Лишь рядом с ней он сбрасывал тягостный покров придворной шелухи, ощущая пьянящую свободу.
Мириг метался по комнате, как зверь в клетке. Желание обладать ею, защитить ее, уберечь от грядущих бедствий боролось с долгом перед отцом, перед народом, перед самим собой.
Он знал, что выбор этот терзал бы его долго, но отец избавил его от мук, сделав выбор за него.
И, смирившись с неизбежным, в тиши своих покоев, словно выдыхая израненную душу, прошептал едва слышно:
— Может быть, так и к лучшему…
В тишине нанятой комнаты доходного дома, где мне предстояло заново собрать себя по осколкам, мысли захлестнули с яростью прибоя, грозя раздавить, расплющить, обратить в пыль.
Душа кровоточила, разрываясь на части, судорожно сшивалась и вновь распадалась от нестерпимой боли. В сознании вихрем кружились мысли о предательстве любимого, словно ядовитые змеи терзая сердце, и тут же робко опровергались, оставляя лишь горький привкус сомнения.
Стены комнаты давили своей унылой серостью, отражая мое внутреннее состояние. Каждый предмет казался враждебным свидетелем моего краха, безмолвно укоряя за наивность и слепоту.
Я пыталась ухватиться за ускользающие обрывки воспоминаний, за те моменты, когда мир казался светлым и полным надежд, но они ускользали сквозь пальцы, как песок, оставляя лишь ощущение острой потери.
И среди этого хаоса мыслей появилось осознание, что нужно принять этот жестокий урок, смириться с неминуемой разлукой. Я не могу позволить своей любви стать для него бременем, обузой, которая помешает ему исполнить свое предназначение.
Пусть я буду тихой гаванью в его воспоминаниях, а не якорем, тянущим его на дно.
В этот момент я поняла, что истинная любовь — это не только жажда обладания, но и умение отпустить. Отпустить того, кого любишь, ради его блага, ради его будущего. Пусть он правит своим миром, пусть исполняет свой долг, а я… я буду жить своей жизнью, храня в сердце лишь отголоски нашей короткой, но такой яркой любви.
И хотя на сердце была невыносимая боль, в глазах появилась решимость. Я знаю, что никогда не смогу забыть его, но также знала, что это единственный правильный путь.
Путь, который даст ему шанс стать великим правителем, а мне — шанс найти свое место в этом мире.
Тем более я уносила с собой искру нашей любви, для которой поклялась воздвигнуть свой собственный прекрасный мир. Горько сознавать, что отцом ему станет другой.
— Ничего, мой маленький, — прошептала я, ласково касаясь живота, еще почти плоского, но уже хранящего в себе трепетную тайну новой жизни. — На этот раз я тебя не подведу.
Как ни утешала себя сейчас, а тоска разливалась в груди, словно яд от мысли, что не суждено мне в этой жизни разделить путь с любимым. Зачем же снова наступила на грабли, когда поклялась никого не впускать никого в свое сердце?
Возродить царство из пепла, разгадать последнюю загадку Вахуса и воспарить в божественные чертоги — вот мои истинные цели. Но меж ними прокралось прошлое, зов которого я не смогла, да и не захотела игнорировать.
А если вдуматься, не чувствую я пока неудержимой тяги покинуть этот мир. Что ждет меня там, в чертогах? Есть ли там озорной ветер, играющий с прядями волос и ласкающий щеки?
Освежает ли там прохладная вода, смывающая печали и невзгоды? Радует ли глаз сочная зелень, укрывающая в знойный день своей тенью? Существует ли там любовь, способная вознести душу в небеса?
Я не знаю ответов… И, быть может, именно поэтому мое сердце откликнулось на зов другого сердца. И это такое упоительное чувство, пусть даже и оставившее привкус горечи на губах.
Жизнь прекрасна, и пока я здесь, я буду жить. А жить мне есть ради кого.
Если бы я вступила на порог дворца Мигиря, то кто знает, какие вихри судьбы закружили бы нас?
Кто дал бы гарантии, что с нами было бы все хорошо? Я думаю, никто. Да почему я должна жить в чужом дворце, когда есть свой. Пусть пока в руинах, но это временное его состояние.
Мне бы разгадать загадку Вахуса, найти свои силы, и тогда ты, малыш, будешь в неприкосновенности, словно жемчужина в раковине. Я воздвигну для тебя царство, сотканное из любви и безопасности.
И для этого я должна оградить тебя от всех бед. Ты не должен вырасти без мужской поддержки. Мы найдем тебе отца, пусть и фиктивного, но он у тебя будет. Он будет щитом от жестокого мира.
Сегодня мы отправимся на этот проклятый невольничий рынок и выберем мужчину, который на время станет нашей защитой и прикрытием от злых языков и любопытных глаз.
Я ни в коем случае не должна стать олицетворением распутства. Повелительница и внебрачный ребенок — это непростительный диссонанс.
Этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. А ведь мои мечты плели совсем иную картину: заботливый отец, крепкая семья, ребенок, рожденный в любви и согласии….
Однако судьба распорядилась иначе, и я несу в себе плод греха, дитя тайной страсти, который будет заклеймен внебрачным рождением.
