Он, видимо, собирался поторговаться, но, поймав в моем взгляде отблеск смертельной опасности, без лишних слов назвал цену, с которой я без колебаний согласилась.
Вскоре получив документы, я договорилась о размещении моих людей в караван-сарае.
Предстояло собрать караван и отвести людей в город Авалон.
— Иди домой, — приказала я Максуму, который все это время стоял и ждал меня.
На его лице сквозило непонимание. Он не понимал всех моих действий: для чего я купила рабов, и что я с ними буду делать?
— А ты?
— Мне надо позаботиться о них. Накормить и напоить. Теперь ты чувствуешь, каково это стоять обнаженным под пристальными, оценивающими взглядами чужих глаз?
— Можно… я помогу тебе?
Я взглянула на поникшего юношу, в чьей душе бушевала настоящая буря, и едва заметно кивнула. Пусть помогает, даже если он просто сейчас хочет оправдать свои поступки хорошим делом.
Открыв помещение, где расположились люди, мы занесли еду и воду. Им предстоит пробыть тут некоторое время, и мне пришлось нанять слугу, который будет приносить им еду три раза в сутки.
Под черным покровом ночи я бесшумно выскользнула из дома Фардина Наизира.
Вначале я наивно полагала, что найду Хазрима в шумной чайхане или пыльном караван-сарае, но его там не оказалось.
Пришлось плутать лабиринтом узких городских переулков. Обоняние Сурры улавливал едва различимый аромат Хазрима, плывущий в ночном воздухе.
Я кралась в тенях, стараясь не привлекать внимания редких прохожих, то и дело возникавших на моем пути. Вскоре я нашла их убежище.
Двор встретил меня тишиной, лишь скрипнула под рукой незапертая дверь. В окне дома мерцал слабый призрачный свет. Заглянув осторожно внутрь, я увидела двоих: они сидели за столом и, судя по всему, предавались утехам вина.
Тихо извлекла сюрикены и решительно распахнула дверь, впуская внутрь ночной воздух, настоянный на запахе полыни.
Не давая врагам и мгновения на размышление, метнула смертоносные звёзды, целясь так, чтобы не оборвать их жизни сразу, а подарить им мучительное предвкушение неминуемой гибели.
Они вскочили, выхватили мечи, но тут же выпустили их из рук: яд, которым были пропитаны сюрикены, начал своё тёмное дело.
В глазах, полных застывшего ужаса, плескалось отчаяние. Омир судорожно попытался выхватить меч, но сталь, словно предав, выскользнула из ослабевших пальцев, глухо звякнув о каменный пол.
— А вот и второй. Помнишь меня?
Движением руки сорвала с головы куфию, позволяя тусклому свету факела выхватить из темноты черты моего лица.
На его лице, словно на пергаменте, проступила вся гамма чувств: недоумение, перерастающее в ошеломляющее неверие, а затем в животный, первобытный ужас.
— Вспомнил, наконец, — усмехнулась я, смакуя каждую секунду его агонии. — Я выжила вопреки вашим стараниям и теперь пришла собирать долги. Вы будете умирать медленно, в муках, захлёбываясь в собственном яде, и никто, слышите, никто не придёт вам на помощь. Так где твой хозяин, Абдул Рахим? Впрочем, к чему вопросы? Жаль не можешь говорить, но это и к лучшему. Никто не услышит ваши вопли.
Вдруг тишину разорвал приглушённый стон. В тёмном углу, съёжившись от боли, полусидел окровавленный человек.
Жестом освободив его от пут, поднесла к иссохшим губам кувшин с водой. Ещё одна жертва, угодившая в лапы безжалостных работорговцев.
Он жадно пил, словно стремясь осушить не кувшин, а целую реку. Наконец, приоткрыв веки, он остановил на мне тяжёлый, осмысленный взгляд.
Его глаза цвета безоблачного летнего неба хранили в себе отблески надежды, словно отражали саму небесную синеву.
Наши взгляды встретились, сплетаясь в безмолвном диалоге…
— Тебе нужно уходить отсюда, сейчас же. Я не могу тебе помочь…
— Где мои люди? Где остальные?
— Я не знаю. Возможно, они в другой комнате, — едва заметным движением глаз указала я направление.
Он кивнул, поворачивая голову, а я, словно призрак, растворилась в полумраке. Сейчас мне ни к чему ненужные знакомства, у меня своя дорога.
Мигир Аль'эф лишь на мгновение отвел взгляд, а его спасительница словно растворилась в воздухе. Исчезла так бесшумно, что он не уловил даже шелеста её шагов, лишь легкий флер её присутствия остался в звенящей тишине.
С трудом поднявшись на ноги, он подобрал выпавший нож и, опираясь за стену, побрел в соседнюю комнату, где находились его люди, по крайней мере те, что остались от его сопровождения.
Наследный принц Оришора, чей дипломатический визит в Прошар сулил новый виток в отношениях двух держав, так и не достиг заветных границ соседнего государства.
Караван был разбит, а дипломатическая миссия похоронена под песками предательства. Поначалу Мигир пытался убедить себя в трагической случайности, в злом роке, обрушившемся на его путь.
