У Каптурака больше не было сомнений, они приехали, потому что подозревают, что он кого-то у себя прячет или, по меньшей мере, прячет что-то вызывающее подозрение.
— Сейчас принесу шнапс, — сказал он и, выйдя из дому, очень проворно вскарабкался по лестнице и крикнул в чердачное окошко: — Они здесь!
Вниз он не спустился, а слетел, хватаясь руками за рейки лестницы, затем помчался в кухню за шнапсом и снова в радушном настроении вошел в комнату с бутылкой и тремя стаканами.
— У вас есть подвал? — спросил Пиотрак.
— Да. Но шнапс не из подвала. Там слишком холодно, — ответил Каптурак.
— А откуда же вы его тогда принесли? — спросил Пиотрак.
— С чердака, — улыбаясь, сказал Каптурак.
Его улыбка выглядела так, словно, сострив, он в то же время извиняется за свою шутку.
Рыжеволосый жандарм и правда принял это за шутку и рассмеялся, а Каптурак, хлопнув себя по бедрам, поклонился и не из тщеславия, а из преданности засмеялся вместе с ним.
Выпив по стакану, поверитель стандартов и жандарм встали.
— Спасибо за угощение, — в унисон сказали они.
Каптурак проводил их. Гости сели в сани, и он видел, как они покатили в сторону Позлот.
Как только сани исчезли из виду, Каптурак перенес лестницу в дом. У него были дурные предчувствия, и он решил, что Ядловкеру пришло время уходить отсюда. Ловко поднявшись наверх, он открыл дверную створку, вошел и увидел Ядловкера, беспокойно ходившего туда-сюда между свисающими веревками со спящими летучими мышами.
— Сядь, — сказал Каптурак, — надо поговорить!
— Значит, я должен убираться, — начал Ядловкер, понявший о чем пойдет речь, — но куда?
— Это мы и должны обсудить, — ответил Каптурак, — сдается мне, что тебя больше не считают умершим. Отсюда и этот неожиданный визит. Мне жаль, но тебе надо уйти. Ты должен признаться, что, несмотря на то, что я твой кредитор, я обращался с тобой как с собственным ребенком. Я не взял с тебя ни одного пфеннига!
— Куда же мне теперь податься? — спросил сидевший в кожухе на стуле замерзший Ядловкер.
Сквозь маленькое, круглое чердачное окошко, напоминающее корабельный иллюминатор, как серый волк, как разъяренный, голодный серый волк, пробиралась стужа. Было темно, хотя на улице светило солнце. Но неумолимые небеса посылали на этот чердак лишь скудный, льдистый свет. И в этих холодящих сумерках оба они казались смертельно бледными.
— Куда? — заговорил Каптурак. — Куда? Всем, кого я освободил, я дал бежать куда они хотели. Наверное, это была ошибка. Надо было их всех вместе держать при себе. Но что делать с тобой, я не знаю. Думаю, лучше всего, если ты вернешься домой, в Швабы. Кто может тебя там узнать? Ойфемия тебя не выдаст, а дурак Самешкин не узнает. Но еще остается Айбеншюц! Да, Айбеншюц!
— Что же с ним делать? — встав, спросил Ядловкер.
Он не мог сидеть, когда дело касалось Айбеншюца.
Каптурак, который все время неподвижно стоял, начал ходить, и могло показаться, что таким образом он хочет согреться, но в действительности ему не было холодно, ему от постоянно копошащихся мыслей было прямо-таки жарко. В нем давно уже жила мысль, что на этом свете было бы лучше, если бы не было поверителя стандартов Айбеншюца.
— Айбеншюца не должно быть! — остановившись, сказал он.
— Но как? — спросил Ядловкер.
— Головка сахара! Ничего другого не остается, — сказал Каптурак, постоял и добавил: — Мы едем сегодня вечером, я зайду за тобой!
Прежде чем покинуть чердак, Каптурак сделал обеими руками движение, будто сверху вниз бьет кого-то головкой сахара. Лейбуш Ядловкер только утвердительно кивнул.
39
Вечером Каптурак с Ядловкером сели в сани и поехали в Швабы. Ядловкер, дабы его не узнали, закутался в овечью шубу с высоко поднятым воротником.
Было уже поздно и темно, когда они через открытые ворота въехали во двор приграничного трактира. Ядловкер постучался в покрашенные красной краской задние двери, выходившие на проселочную дорогу, а Каптурак прямиком пошел в трактир.
