— Эй! Что ты делаешь? — воскликнул брат.
Но я лишь протянул руку чуть дальше, к тому месту, где находился разъем телефонной линии, и тоже отсоединил ее. Томас вытаращил глаза на внезапно потемневшие мониторы, не понимая, что происходит.
— Включи все снова! Включи немедленно!
— О чем ты только думал, черт тебя подери? — крикнул я. — Можешь мне сказать? И какое место заменяет тебе башку? Контактировать с ЦРУ! Посылать им электронные письма! Ты рехнулся?
Еще на закончив фразы, я понял, что совершаю ошибку, но остановиться было свыше моих сил.
— Господи, это же просто невероятно! ФБР! ФБР у нас дома! И тебе очень повезло Томас, что они тебя не арестовали. Что не арестовали нас обоих! Но еще более удивительно, что они не сообразили конфисковать твой компьютер. Какое счастье, что тебе не взбрело в голову угрожать кому-то. Ты хоть понимаешь, в каком мире мы живем? Едва ли, если посылаешь в государственную организацию сообщения о мифической катастрофе, которая якобы должна грянуть. Даже не представляешь, сколько людей сейчас из-за этого буквально на ушах стоят!
— Включи мой компьютер, Рэй!
Брат уже выбрался из кресла, опустился на колени и пытался сам дотянуться до провода питания. Я схватил его за плечи и оттащил в сторону.
— Нет! С этим покончено, Томас! С меня довольно!
Но он вырвался и ползком старался залезть под стол. Я поймал его за ногу и снова оттащил назад.
— Ненавижу тебя! — крикнул Томас. По его раскрасневшимся от злости щекам струились слезы.
— Придется бросить это занятие! Ты перестанешь торчать в комнате и будешь больше времени проводить вне дома! Пора уже начинать жить, как все нормальные люди!
— Оставь меня, оставь меня, оставь… — непрерывно хныкал он.
Я сумел переместить брата в середину комнаты, причем мы оба распластались на полу. Голые доски давали мне упор, чтобы тащить его, но при этом за ним волочилась кипа карт и распечаток. Вытащив из-под своего бедра какую-то смявшуюся бумагу, Томас развернул ее и принялся разглаживать.
— Полюбуйся, что ты натворил! — сказал он.
Тогда я выхватил карту из его рук, скомкал ее в шар и метнул в противоположную стену.
— Нет! — крикнул Томас.
Я уже знал, что поступаю неправильно. Нельзя кричать на Томаса и отключать его компьютер. Но хуже всего я поступил с одной из его драгоценных карт, обойдясь с ней, как с обрывком туалетной бумаги. Я потерял контроль над ситуацией, потерял контроль над самим собой. Конечно, я пережил смерть отца, вынужден был переселиться сюда, ломать себе голову, как поступить с домом и с братом, а потом еще столкнуться с двумя федеральными агентами. Неудивительно, что я сорвался. Но только это все равно не могло служить оправданием грубому обращению с Томасом.
И потому для меня не должен был стать столь неожиданным срыв, случившийся с ним самим.
Брат налетел на меня, как ядро, выпущенное из пушки. В броске он сумел руками вцепиться мне в горло. Я опрокинулся навзничь, а Томас навалился сверху, наши ноги переплелись, его пальцы еще крепче впились в меня.
— Ты как наш отец! — кричал он.
Глаза у него округлились и яростно сверкали. Задыхаясь, я ухватился за его запястья, но не смог разжать неожиданно крепкой хватки.
— Томас! Отпусти… мое горло, — с трудом прохрипел я.
Мне удалось протянуть руку, поймать его левое ухо и резко вывернуть. Взвыв от боли, Томас отпустил меня. Я выбрался из-под него и перекатился в сторону. Боль в ухе произвела на него неожиданный эффект. Он оглядел окружавший нас хаос, бросил взгляд на меня и тряхнул головой.
— Нет-нет-нет… — принялся твердить Томас и, вместо того чтобы снова выместить злость на мне, стал бить сам себя. Подушками ладоней — то левой, то правой — он долбил себя в лоб. Причем очень сильно.
— Томас! Прекрати это немедленно!
Я постарался обхватить его руки и прижать, но они работали, как мощные поршни. Брат бил себя в лоб с такой яростью, что при каждом ударе раздавался стук, какой производит удар дерева по дереву. Тогда я уже сам вынужден был навалиться на него сверху, чтобы хоть как-то остановить его. Лежа подо мной, Томас издавал неразборчивое рычание, исполненное невыразимого горя.
— Все хорошо, — произнес я. — Успокойся.
Я придавил его всем весом своего тела в надежде, что, сковав движения, приведу в чувство.
— Все хорошо, — повторил я. — Прости меня.
И тут словно кто-то повернул выключатель внутри его, потому что он сразу замер. Лоб приобрел пунцовый оттенок, грозивший скоро превратиться в огромный синяк. При том, что у него покраснели и опухли глаза, брат выглядел сейчас как забулдыга, которого только что крепко отлупили где-нибудь в баре. Но он плакал. Эмоции захлестнули и меня. К горлу подкатил комок, дыхание стало учащенным, и я тоже разрыдался.
— Прости меня, Томас, — произнес я. — Прости. А теперь позволь мне подняться.
— Ладно, — отозвался он.
