Лошадь перепрыгивает через ствол небольшого дерева, и Келлин снова стонет.
– Что это значит? – спрашиваю я.
– Я всегда первый все начинаю. Разговоры. Поцелуи. Флирт. Все это. Сначала я делал это, потому что ты стеснялась, и я думал, что, возможно, это то, что тебе нужно… – его голос стихает.
– Келлин!
– Но это нечестно! – кричит он, когда снова просыпается. – Хочу быть с той, кто тоже хочет меня. Я хочу быть с той, кто прилагает усилия, чтобы быть со мной. Для отношений нужны два человека, и они должны быть равными партнерами. И не важно, как сильно я хочу тебя, мне не удастся заставить тебя хотеть меня. Так что я отступаю, и если ты хочешь меня, тебе придется постараться самой…
Он снова проваливается в сон, а я так потрясена этими словами, что на мгновение оставляю его в покое.
Сестры-Богини, так вот что он делал. Ведя себя как ни в чем не бывало. Не придавая значения поцелую. Храня молчание. Он хочет, чтобы я проявила инициативу. Хочет равноправных отношений, и я не знаю, получится ли у меня. Я провожу так много времени в одиночестве, предпочитая его всему остальному. Не знаю, как быть той, кто ему нужен. Той, кого он хочет.
Он не просит тебя меняться. Просит лишь проявить инициативу.
Но что, если мне будет сложно? Что, если я скажу или сделаю что-то ужасное и оттолкну его навсегда? Неужели он не понимает, что я делаю ему одолжение, позволяя начать все сначала? Я боюсь сделать что-то не то.
Я говорю себе, что сейчас мне не нужно принимать никаких решений. Прямо сейчас я должна доставить Келлина в столицу, чтобы Серута смогла привести его в порядок. Как долго нам еще добираться туда? Три недели? Месяц?
Как долго эта стрела может оставаться в его руке, прежде чем это приведет к необратимым последствиям?
– Келлин, – говорю я.
– Ммм? – сонно спрашивает он.
– Просто проверяю, как ты.
Хотя, честно говоря, я понятия не имею, что проверяю. Но раз он в сознании, значит, в порядке, верно?
И, Сестры, как же я надеюсь, что он забудет все, что сказал мне сегодня.
Мы едем ночью. Хоть я и вырубила тех солдат, не знаю, сколько из них погибли. Я просто надеюсь, что их травмы достаточно серьезны, чтобы они были не в состоянии преследовать нас.
В течение следующих нескольких дней Келлин приходит в себя и пытается скрыть боль в руке.
– Вот, – говорю я, протягивая импровизированную повязку.
– Спасибо.
Если он и помнит что-то из того, что сказал, когда ударился головой, то ничего об этом не говорит.
Поскольку второй лошади давно нет, мы вынуждены делить одну. Однако мы проводим больше времени пешком, чем верхом, потому что бедный мерин не может нести двоих так долго.
– Я могу держать вожжи, – говорит он однажды утром после того, как мы хорошо выспались ночью. Он забирается на лошадь в задней части седла, явно намереваясь, чтобы я заняла место перед ним.
– Ты ранен. Я продолжу управлять конем сама.
Он хмурит брови.
– Если кто-то начнет преследовать нас, будет лучше, если я сама буду контролировать ситуацию. То, что я беру бразды правления в свои руки, не сделает тебя менее мужественным.
– Это не…
– Не так?
Когда он не отвечает, я говорю:
– Садись вперед.
Он так и делает.
Каждый день мы меняем повязки на руке Келлина. Я кипячу воду из ручья, чтобы очистить окровавленную ткань, а затем меняю ее. Ему нужно все время держать рану забинтованной, чтобы не попала инфекция.
Но после еще одной недели в дороге я чувствую, что его правая рука горячее, чем обычно. В ту ночь, когда я снимаю бинты, от раны исходит сильный запах, и из нее вытекает белая жидкость.
Я втягиваю воздух сквозь зубы.
– Нам нужно это вычистить.
Какое-то время он молчит.
– Хорошо.
Он шарит по земле здоровой рукой, находит сломанную палку и зажимает ее в зубах.
– Сделай это, – говорит он, и я едва ли могу различить слова из-за ветки у него во рту.
Боюсь, что только причиню ему еще больше вреда. Я никогда раньше не делала ничего подобного, но видела, как это делается. Я много раз резалась о металл, и мне приходилось обращаться к целителю в Лирасу.
Осторожно поднимаю его руку так, чтобы она оказалась параллельна земле.
– Мне нужно, чтобы ты держал свою руку вот так.
Он поднимает колено, чтобы опереться на него локтем.
– Ты хочешь отвернуться? – спрашиваю я.
– Нет.
– Хорошо.
Я кладу пальцы по обе стороны от раны и слегка надавливаю вниз и внутрь. Что-то похожее на всхлип, только гораздо громче, вырывается изо рта Келлина.
– Мне так жаль, – говорю я, наблюдая, как белая жидкость стекает на землю.
Я промываю верхнюю часть раны большим количеством воды, затем повторяю все еще раз, зажимая место вокруг древка стрелы.
Крик Келлина едва заглушается палкой, а его свободная рука тянется ко мне. Он хватает меня за плечо, впивается пальцами.
