к тут же прервался и перешел в приглушенное бульканье, но он успел сделать свое дело: из хижин начали выскакивать люди с зажженными факелами, городские бежали к ним на помощь.
— Проклятый Кизо! — пробурчала Керен, отдавая приказ: — На город!
Всадники развернулись между деревьями и двинулись с места, обнажая мечи. Выехав на открытое пространство, они образовали пары и кинулись на врага.
Клинки отряда Керен замелькали как молнии. Часть всадников спешилась, преследуя головорезов Шаленга и высматривая их главаря. Керен отбивалась от двух теснящих ее воинов, один держал в руке меч, у другого было копье. Первый взмахнул мечом перед мордой у лошади, и Керен удалось подставить под удар башмак, одновременно парируя выпад человека с копьем. Но она сделала это неудачно, копье скользнуло по ее доспехам и попало лошади в холку. Животное заржало и встало на дыбы. Она изо всех сил сдерживала лошадь, одновременно перерезая горло копьеносцу. Тот упал, обливаясь кровью, а она развернулась, уже готовая принять смерть от человека с мечом, который нацелился в ее незащищенный бок.
Но тут, откуда ни возьмись, появился всадник, опрокинувший врага Керен. Она по инерции отклонилась, чувствуя, что кончик меча все-таки задел ее плечо. Человек попытался подняться, но спасший Керен всадник заколол его. Это оказался Домас, он где-то потерял шлем, а его меч был весь в крови.
— Где этот кретин Кизо? — буркнула Керен.
И тут она увидела, что в противоположной части города на отряд подоспевшего Бернака наседает толпа разбойников. Она собрала тех, кто еще оставался в седле, и поспешила на выручку. Внезапная атака ошеломила разбойников; пока всадники добивали их, Керен поискала глазами Бернака и с огорчением увидела, что он исчез. Она расспросила первого попавшегося воина, и тот сразу указал на большой четырехэтажный дом, из верхних окон которого валил дым:
— Он там с Шаленгом.
Керен развернула лошадь и поскакала к этому зданию. Она была уже у самых дверей, когда из-за горы бочек выскочил какой-то огромный человек с топором и бросился ей под ноги. Он хотел добраться до Керен, но поспешил. Топор ударил по лошадиной морде. Издав болезненное ржание, животное рухнуло, из разбитого черепа хлестала кровь. Керен выбралась из седла и успела встать на ноги, чтобы отбить следующие атаки громилы. Это оказался Шаленг.
— Дерьмо! — выкрикнул он, яростно уставясь Керен в лицо. — Мне нужна была живая лошадь, а не ты!
Тяжелый боевой топор в его огромной лапе казался легкой тросточкой. Он начал крутить топор «восьмеркой», потом сделал выпад, целясь ей в грудь. Керен отскочила в сторону, пригнулась, спасаясь от второго удара, нацеленного ей в голову. Она схватила пригоршню земли и швырнула ему в лицо. Разбойник, задохнувшись, отпрянул назад, но успел схватить ее за одежду, лишив тем самым равновесия. Полуослепленный, он шагнул на нее, когда она подалась вперед, но сумела удержаться на ногах и парировать его удар. Лезвие ее меча скользнуло по древку топора и угодило разбойнику в руку. Шаленг заорал, и топор выскользнул из окровавленной пятерни. Керен, ни секунды не медля, проткнула ему горло мечом, и он испустил дух у ее ног.
Остановившись и отдышавшись, она увидела, как на нее, разинув рот, смотрит лазутчик Фолин. Все ее мышцы заболели и рана заныла, когда она наклонилась, чтобы поднять топор Шаленга. Топор оказался могонской работы. Все его древко покрывала резьба, на лезвии были два разрывающих плоть крюка.
— На, — прохрипела она. — Отдай это твоему господину и повелителю… Нет, погоди. Я сама.
Она поднялась по ступенькам, но тут дверь распахнулась и из дома вышел Бернак. Он с первого взгляда понял, что произошло.
— Значит, ты забрала себе мой приз, женщина.
— У меня не было особого выбора. — Керен перебросила ему топор. — Если бы Кизо сделал так, как я ему приказала…
— Да, — отозвался Бернак. — Я знаю об этом. — Он повернулся и вытащил на крыльцо чье-то тело. Труп, без рук, без ног. Это был Кизо. — Дурак думал, что без его помощи я не справлюсь. — Он грубо пнул тело и усмехнулся Керен. — Но это еще не все. Смотри, что я нашел, — сказал Бернак и обернулся к одному из своих людей. — Покажи нашу забаву!
Тот вытолкнул вперед стройного юношу, обнаженного до пояса. Бернак пнул его так, что тот растянулся на крыльце. Керен обратила внимание на его заляпанные грязью синие штаны.
— Жрец Силы Корня, — пробормотала она, оцепенев.
— Точно, Керен, прелесть моя! Последний из их породы, и у него нет шансов размножиться! — Бернак грубо захохотал, его смех был поддержан остальными. — Они собирались пытать его, но я решил оставить это удовольствие для себя.
Керен отвернулась. Отовсюду доносились крики и стоны раненых, в воздухе стоял запах крови и дыма. Посреди городской площади умирал человек, пронзенный копьями. Оставшиеся в живых захватчики спешили проверить, какое зерно и корнеплоды приготовили горожане себе на зиму. За ее спиной снова захохотали, она услышала присоединившийся к этому хору голос Фолина.