— Я встаю, но ты должен пообещать, что не станешь больше себя бить.
— Да.
— Вот и хорошо. У нас все хорошо. — Я помог ему сесть и погладил по спине.
Томас посмотрел на провод компьютера.
— Мне надо подключить его, — заявил он.
— Позволь это сделать мне.
Я ползком залез под стол и вставил вилку в розетку. Компьютер едва слышно загудел. Но прежде чем брат поднялся, я сказал:
— Ты можешь продолжать свои путешествия, но нам необходимо ввести некоторые правила.
Он кивнул.
— Впрочем, для начала надо хотя бы приложить компресс со льдом к твоей голове. Не возражаешь?
— Нет.
Я протянул ему руку и испытал облегчение, когда он ухватился за нее. Заметил, что пальцы у него тоже покрылись ссадинами.
— Боже, ты только посмотри, что ты с собой сделал!
Но Томас глядел на меня.
— Как твоя шея? — спросил он.
Хотя мне было все еще больно, я ответил:
— В порядке.
— Прости, что пытался убить тебя.
— Ты вовсе не пытался меня убить. Просто сильно рассердился. Я вел себя как последний осел.
Брат кивнул.
Томас сидел за кухонным столом, пока я искал в морозильнике мягкую упаковку для приготовления льда. Отец часто страдал от болей в мышцах или в спине, а потому льда в доме всегда хранилось столько, что впору было открывать лавку мороженщика.
— Приложи вот это к голове, — сказал я, протягивая Томасу одну упаковку. Потом я придвинул поближе стул, чтобы обнять брата за плечо. — Мне не следовало так поступать.
— Не следовало, — повторил он.
— На меня будто затмение нашло.
— А ты принимаешь свое лекарство? — спросил Томас.
И то верно — с тех пор как мы вернулись от доктора Григорин, я не съел ни одной конфетки «Эм энд эмс».
— Нет, совершенно забыл о нем.
— Как только перестаешь принимать таблетки, у тебя могут возникнут проблемы, — авторитетно заявил мой брат.
— Моему проступку не оправдания, — произнес я, не убирая руки с его плеча. — Я ведь знаю… Я понимаю, что ты такой, какой есть, и если на тебя кричать, ничего не изменится.
— А какие правила ты хочешь установить?
— Нужно, чтобы ты советовался со мной, прежде чем отправить электронное письмо или позвонить куда-то по телефону. Но ты можешь совершенно свободно и как угодно долго путешествовать по любому городу, по какому захочешь. Согласен?
Томас обдумывал мое предложение, прижимая пакет со льдом ко лбу.
— Даже не знаю, — вздохнул он.
— Томас, далеко не все в правительстве правильно понимают твое желание помочь им. Не все воспринимают тебя как человека с добрыми намерениями. Вот почему мне важно избежать в дальнейшем всяких недоразумений. Ведь в беду можешь попасть не только ты, но и я тоже.
— Наверное, ты прав, — признал он, убирая лед со лба. — Жутко холодно.
— Но все же постарайся подержать еще немного. Тогда опухоль не будет так заметна.
— Ладно.
— Никогда не видел тебя таким злым, — сказал я. — То есть у тебя, конечно, были все основания, но я не предполагал, что ты способен на подобное.
Поскольку Томас снова приложил к голове пакет со льдом, я не мог видеть его глаз.
— А теперь мне необходимо вернуться к работе. — Он пригнулся, чтобы освободиться от моей руки, и направился к лестнице, оставив упаковку со льдом на столе. Затем, не поворачиваясь в мою сторону, спросил: — Мне все еще нужно готовить сегодня ужин?
Вот уж что совершенно вылетело у меня из головы.
— Нет, — ответил я. — Не беспокойся об этом.
18
Бриджит вышла из здания на Тридцать пятой улице, где располагалась штаб-квартира компании, в которой она работала, и сразу же заметила, что он поджидает ее. Крепко взяв за локоть, он повел Бриджит вдоль тротуара.
— Говард! — возмутилась она, глядя на его руку. — Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
Говард Таллиман никак не отреагировал. Он продолжал так быстро вести ее за собой, что Бриджит с трудом сохраняла равновесие на высоких каблуках. Потом он буквально втолкнул ее в холл дома, первого же, где, как ему показалось, они смогут поговорить вдали от посторонних ушей.
— Что ей известно? — спросил Говард, как только они оказались внутри. Он пододвинул Бриджит к облицованной мрамором стене, по-прежнему сжимая локоть.
— Какого дьявола, Говард?
— Она утверждала, будто кое-что слышала.
— Что? Не понимаю, о чем речь!
— Я встречался с ней. И, уходя, она обмолвилась, что слышала кое-какие подробности.
— Что именно?
— Этого она мне не сказала, но намекнула, что это было нечто весьма для нас неприятное. Нечто, о чем ты говорила при ней, но смысл сказанного дошел до нее только после того, как она узнала, кто ты на самом деле.
— Говард, я готова поклясться…
— Ты разговаривала с Моррисом, когда была на Барбадосе?
— Конечно. Мы с ним поддерживали связь каждый день.
— То есть ты беседовала с ним, отдыхая вместе с Эллисон Фитч?
— Да. Но, Говард, у меня уже рука онемела. Ты сдавил мне кровеносные сосуды.