Я приложила ладонь к груди и слегка поклонилась.
— Я ценю ваше великодушие.
Фардин Наизир привык к немногословности своего проводника. Его немногочисленные реплики были коротки и по существу, и чаще всего касались маршрута.
Впрочем, и сама пустыня не располагала к суетной болтовне. Люди старались сохранить силы для противостояния безжалостному солнцу и нескончаемому песку под ногами.
Дом моего нанимателя встретил суетой и радостными восклицаниями. Женщины, увидев чужого человека, быстро скрыли низ лица за прозрачными платками.
— Это моя жена, Айша, — представил он мне стройную женщину, застывшей возле него в почтительном ожидании, словно боящейся выказать свою радость в присутствии чужака.
— А это мой сын, Максум. Думаю, вы с ним почти ровесники. Это Арум, шантар, который помог в трудную минуту.
Я вскинула бровь, изучая юношу. На вид ему было лет пятнадцать, может, больше, о чем красноречиво свидетельствовал едва пробивающийся пушок на подбородке.
В черных глазах плескалась дерзкая искра, выдававшая задиру, а зажившие ссадины на костяшках пальцев лишь подтверждали это впечатление.
— Максум, отведи Арума в свободную комнату и постарайся обеспечить его всем необходимым.
Комната купалась в мягком свете, несмотря на скромные размеры. Низкая кровать, укрытая покрывалом с разноцветной каймой, ютилась у стены. Рядом — миниатюрный столик и пуфик. На окне колыхались прозрачные шторы, пропускающие солнечные лучи.
В одной из стен зиял проем, ведущий в душевую кабину. Крошечное помещение не имело двери, лишь плотная штора скрывала его от посторонних глаз. Нероскошно, но вполне приемлемо.
"По крайней мере, можно смыть с себя дорожную пыль", — пронеслось в голове.
Максум замер, наблюдая, как Шанар осматривает комнату: заглядывает в окно, протискивает голову в душевую.
«Что он выискивает? Неужели комнатка не по душе? Хотя у нас все такие… Какой-то он подозрительный, и платок не снимает…»
— Хорошая комната, — прозвучал голос шанара, вырывая Максума из потока мыслей. Он поймал взгляд гостя, в котором плясали озорные искорки.
— Мы не снимаем платки и не открываем лица…
— …кроме моментов принятия пищи, — закончил шанар на его безмолвный вопрос.
«Он что, читает мои мысли?» — На лице Максума невольно отразилось изумление.
Шанар тихо рассмеялся. В его смехе слышались дразнящие, незнакомые нотки, от которых Максум смутился.
В голове уже роились вопросы, которые он жаждал задать этому загадочному гостю, кажущемуся его ровесником.
Но в смехе прозвучали отблески чего-то необъяснимого, зрелого, пропитанного прожитыми годами.
И кажущие для подростка вопросы застыли на губах, он не смог с гостем разговаривать на равных, он чувствовал, что тот взрослее, чем кажется на первый взгляд.
— Так я пойду, а ты…вы, отдыхайте. Я позову на обед, — и он трусливо сбежал.
Максум не знал, как вести себя с этим загадочным гостем.
От обеда я не отказалась и с нескрываемым удовольствием разделила трапезу: все же домашняя еда после сухомятки— это наивысшее наслаждение.
Но на себе чувствовала не только заинтересованные взгляды мужчин, восседавших за столом, но и взгляды женщин, прислуживающих нам.
Загадочный воин, доселе для них неприступный, вдруг оказался гостем в их доме. Они знали, что прежде они никогда не переступали грань деловых отношений. Лишь работа проводника и защитника — вот предел их общения с внешним миром.
— Арум, а велико ли ваше селение? — поинтересовался Фардин Наизир.
— Нет, небольшое, — последовал лаконичный ответ.
— Как же вы выживаете вдали от людей? Наверное, нелегко жить в пустыне? — отец Назира испытующе заглянул мне в лицо.
— Привыкли, — сухо ответила я.
— Ты так молод.
Я лишь пожала плечами. Мой образ за столом поддерживался магией иллюзии.
И действительно, на узком подбородке еще не пробивался пушок, а черные глаза и высокие скулы выдавали юношу, волею судеб заброшенного в поисках заработка. Именно таким меня видели все присутствующие.
Разговор затих. Все понимали: мои ответы будут краткими и немногословными.
Молва о том, что шантары хранят свои тайны и неразговорчивы давно пустила корни в их сознании.
— Сегодня отдыхаем, а завтра Максум покажет город, — словно поставил точку в нашем обеде Фардин Наизир.
Я заметила тень недовольства, проскользнувшую по лицу юноши, и невольно улыбнулась.
Мне было понятно его раздражение: наверняка у него были свои планы на завтра, свои мечты, но воля отца для него — закон.
Впрочем, я могла бы и сама изучить этот город, но в задумчивом взгляде Фардина Наизира промелькнуло нечто иное.
Мне показалось, он просто хотел приставить ко мне своего сына в качестве… телохранителя.
Я не знала всех хитросплетений этой семьи, но спорить не стала, наслаждаясь забавной гримасой Максума.
Было интересно узнать, что он задумал, и почему мое присутствие его так напрягло?