Из кармана безрукавки Керен извлекла кусок ткани и попыталась протереть им клинок. Но лезвие оказалось в царапинах и выбоинах, оно разрывало ткань в клочья.
«Это королевство смерти, — подумала Керен. — А мы — его ничтожные обитатели».
ГЛАВА 2
Молитвы подобны дыму или воде. Они либо исчезают без следа, либо служат пищей невидимому.
Роды шли тяжело.
Раз десять за эту ночь Сувьель Хантика мечтала найти в себе хоть каплю, хоть малейший проблеск Силы Корня, чтобы облегчить страдания роженицы. Она создала простейшее заклинание, требующее только работы головы, и теперь ощущала, какую невыносимую боль испытывают рвущиеся ткани и обессиленные мышцы. Все, что у нее было, — Низшая Сила, позволяющая только затуманить мозг женщины, чтобы она не страдала сверх всякой меры. Еще можно было молиться за ее жизнь.
«Молиться? — горько откликнулась какая-то часть ее сознания. — Молиться кому, чему?»
С улицы, через закрытое ставнями окно, в комнатку проникали пугающие крики, но Сувьель сохраняла созданный ею магический круг чистым и цельным. Эти дикие вопли означали избиение, грабеж, убийство — привычные напасти для города, который захватывали дважды в месяц.
Вот новая схватка. Женщина застонала, и Сувьель пришлось постараться, чтобы перестать самой ощущать ее мучения. Повитуха и какие-то старухи, сновавшие в комнате, с мольбой поглядели на нее. Сувьель отбросила все колебания и нагнулась к уху роженицы. Поглаживая залитый потом лоб женщины, Сувьель начала мысленно произносить слова Песни Подчинения. Обрывки слов кружились в голове, вызывая к жизни запахи, звуки, ощущения, они таинственным образом вплетались друг в друга и в ее сущность. Чтобы передать все это пациентке, она должна была заставить работать скрытые силы собственного организма.
Низшая Сила начала медленно просачиваться сквозь ее мозг, она ощутила, как успокаиваются истерзанные внутренности роженицы, медленно, подобно разливающемуся по небу свету зари. Но волны боли были слишком сильны, организм слишком измучен. Сувьель сама начала ощущать боль внизу живота. Она не стала обращать внимания на это неизбежное при таком тесном контакте явление, вместо этого еще глубже погрузилась в недра своего сознания и телесной оболочки, наполняя слова Песни Подчинения собственными жизненными соками.
Но силы медленно угасали. Руки налились тяжестью, она судорожно хватала ртом воздух, горло пересохло и саднило. Пока какая-то часть ее существа полностью отдавалась ритуалу, другая замечала все происходящее вокруг: желтый свет ламп, старух, маленькие фигурки в плащах с капюшонами, сжимающие амулеты Матери-Земли, повитуху, высокую мрачную женщину, бывшую когда-то катризианской аристократкой, роженицу и маленький живой комочек, мальчика, сражающегося за право жить на земле. У противоположной стены замер в тени отчаявшийся муж, знаменосец невезучей освободительной армии Гандерлека. Друг семьи тайно провел его в город мимо часовых армии Лазуреха.
Потом ее мысленный взор пробился через туман и ушел куда-то совсем далеко. Она смутно различила двухэтажный дом с плоской крышей и два прилегающих к нему крошечных дворика. В одном из них тощий пес грыз кость. Темная замусоренная улица, неподвижное тело мужчины рядом с примыкающим к улице переулком. На лице застыла болезненная гримаса, с уха стекает капля крови в том месте, где разбойничья рука сорвала серьгу…
Какой-то частью себя она осознала, что ей помогают выйти из комнаты. Одна из старух. Она поддерживает, шепча на ухо слова благодарности. Ребенок родился, с ним все в порядке, мать жива. Когда Сувьель присела у очага, к ней подошел муж роженицы, чтобы высказать свою безграничную признательность. Она лишь кивнула в ответ. Жар огня обволакивал ее, окутывал собой и каким-то образом превратился вдруг в толстое тяжелое одеяло, лоскутное покрывало и накрытую холстиной подушку, пахнущую травами. Медленно-медленно сознание уловило сладкий аромат листвы поющего дерева и терпкий запах мокрой от дождя коры, потом ее унесло прочь волнами дремоты.
Призрачный утренний свет проник в комнату, наполнив ее серостью. Остатки сна улетучились. Надев простое зеленое платье и накинув поверх него залатанный коричневый плащ, чтобы скрыть свою принадлежность к травницам, Сувьель вышла из комнаты и нашла лестницу, ведущую на крышу. Дождь шел всю ночь. Воздух был холоден и прозрачен, крыша потемнела от воды. Она заметила какой-то ящик и присела на него, чтобы оглядеть город. Ее мысли текли, как им было угодно, пока их хозяйка наблюдала, как занимается заря.
До падения Империи Хоройя была зажиточным шумным городом-портом, известным своими богатыми купцами и театральными труппами. Сейчас все театры превратились в пепелища, а оживленные некогда торговые ряды стали грязным, пустым, заброшенным местом, где лишь изредка выставлялись на продажу тощие корнеплоды северных земель.