Но обрывки фраз, подслушанные в грязном логове работорговцев, развеяли иллюзии, как утренний ветер развеивает дым.
Кто-то могущественный и безжалостный жаждал его смерти, и возвращение домой превратилось уже в смертельно опасную игру.
Вырвавшись из объятий ненавистного дома и оставив разбойников ждать своей мучительной смерти, они скользнули под покровом ночи к таверне.
Их изможденные лица и тревожный вид сразу же привлекли внимание хозяина и немногочисленных ночных посетителей, но ни один не осмелился нарушить молчание расспросами.
Звонкая монета, найденная в карманах работорговцев, надежно заткнула глотки излишне любопытным.
Ночь прошла в тягостных раздумьях. Обрывки фраз, подслушанные там и тут, сложились в зловещую картину: во дворце зрел заговор.
Возвращение было неизбежным, но требовало предельной осторожности. Пусть предатели упиваются своей мнимой победой.
Однако прежде чем возвратиться домой, необходимо зализать раны и набраться сил, иначе их снова ждет плен.
А в роли тюремщиков вполне могут оказаться и те же джемат. Ибо разбитые лица — неподходящее украшение для принца и его верных людей.
Обратно они решили возвращаться вместе с караваном, растворившись в толпе простых путников — попутчиков торговца, не привлекая к себе лишнего внимания.
И им посоветовали Фардина Наизира, который собирался вскоре отправиться в Оришор.
Договорившись с торговцем, они стали ждать дня отправки каравана.
12
В бедных кварталах я не нашла следа Абдула Рахима. Думаю, его дом располагался в более благополучном районе. Утром Фардин Наизир предпринял попытку расспросить меня о судьбе купленных рабов, но тщетно — мои планы оставались для него непроницаемой тайной.
— Уважаемый, я вынуждена покинуть вас. Нельзя злоупотреблять вашим гостеприимством, — прозвучало тихим ответом на его любопытство, разом пресекая все его вопросы, заданные и незаданные.
Тем более он полностью расплатился со мной, и я не видела более причин оставаться в его доме. Его приглашение было лишь проявлением вежливости, данью за доставленные неудобства. Он стремился убедить меня в своей честности, чтобы развеять любые сомнения в обмане.
Купив мужскую одежду, я одела несколько мужчин — рабов, объяснив, что они будут погонщиками верблюдов, которых мы купим для нашего путешествия.
И через день наш караван покинул город.
Вскоре после нашего исчезновения город взорвался ропотом. Слухи, как ядовитые скорпионы, жалили умы, рассказывая о зверском злодеянии в одном из домов, где нашли два бездыханных тела, погибших от рук убийцы.
Гнев Абдул Рахима, узнавшего в жертвах своих людей, был подобен извержению вулкана. Неужели кто-то посмел поднять руку на его людей?
За что такая жестокая расправа? Эти вопросы, словно терзающие когти, разрывали его сознание, требуя ответа.
Правду же о том, что из дома исчезли и другие люди, предназначенные им в рабы, он от джемат утаил. Эта новость обрушилась на него с куда большей силой, чем гибель охранников. И этот сокрытый удар прорвался наружу яростным гневом.
Он понимал, что беглецы на свободе и способны нарушить тщательно выстроенные планы влиятельных людей. Назвать их своими рабами он страшился, ибо тень этой связи, упав на него, могла обернуться смертным приговором.
Если всплывет правда о том, что он хотел принца соседней державы оставить в пустыне, гильотина станет его неизбежной участью. Сейчас он балансировал на острие ножа, зажатый меж двух огней, где малейшая ошибка могла обернуться катастрофой.
Он решил покинуть город и затаиться в другом месте, где он, как думал, его не найдут.
Зелень ковром расстелилась под копытами верблюдов, возвещая о вступлении каравана во владения Шантарского царства.
Изумрудный бархат травы простирался до самого горизонта, где небо сливалось с землей в нежной дымке. В хрустальных ручейках, словно в зеркалах, плясали солнечные зайчики, рассыпая вокруг золотые искры.
Легкая прохлада в воздухе смягчала летний зной, а пьянящий аромат трав, настоянный на солнце, волнами разливался по окрестностям, наполняя все вокруг жизнью и негой.
Люди заворожено наблюдали, как пустыня, смиренно склонив голову, растворяется в объятиях живительной влаги, уступая ей свое исконное место.
Во время пути лишь мой голос нарушал тишину нашего странствия. Женщины, восседая на верблюдах, хранили безмолвие, а мужчины, шагавшие рядом, казалось, растворились в собственных мыслях.
В их взглядах я читала робкие, но отнюдь не радужные догадки. Порой до меня доносился шепот, полный недоумения и скрытых вопросов о моём к ним отношении. Они не знала нужды ни в пище, ни в отдыхе, и я не позволяла себе ни единого грубого слова.
Они терялись в лабиринте собственных мыслей, не находя ответа на главный вопрос: разве так обращаются с рабами?
Издалека завидев наш караван, люди собрались на окраине, предвкушая встречу с новыми обитателями города.
— Как добрались, Повелительница? Не тяготами ли был усыпан ваш путь? — с заботой в голосе спросил Артах.