Когда до конца этого долгого путешествия оставалось не более полудня, разразилась яростная песчаная буря.
Небо померкло, словно кто-то задернул плотные шторы, и мир погрузился в хаос. Вихри песка хлестали по лицам, забивались в глаза и ноздри, лишая возможности дышать.
Караван охватила паника. Люди кричали, верблюды испуганно ревели, но их голоса тонули в реве бушующей стихии.
Суета погонщиков, обычно размеренная и полная властных команд, превратилась в хаотичные метания. Они пытались сплотить караван, удержать верблюдов под контролем, но стихия оказалась сильнее.
Пыль и песок не позволяли видеть дальше вытянутой руки, и люди теряли друг друга в этом песчаном аду. Каждый боролся за свою жизнь, пытаясь найти хоть какое-то укрытие от беспощадной стихии.
Люди сбились в кучу, прижимаясь друг к другу в надежде защититься от летящего песка. Верблюды, пригнувшись к земле, терпеливо переносили бурю.
Внутри тесного укрытия царила тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием и тихим шепотом молитв. Каждый надеялся, что буря скоро стихнет, и караван сможет продолжить свой путь, оставив этот кошмар позади.
Роул Ивэз, окруженный стеной охраны, скользнул за полог накидки, предусмотрительно накинутой слугами.
Ветер снаружи неистовствовал, обрушиваясь яростными ударами невидимого кнута. Песок хрустел на зубах, и сквозь узкую щель у подола принц видел, как у его ног нарастает зловещий сугроб.
Внезапно его подхватило вихрем, и он оказался в самом сердце бушующей стихии.
В такой суматохе никто не увидел, как исчез принц из своего окружения.
Принц очнулся в звенящей тишине, словно похороненный заживо в бескрайней пустыне.
Рывком поднявшись на ноги, он огляделся, но горизонт был пуст — лишь мираж дрожал на раскаленном воздухе, укрыв караван. И тогда он увидел её. Напротив неподвижно, как изваяние, покоилась змея.
Её взгляд, холодный и немигающий, обжигал, словно осколок льда. Принц никогда не встречал змей такого чудовищного размера. Шаг назад… и раздвоенное жало змеи, словно багровая молния, метнулось в воздухе, пробуя его вкус.
Он с трудом сглотнул, ощущая лишь сухую горечь песка, забившегося в рот.
Ледяные когти страха впились в тело, парализуя волю.
Взгляд её, словно кинжал, пригвоздил его к месту, и когда пелена рассеялась, явив девичье лицо, Роул Ивэз не поверил своим глазам.
В лабиринтах памяти мелькнуло что-то смутно знакомое, ускользающее, как мираж в пустыне, не давая оформиться в целостный образ.
— Здравствуй, принц Роул Ивэз. Вот и свиделись, — прозвенел голос, словно серебряный колокольчик, отравленный ядом.
Знакомый… Да, где-то он его слышал, но пелена времени скрывала его истинное звучание.
— Кто ты? — хрипло выдохнул он, откашливаясь и сплевывая налипший песок. Проведя ладонью по губам, он вновь устремил взгляд на девушку.
— Зачем венценосному принцу утруждать себя запоминанием тех, кого он обрекал на гибель? Сколько жизней на твоей совести, Роул Ивэз? Ты даровал им шанс? Или только мне… брошенной умирать в этих проклятых песках?
— Ты…?
Имя застряло в горле. Он не помнил его, словно ненужный осколок разлетевшейся вазы, выброшенный прочь из памяти.
Ему докладывали, что она оставлена на верную смерть в бескрайней пустыне. Как она выжила? Или его обманули, погрузив его в неведение?
— Я воспользовалась шансом, как видишь. Цела и невредима. Теперь твоя очередь испить горечь этой пустыни, — слова её, словно змеиный яд, сочились издевкой.
Его пронзило осознание острее клинка: он обречен здесь, в этом безбрежном море песка.
— Ты не посмеешь! Я принц! Меня будут искать! Найдут! Ты дорого заплатишь за это! — прошипел он, захлебываясь яростью, комкая кулаки так, что побелели костяшки.
— Не посмею? Уже посмела, принц… — вкрадчиво прозвучал ответ. — Тебе всего лишь выпал шанс родиться во дворце. И он не делает тебя настоящим Повелителем. И знаешь, пусть лучше на трон взойдет погонщик верблюдов, чем ты, жестокий и надменный щенок, ослепленный манией величия. Ты не достоин даже пыли под ногами трона.
— Не тебе решать, достоин я или нет. Ты всего лишь девка, игрушка, которой я пресытился, — прошипел он, в каждом слове изрыгая злобу.
— Здесь ты заблуждаешься. Горько заблуждаешься. Я — та, кто имеет на это полное право.
Не привык принц к непокорности, к тому, что кто-то смеет решать его участь. Он думает, что он сам и только он властен над чужими судьбами.
Принц видел, как в ее глазах плясали искры насмешки, жестокое торжество над его жалкой беспомощностью.
Он сглотнул, чувствуя, как пересохшее горло царапает каждый вздох. Беспомощность липким кошмаром обволакивала его, словно песок, забивающийся под кожу.
Он боялся посмотреть на девушку, боялся увидеть подтверждение своим худшим опасениям: что она часть этой пустыни, ее порождение, ее оружие.
Его взгляд метался по горизонту, ища хоть какую-то опору, хоть что-то знакомое, но видел лишь бескрайнюю песчаную равнину, сливающуюся с блеклым небом.