Мне казалось, что все города были вылеплены по одному лекалу: тесные улочки, словно морщины на лице старика, где за высокими заборами текла своя, тщательно оберегаемая от посторонних глаз жизнь.
И если добавить к этому гнетущую атмосферу рабства, то можно и не сомневаться, что в некоторых домах творилось зло, сокрытое за этими неприступными стенами.
Мы пробирались сквозь базар, тонущий в гуле голосов, словно в ярком разудалом бахвальстве красок и звуков.
Максум все озирался и кого-то искал, пока мне на глаза не попались трое таких же подростков.
Я притворилась, что на мгновение отвлеклась, но краем глаза уловила лишь беспомощный взлет его плеч.
Этот жест, такой мимолетный и неуловимый, выдал его с головой: Максум показал друзьям свою растерянность.
И его друзья, заметив меня, застыли вдалеке, не смея подойти.
— Пошли, — проговорила я и дотронулась его плеча.
Однако пройдоха оказался не так прост: непринужденно болтая и расхваливая товар, он исподволь завел меня совсем в другую часть рынка.
Место, где торговали живым товаром. Три небольших помоста теснились у самой стены, и два из них уже были заняты: хитрые торговцы выставляли напоказ своих рабов.
От духоты и специфичных запахов крови и навоза было трудно дышать. Мой взгляд цепко выхватывал изможденные лица, затравленные глаза, тела, покрытые шрамами.
Товар здесь был живой и безмолвный, ждущий своей участи, как скот перед бойней.
На ближайшем помосте под навесом из грубой мешковины возвышался тучный мужчина в расшитом халате.
Он с довольным видом похлопывал плетью по сапогу, окидывая взглядом свой «ассортимент»: тщедушного юнца со смущенным взглядом, дородную женщину с заплаканными глазами и двух юных девушек, испуганно жавшихся друг к другу.
Торговец что-то кричал хриплым голосом, выставляя напоказ достоинства каждой «единицы». Зрелище было настолько отвратительным, что захотелось немедленно покинуть это проклятое место.
Максум наоборот с каким-то маниакальным взглядом разглядывал голых женщин, выставленных на торг.
Наклонив голову, увидела, что и его друзья стоят в толпе: то ли зевак, то ли потенциальных покупателей.
Впрочем, где еще можно увидеть голые тела и потешить свое воображение.
«Похотливые юнцы….»
Окинув взглядом пеструю толпу купцов, я с разочарованием отметила отсутствие тех, кого искала.
Мелькнувшая мысль вернуться вечером и попытаться выкупить у работорговцев жалкие остатки живого товара вдруг оборвалась, столкнувшись с удручающей реальностью: сраженная солнечным ударом, безжизненно распласталась одна из рабынь.
Она могла не дожить до вечера.
Вопросы, терзавшие душу, не давали покоя: неужели алчность настолько ослепила этих торговцев, что они готовы загубить свой товар, не заботясь о его выживании? Неужели им было все равно?
Зной навис, словно пропитанная смолой ткань, обволакивая и сдавливая, превращая воздух в липкий удушающий кокон.
— Возьми, — Максуму протянула платок.
— Зачем? — вырвалось удивленно.
— Подбери слюни. Попросил бы лучше отца купить рабыню или сходил бы в дом утех. Там и утолишь свое любопытство. Здесь же лишь боль, отчаяние и стыд. Нельзя на это смотреть.
Его голова поникла, а брови, словно встревоженные бабочки, затрепетали от внезапно нахлынувших чувств.
Впервые, наверное, пелена спала с его глаз, и он увидел неприкрытую, грязную изнанку этого места, о которой прежде даже не задумывался. Возможно, кто-то и бросал намеки на неприглядность его поступка на эту бесстыдную жажду обнаженных тел, но лишь сейчас мои слова обрели вес и с силой ударили в самое сердце.
Он поднял голову и встретился с взглядом мужчины.
— Что ты видишь в его глазах?
— Пустоту…
— Пойдем отсюда, — тихо прозвучало от Максума.
— Подожди.
Я прошла сквозь толпу, где люди в принципе просто смотрели и чего-то ждали. Покупать никто уже не хотел рабов стоящих на возвышении. Женщину привели давно в чувства, выплеснув на неё воду, и сейчас она сидела на корточках, обхватив себя руками.
Вода со спутанных волос капала на её голые ноги.
Я подошла к торговцу.
— Это у тебя все рабы?
— Нет, шан… господин. Есть еще.
— Покажи всех, — мой голос был холоден.
Он повел меня в обветшалый шатер, где в затхлом полумраке ютились рабы, словно забытый товар, не нашедший своего покупателя.
Несколько измученных мужчин и женщин, словно загнанные звери, настороженно вскинули головы, изучая нас испуганными взглядами.
— Сколько за всех? И не вздумай набивать цену. Ты все равно оставишь их гнить в песках, как ненужный хлам, — мой голос острым лезвием полоснул тишину шатра.
— Я сейчас, — и он выбежал наружу, чтобы через несколько минут войти с другим торговцем.
Он смотрел на меня, и в его взгляде сквозило сомнение — неужели шанар покупает рабов?
О, этот взгляд я узнала бы из тысячи. Хазрим. Один из тех, кто бросил меня умирать в раскаленных песках.