Я хочу его.
Эта мысль такая же реальная и яркая, как пробивающийся сквозь облака луч света. И если бы я могла просто заполучить его, хотя бы ненадолго, то это было бы просто чудесно. Но я в ужасе. Просто прикасаясь к нему, чувствую, как сгораю изнутри. Однажды я потеряла его. Не хочу потерять его снова. Я не должна снова быть с ним, потому что… на то есть причины.
Но я так по нему скучаю. Скучаю по тому, как он заставлял меня себя чувствовать. Скучаю по тому, каково это – быть вместе с ним, и прежде всего скучаю по его поцелуям.
Мои руки крепче сжимают его пальцы. В любом случае, мы останемся в этой комнате до утра. Почему бы просто не наслаждаться им, пока он у меня есть? Я недостаточно храбра, чтобы проявить инициативу. Но я могу просто ждать и верить, что он со всем разберется.
Мои глаза поднимаются к губам Келлина, и это все, в чем нуждается мой наемник.
На этот раз, когда он целует меня, я готова. На этот раз я целую его в ответ.
Его колени раздвигаются, так что они лежат по обе стороны от моих, и я хватаюсь за его руки, цепляясь за них, пока он безудержно целует меня. Моя память – одно сплошное разочарование. Я всегда фокусируюсь на плохом, запоминаю каждую деталь, чтобы мучиться из-за одной-единственной оплошности годы спустя. Но что насчет хороших моментов? Я забываю о них. Они растворяются в моей памяти.
И сейчас я словно целую его впервые. Это так по-новому и волнующе, так чудесно. Моя жизнь в мгновение ока переворачивается с ног на голову.
Мои пальцы исследуют черты его лица, наслаждаясь его щетиной, которая успела отрасти за время наших путешествий. Его сильной шеей. Изгибом его челюсти. Его влажными волосами на моем лице.
Я все это люблю, и мой разум так умиротворяюще спокоен. Надеюсь, что этот момент никогда не закончится.
Когда я посасываю его нижнюю губу, из его горла вырывается какой-то животный звук, и я начинаю исследовать внутреннюю часть его рта своим языком. Хотя, возможно, я прижимаюсь к нему слишком сильно, потому что он откидывается назад, падая на кровать, а я оказываюсь на нем сверху.
Мы никогда не целовались лежа.
Наши ноги переплетаются, и я боюсь, что раздавлю его. Пытаюсь поднять свой вес на руках.
– Не надо, – шепчет он, прежде чем потянуть меня обратно вниз.
Ну ладно.
Я перестаю думать о своем весе и вместо этого сосредотачиваюсь на каждой точке соприкосновения между нами, на том, что это делает поцелуи еще лучше. Спустя неопределенное количество времени Келлин переворачивает нас. Подминает меня под себя.
Я чувствую его каждым миллиметром своего тела.
Мне нравится чувствовать его вес на себе. Чувствовать его силу.
Я никогда ни с кем не была так близка и понятия не имела, что упускаю.
– Никогда не переставай целовать меня, – говорю я. Кажется, это мои первые слова за пару часов.
– Тогда ты сама выбираешь, когда мы остановимся.
Я не останавливаю его до тех пор, пока могу держать глаза открытыми. И мы вместе проваливаемся в сон.
На следующее утро Келлин ведет себя так же, как и всегда.
Он приносит с кухни завтрак, протягивает мне еду и спрашивает:
– Как тебе спалось?
– Лучше, чем обычно.
– То же самое.
Пока мы готовим лошадей, он не смотрит на меня. Я знаю, потому что пялюсь на него при каждом удобном случае.
И когда мы трогаемся в путь, оставляя город далеко позади, он напевает себе под нос.
Это значит, он доволен? Или беспечен? Или это напев «мне-нужно-как-нибудь-скоротать-время»?
Должно быть, я слишком много думаю о нем и о том, что он делает. Почему он должен вести себя по-другому только потому, что мы поцеловались? Хотя вот так напевать – немного необычно для него. Но это не важно. Главное, что он в порядке, и я тоже должна быть в порядке.
Просто веди себя нормально. И все будет казаться нормальным.
В конце-то концов.
Когда мне, наконец, удается выбросить Келлина из головы, это происходит только потому, что мой разум находит что-то еще, о чем нужно беспокоиться. Я замечаю сонный меч, привязанный к седлу моего коня, и вспоминаю, как я сомневалась в том, стоит ли его делать. Особенно в условиях, когда Равис мог заполучить его в свои руки.
А теперь его люди преследуют нас и, вероятно, набирают силу с каждым днем…
– Я думала о мече, – говорю я какое-то время спустя.
– О котором из них?
– Полутораручном мече, который я сделала, чтобы помочь нам выбраться. Думаю, мы должны избавиться от него.
– Почему?
Мой конь спотыкается о камень, и я легонько его похлопываю.
– Он слишком могущественный. Такое оружие просто не должно существовать. Если Равис приберет его к рукам, то ради победы он усыпит легионы людей и будет волен убивать их во сне. Меч выполнил свою задачу, – продолжаю я. – Думаю, что пришло время вернуть его земле.
Какое-то время Келлин молчит.