Солнце палило нещадно, выжигая остатки надежды. Он чувствовал, как силы покидают его, как тело становится ватным и непослушным. Он был здесь один, беззащитный, обреченный.
Мысль о мече, об оружии, казалась сейчас абсурдной. Против чего им сражаться? Против ветра, срывающего с губ последние слова? Против солнца, выпивающего жизнь капля за каплей? Против песка, стремящегося похоронить его заживо? Нет, здесь меч бессилен. Здесь нужна хитрость, нужна выносливость, нужна… удача.
Он, собрав оставшуюся злость и ярость, взглянул в её глаза, собираясь хоть что-то выторговать для себя, но отшатнулся.
В нем отражался беспощадный лик пустыни. И он понимал, что его ждет: не быстрая смерть от клинка, а медленное угасание, растворение в песках, превращение в призрак, обреченный вечно скитаться по этим бесплодным землям. Он был сломлен.
«Как же коварна судьба, словно змея, ужалившая в самое сердце. Еще вчера я восседал на вершине власти, вершил судьбы смертных, а сегодня стою сломленный и гляжу вслед удаляющейся фигуре. Ее слова, словно яд, пронзили меня: я недостоин править. Когда-то, возомнив себя богом, я обрек ее на гибель… и вот ирония судьбы, я сам стою на краю пропасти, не зная, сколько еще мне суждено скитаться в этой пустыне отчаяния».
— Лучше бы ты убила меня сейчас! — взревел он, рухнув на колени, обуянный бессильной яростью и горьким раскаянием.
Возможно, Зарим был прав, когда предостерегал, что месть — не исцеление, а лишь временное прикрытие для кровоточащей раны. И теперь, когда возмездие свершилось, я чувствую, как его горький привкус лишь подчеркивает зияющую пустоту внутри.
Быть может, эта пустота не просто следствие свершенного, а предвестие новой жизни. Возможно, завершение моей мести, словно отжившее древо, расчистило место в душе для свежих побегов.
Память останется как шрам, напоминающий о пережитом, но боль утраты, словно осенний туман, постепенно рассеется.
Сейчас же время новых шагов, дерзких и уверенных, без оглядки на пепелище прошлого. Время строить, а не оплакивать руины.
Шорох шагов вырвал меня из заточения моих мыслей, которые вились причудливым роем. Сердце, сбросив оковы сомнений, понесло меня навстречу тому, кто стал моим маяком, новой любовью, смыслом жизни.
— Где ты была? — прошептал Мигир, на мгновения отрываясь от моих губ. — Я приходил несколько раз.
Не дожидаясь ответа, он вновь завладел моим дыханием в жарком поцелуе. И как я могла ему ответить, когда губы были столь сладко пленены?
— Занималась делами, — выдохнула я, и новый поцелуй захлестнул меня с головой.
В его объятиях мир съежился до размеров нашей вселенной, где были только он и я. Отступили терзания, словно их и не было, и осталась лишь эта обжигающая близость.
Мигир… мы, казалось, были созданы друг для друга, чтобы вот так сейчас утонуть в этом моменте.
— И какие же дела могут быть? О, женщина! — промурлыкал он, вглядываясь в меня с нескрываемым восхищением, будто перед ним явилось неземное чудо.
— Я шантар, и у нас всегда найдутся дела, — кокетливо повела плечом и нежно коснулась его щеки кончиками пальцев.
— Твое единственное дело — это я! — рыкнул он шутливо и подхватил на руки, заразительно смеясь.
Его рык был полон нежности, а смех эхом отдавался в моей груди, отзываясь теплом в каждой клеточке тела. Я обвила его шею руками, позволяя унести себя в этот вихрь чувств, где нет места ничему, кроме нас. В этот момент я чувствовала себя хрупкой птицей в его сильных руках, готовой довериться ему целиком и полностью.
Я обвила руками его шею, чувствуя себя невесомой и беззаботной. В этот момент я была готова последовать за ним куда угодно, в любую точку мира, лишь бы не прерывать эту волшебную связь.
Он ворвался в спальню, нежно опустив меня на мягкую кровать. Мои волосы рассыпались по подушке, и я с вызовом посмотрела на него снизу вверх.
В его глазах плясали озорные огоньки, обещающие бесконечное удовольствие. Мигир навис надо мной, словно хищник над добычей, и я с замиранием сердца ждала его следующего шага.
— Я докажу тебе, что я твое единственное дело, — прошептал он, наклоняясь все ближе. Его дыхание опалило мою кожу, вызывая мурашки. Я прикрыла глаза, предвкушая поцелуй, который вот-вот должен был обрушиться на меня, словно лавина.
Мое сердце забилось чаще, и я, не в силах сдержаться, прильнула к его губам, отдаваясь этому поцелую без остатка.
Искры пролетели между нами, когда наши губы встретились. Это был нежный, но настойчивый поцелуй, который обещал больше, чем просто физическое влечение.
Он говорил о страсти, о желании, о той самой связи, которую мы оба чувствовали. Его руки обвили мою талию, притягивая меня ближе, не оставляя ни малейшего зазора между нашими телами.
Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, воздух вокруг нас казался наэлектризованным. Я открыла глаза и встретилась с его взглядом, полным желания и какой-то нежности, от которой у меня сжалось сердце. В его глазах я увидела отражение собственных чувств.