Это пятно, которое я должна скрыть любой ценой, чтобы оградить его от общественного порицания. Он должен жить спокойной и счастливой жизнью.
Я должна играть по их правилам, чтобы защитить себя и своего ребенка. Придется мимикрировать под этот прогнивший мир, пока я возвожу свой собственный мир, где ветхие устои и лицемерные правила постепенно уйдут в небытие.
Ненавижу эту часть базара, клоаку отчаяния, где каждый камень мостовой, кажется, впитал слезы и безысходность. Но сегодня я здесь, и иду сквозь толпу под маской бера, наслаждаясь лицемерными поклонами.
Внимание привлек один из трех помостов. На нем, словно изваяние скорби восседал старик. Его седые растрепанные волосы напоминали облака перед грозой, а одежда, хоть и не новая, хранила еще следы былого достоинства. В каждом движении чувствовалась обреченность, взгляд то и дело метался в сторону.
Проследив за его взглядом, я увидела женщину. Она стояла на коленях, съежившись от горя, и слезы, как драгоценные жемчужины, катились по ее щекам.
На торги был выставлен каменщик. Он дерзнул обмануть самого бера, кому воздвигал дом. Тот уличил его во лжи, и теперь, лишенный средств уплатить непомерную неустойку, он стоял, словно скотина, на позорном помосте.
Болезненный укол сострадания пронзил грудь. Что-то нестерпимо фальшивое звучало в этой сцене. Не вязался этот старик с образом мошенника, да и сомнительно, чтобы суд долго разбирался в деле, где против него сам бер: деньги — вот главный судья, всегда на стороне богатых.
Вначале я не хотела вмешиваться, но выяснилось, что если его никто не купит, то его ждет смерть: отрубание руки и ссылка в Худор, в каменоломни.
За обман беру были жестокие наказания.
— Сколько он стоит? — прозвучал мой вопрос, рассекая гнетущую тишину.
Услышав ответ, я едва сдержала усмешку. Неужели жалкие десять серебряных монет способны покрыть расходы бера? Впрочем, стоимость старика и так была высока, вот почему он и пылился здесь, никому не нужный.
— Я покупаю.
Мои слова упали в тишину, словно камень в колодец. Мгновение спустя раздались саркастические смешки, словно стая ворон поднялась в небо.
Старик, казалось, ничего не слышал. Он удрученно смотрел на женщину, словно не смея надеяться на избавление. Вдруг она очнулась от оцепенения и поползла ко мне, хватая за ноги.
— Господин! Заберите и меня в рабыни! Умоляю, не разлучайте нас!
— Прочь! Где твоя гордость? Где стыд? Открыла лицо и теперь унижаешься? Уйди! Не докучай почтенному беру своими недостойными мольбами!
Раздался свист плети, и удар обрушился на её спину. Она вздрогнула, но лишь сильнее прижалась к моим ногам. Старик рванулся к ней, но и его настигла та же участь.
— Оставь её! — мой голос прозвучал как раскат грома. — Встань. Пойдешь со мной.
Расплатившись с торговцем, мы вернулись в доходный дом, где я распорядилась выделить им отдельную комнату. Дав им время успокоиться и прийти в себя, я потом выслушала их неприглядную историю.
Оказалось, Абдул со своей бригадой нанялся построить дом для бера. Обговорили цену и сроки. Но когда дом был готов, бер обвинил его в том, что тот завышал стоимость материалов.
Якобы покупал по одной цене, а ему говорил другую. И даже предоставил свидетеля. Суд, конечно, встал на сторону бера.
А свидетелем оказался его давний оппонент, который таким образом просто убрал с дороги талантливого соперника. Ведь Абдул пользовался заслуженной репутацией честного и умелого строителя.
— Мне рабы не нужны и дарю тебе свободу. Вы можете жить спокойно и дальше, — проронила им, когда выслушала их историю.
— Господин, позволь нам остаться с тобой. Нам некуда идти. Дом забрали, и у нас ничего нет. Мы обязаны вам жизнью и будем служить вам до конца наших дней. Не прогоняйте нас. — Они опять бросились в ноги.
— Встаньте. Хорошо, но я вас найму как слуг и буду оплачивать вашу работу. Только дом мой очень далеко, и вы можете пока попрощаться с родными, если они у вас есть. Скоро мы уедем.
— У нас никого нет. Был один сын, и то пропал. Много лет от него нет вестей. И мы не знаем, жив он или нет.
— Отдыхайте. Завтра пойдем на базар и купим немного для вас вещей, — распорядилась я и вернулась в свою комнату.
То, что завтра опять посещу невольничий рынок, им не стала говорить. Туда пойду без них: хватит им впечатлений от того посещения.
— А бера нужно наказать, — прошептала я, поглядывая в окно.
Наутро мы прошлись по базару и купили им вещи первой необходимости, а по дороге я попросила показать злополучный дом, который разрушил их жизнь.
Хорошо устроился бер в новом и красивом доме, где через ограду можно было наблюдать голоса прислуги, мечущихся в суете домашних дел.
Отправив назад их, я направилась в сторону рабского рынка. Долго и внимательно рассматривала мужчин — рабов, но ни один не подходил под мои требования.