгого пути, спешились. Чингис сглотнул, пытаясь избавиться от боли в измученном горле, и переглянулся с братом.
— Великий хан, — начал один из воинов.
Его шатало, и Чингису стало любопытно — что побудило человека не вылезать из седла до полного изнеможения?
— Император покинул Яньцзин и направился на юг. Более тысячи человек уехали с ним.
— Он сбежал? — недоверчиво переспросил Чингис.
— Сбежал на юг, повелитель. Оставил город открытым. Я не стал смотреть, сколько людей выжило. Император взял с собой много повозок и рабов, а также министров.
Все молчали, ждали, пока Чингис откашляется в кулак.
— Я дал ему мир, — сказал наконец Чингис, отдышавшись. — А он заявил, что мое слово для него ничего не значит.
— Какая разница, брат? — начал Хачиун. — Там, на юге, — Хасар со своим войском. Ни один город не посмеет дать приют…
Чингис прервал его сердитым жестом.
— Я не собираюсь туда возвращаться, Хачиун. Однако все имеет цену. Император нарушил предложенный мною мир и сбежал на юг, к своим войскам. Теперь ты покажешь ему, чем это закончится.
— Ты уверен, брат? — переспросил Хачиун.
— Да, Хачиун! Хватит с меня игр. Вернись со своими людьми на равнину и сожги Яньцзин дотла. Это и будет цена его бегства.
Под яростным взглядом брата Хачиуну оставалось только кивнуть.
— Будет исполнено, великий хан, — сказал он.