– Вот и все. Еще один раз.
– Я… я не думаю, что смогу, – говорит он, роняя палку изо рта.
– Ты сможешь. Мы должны вычистить как можно больше.
– Думаю, что предпочел бы умереть.
– Не говори так!
Его дыхание прерывистое, и я знаю, что ему нужно отвлечься от раны.
Очевидное решение поражает меня, словно молот.
Поцелуй его.
Давай. Сделай это. Прямо сейчас.
Нет, нет. Я не могу. Я не готова.
Ты никогда не будешь готова. Но тебе нужно это сделать. Это важный шаг для вас. Со временем легче не станет. Ты просто еще больше накрутишь себя.
Но что, если я сделаю это неправильно? Или если он этого не хочет? Или…
Уверяю тебя, что никогда не откажусь от твоего поцелуя.
Разве он не сказал мне это однажды? Но что, если он передумал? Сейчас так много всего изменилось, и…
Сестер ради, Зива, ему невообразимо больно, а ты сидишь и споришь сама с собой, как идиотка.
Его пронзила стрела. И самое меньшее, что ты можешь сделать, это отвлечь его.
Этого невероятно красивого, доброго и замечательного мужчину, о котором ты никогда не перестаешь думать.
Отлично!
Прежде чем я успеваю отговорить себя от этого, хватаю лицо Келлина обеими руками, поворачиваю его к себе и наклоняюсь.
Мой нос утыкается в его щеку, а затем мои губы касаются его, и я думаю, что, возможно, сделала что-то очень неправильное, потому что все его тело подо мной напрягается.
О, Богини, мне нужно отодвинуться. Отстраниться. Но я уже сделала это, и отступать поздно. Что же мне делать? По меньшей мере я должна сделать то, что собиралась, не так ли?
Провожу губами по его губам так, как он делал это десятки раз до этого. Трудно сказать, все ли я делаю правильно, потому что он застыл, как камень. Я слишком сильно давлю? Слишком мягко? Должна ли я что-то сказать?
Может быть, мне стоит встать и уйти. Притвориться, что этого никогда не было. Может быть, я споткнусь о камень, упаду в канаву и умру от стыда, чтобы мне не пришлось снова сталкиваться с ним после этого.
Я сжимаю руки, прижатые к его подбородку, готовясь оттолкнуться, как вдруг он начинает двигаться.
Сначала я думаю, что, наверное, он собирается оттолкнуть меня, но его лежащая на моем плече рука притягивает меня ближе, и его губы начинают двигаться в такт моим. Мне требуется слишком много времени, чтобы понять, что он целует меня в ответ.
Есть какая-то победа в том, что я получила ответ на поцелуй. Знать, что он принял его. Что он принял меня.
Если, конечно, он просто не подшучивает надо мной. О, очень надеюсь, что это не так.
Но это он углубляет поцелуй, а не я.
Он просовывает свой язык между моими губами и притягивает меня к себе. Я кусаю его губы, пробуя его на вкус, запускаю пальцы в его волосы, чтобы быть еще ближе.
Раньше я думала, что, как только меня поцелуют в первый раз, я просто стану частью какой-то избранной группы людей, которые знают. Что это тот опыт, который ты однажды получаешь, и после этого всегда знаешь, чего ожидать каждый раз. Что это что-то вроде стрижки волос.
Но есть разные виды поцелуев. Некоторые из них болезненно мягкие. Некоторые – глубокие и проницательные. А некоторые настолько сильны, что чуть ли не ставят тебя на колени.
Келлин проводит языком по моей верхней губе и втягивает нижнюю себе в рот. Его губы скользят по моим, каждый поцелуй становится жестче предыдущего. Когда он находит то положение, которое мне нравится, то задерживается, заставляя меня ощутить огонь в животе.
Вскоре его дыхание становится прерывистым, и это напоминает мне о моей цели. Я медленно убираю руки с его волос. Наклоняю голову так, чтобы видеть древко стрелы, а затем впиваюсь в него пальцами.
Он отстраняется с резким вздохом, ненароком кусая меня за шею, но я не ослабляю нажима, пока белая жидкость не превращается в кровь.
– Вот! – торжествующе говорю я.
Келлин падает на бок, теряя сознание, и, пока он в отключке, я перевязываю рану, утешая себя мыслью, что, по крайней мере, он больше не чувствует боли.
Мы так много раз целовались, пока жили у его родителей, еще до того, как Темра пострадала. Было так много поцелуев, что я уже не могу вспомнить подробности каждого из них. Но этот я запомню навсегда.
Дни идут, а Келлину не становится лучше. Чем дольше мы путешествуем, тем больше распространяется зараза, и вскоре очищение раны уже ничем не помогает. Его лихорадит, и к тому времени, когда наш поход на юг через леса наконец приводит нас на главную дорогу, он так ослаб, что уже не может быть хоть чем-то полезен. По моему настоянию он всегда перемещается верхом, но вскоре ему становится слишком плохо, чтобы он мог сам усидеть на лошади.
Все повторяется так же, как с Темрой. Мы идем по тому же пути в поисках помощи. Только на этот раз я, по крайней мере, знаю, что Серута сможет помочь. Если только Скиро не послал ее куда-нибудь с каким-нибудь заданием.