– Думаю, это имеет смысл. Мы хотим помочь нашим друзьям, но мы не можем рисковать тем, что что-то слишком мощное попадет не в те руки. Как ты предлагаешь нам избавиться от меча? Ты хочешь сделать еще один камень?
– Не думаю, что мне это нужно. Этот меч не должен быть неразрушимым, как Клинок Тайн. Я не вкладывала в него так много себя, а создала его для очень конкретной цели, и он обладает очень конкретной способностью. Магия должна рассеяться, если меч будет сломан.
Келлин кивает:
– Тогда мы могли бы позаботиться об этом прямо сейчас, если хочешь?
– Думаю, так будет лучше. Прежде чем может случиться что-нибудь еще.
– Хорошо.
Мы спешиваемся, и Келлин подходит к поваленному дереву.
– Можно? – спрашивает он.
Я отдаю оружие.
Он втискивает его под ствол до упора, так что рукоять торчит из земли под углом сорок пять градусов. Затем он кладет под него камень размером со свою голову. Он забирается на верхушку поваленного дерева.
– Отойди, – предупреждает он, и я увожу лошадей прочь.
Келлин подпрыгивает, и звук ломающегося меча эхом разносится по всему лесу.
Я чувствую, как магия покидает оружие. Как будто нагретый солнцем камень внезапно теряет свое тепло. Мы оставляем осколки прямо там, на земле. Келлин снова садится на лошадь. Все получилось очень быстро.
– Если бы только от Клинка Тайн было так же легко избавиться. Может быть, Кимора оставила бы меня в покое, – говорю я.
– Я сомневаюсь в этом, – говорит Келлин.
Скорее всего, он прав.
– Как ты думаешь, что Скиро с ней сделал?
– Если у него есть хоть капля здравого смысла, он лишил ее головы. Эта женщина слишком опасна, чтобы оставлять ее в живых.
Он вздрагивает, и мне кажется, я точно знаю, о чем он вспомнил. Драка у кузницы в Аманоре. Он сражался с ней, меч к мечу, и она оказалась намного сильнее.
Он бы умер, если бы рядом не оказалось меня, Петрика и нашего магического оружия.
Кимора – величайшая воительница из когда-либо живших.
– Как ты думаешь, что делает Петрик? – спрашиваю я. – Если… Если Темра не выжила. Он что, ждет нас где-то там? Помогает своему брату? Остается рядом со своей матерью, если она все еще жива?
– Если он думает, что мы живы, он ждет нас, пытаясь убедить своего брата послать за нами людей. Если он думает, что мы мертвы, он мог вернуться в библиотеку.
Мгновение я обдумываю его слова, а затем задаю вопрос, который мне не следовало бы озвучивать. Надежда может сделать правду еще более сокрушительной.
– А Темра… как ты думаешь, что делает она? – спрашиваю я слабым голосом.
– Держу пари, целая команда целителей заставляет ее отдыхать и заканчивать лечение, пока она пытается отбиться от них, чтобы отправиться за тобой.
На моем лице появляется легкая усмешка. Мысль о том, что Темра хочет отправиться меня спасать, согревает мое сердце, но я бы не хотела, чтобы она и правда пыталась это сделать. Весь смысл путешествия на Территорию Рависа состоял в том, чтобы спасти ее. Если бы она исцелилась только для того, чтобы подвергнуть себя еще большей опасности…
Мы едем дальше, но Келлин больше ничего не говорит. Он не начинает разговор первым. Если я хочу поговорить, то вынуждена начать сама. Не могу сказать, молчит ли он из-за того, что погружен в свои мысли, или он не хочет разговаривать, или у него совершенно другие мотивы. В любом случае мне нравится, что он не заставляет меня говорить о том, что произошло между нами, и, несмотря ни на что, не допускает неловкости. И хотя он ведет себя более тихо, чем обычно, я не виню его за это.
Но если я хочу перестать думать о том, что произошло, и о миллионе вытекающих вопросов, мне нужно поговорить с ним о чем-то нормальном. Простила ли я его за все? Простил ли он меня за все? Можем ли мы просто вернуться к нормальной жизни сейчас – что бы это для нас ни значило? Он сказал, что хочет меня, но, возможно, он не имел в виду «прямо сейчас», потому что после поцелуя у нас ничего не было.
– Я скучаю по своим молотам, – выпаливаю я.
– Мне очень нравилось наблюдать, как ты с ними управляешься, – говорит он. – Я уверен, что мы найдем способ вернуть их. Равис, вероятно, возьмет их с собой, когда начнет вторжение. Или ты могла бы сделать новые до того, как он доберется до нас? Уверен, что Скиро даст тебе все, что ты захочешь. Похоже, он так же увлечен магией, как и Петрик. Должно быть, это у них семейное.
– Слава богу, ни у кого из них нет и намека на магические способности. Можешь представить себе людей, обладающих и магией, и такой огромной властью?
– Это было бы ужасно, – соглашается он и поворачивается ко мне, как будто собирается что-то добавить.
К тому времени, как я слышу звук пронзающей воздух стрелы, уже слишком поздно.
Келлин рычит от боли, а его лошадь вздрагивает от шума и внезапного, непроизвольного натягивания поводьев. Она встает на дыбы, и Келлин падает на землю. Наемник не двигается.
– Нет!
Не останавливая своего коня, я спрыгиваю и опускаюсь перед ним на колени.