Был четверг, и этой ночью гостей было немного. Прошло какое-то время, прежде чем Онуфрий услышал стук и открыл заднюю дверь.
— Это я, — сказал Ядловкер, — скорее впусти. Жандарм здесь?
— Входи, хозяин, — сказал Онуфрий, не знавший, что Ядловкер считался умершим. — Ты что, сбежал из тюрьмы?
— Да, шевелись побыстрее! — скомандовал Ядловкер и, когда они оказались под лампой, спросил: — Меня смогут узнать?
— Только по голосу, хозяин, — ответил Онуфрий.
— Где сейчас Ойфемия?
— Еще в магазине, — прошептал слуга, — а перед магазином со своими каштанами стоит Самешкин.
— Это хорошо! Ты иди! — сказал Ядловкер.
Радостно принюхиваясь и виляя хвостом, к Ядловкеру подбежал пес по кличке Павел.
— Не лай! Молчи! — тихо скомандовал Ядловкер.
И собака, высоко подпрыгнув, тихо лизнула ему руки.
Сперва он заглянул в выходившие во двор окна. В трактире было почти пусто. По дороге сюда, проезжая мимо замерзшей Штруминки, он не забыл вылезти из саней и выкопать из снега большой, ребристый камень, которых там было бесчисленное множество. Этот камень он завернул в платок.
Вернувшись назад к воротам, он притаился и начал поджидать. Его переполняла непреодолимая страсть к убийству. Он больше не думал о цели этого убийства, а только об убийстве как таковом. Его уже не волновала собственная безопасность. Он хотел одного — убивать. Его сердце накрыла одна огромная волна ненависти и сладострастной жажды убийства. Все этой ночью в этом мире было беспощадно. Время от времени Ядловкер поглядывал на небо. Серебро звезд было чужим, холодным, злобным. Ядловкер ненавидел и небо, и звезды. А ведь в тюрьме не отрываясь смотрел на них!
Почему он, Ядловкер, в этот момент ненавидел небо?
Верил ли он, что там наверху, над звездами, есть Бог? Может быть, и верил, но не хотел себе в этом признаться. Снова и снова какой-то голос в нем говорил, что Бог есть, что Он видит его и знает, что он затевает. Но другой внутренний голос отвечал, что там нет никакого Бога, что в небе пусто, что звезды холодные, чужие и жестокие, и что можно делать все что хочешь.
Словом, Ядловкер ждал знакомый звук саней ненавистного ему Айбеншюца. Кончик платка, в который был завернут камень, он обмотал вокруг правой руки. Он ждал.
Айбеншюц придет, обязательно придет.
40
Через полчаса действительно появился Айбеншюц, но, к сожалению, в сопровождении жандарма Пиотрака. Ядловкер, который думал, что поверитель стандартов прибудет один, понял, что с этим уже ничего не поделаешь, и, затаившись в тени стоявшего на краю двора сарая, пока что стал ждать. Увидев, что поверитель стандартов пропустил жандарма вперед, а сам начал распрягать лошадь, Ядловкер почувствовал, как его сердце содрогнулось от блаженной надежды. Вскоре поверитель стандартов приблизился к сараю, чтобы привязать лошадь к приделанному к двери большому железному кольцу. В это время Ядловкер вышел из укрытия. Айбеншюц не успел издать ни одного звука, крик застрял у него в горле. Ядловкер ударил своего врага по голове завернутым в платок ребристым камнем, и тот с шумом повалился наземь. Ядловкер не думал, что Айбеншюц был таким тяжелым.
Поскольку лошадь не была еще достаточно крепко привязана, она с волочащимися по снегу поводьями начала ходить по двору. Сначала Ядловкер нагнулся над поверителем стандартов, убедился в том, что тот не дышит, что он мертв, а затем взялся за лошадь и привязал ее к железному кольцу на двери сарая. После чего и сам спрятался в нем.
Лишь спустя два часа вахмистр Пиотрак, выйдя посмотреть, куда подевался Айбеншюц, нашел его, бездыханного, возле сарая. Он позвал Онуфрия, и они вместе дотащили тяжелого Айбеншюца до саней. Онуфрий принес веревку и крепко привязал неподвижное тело, лежавшее поперек этих маленьких саней, запряг лошадь, и жандарм, взявшись за поводья, двинулся в сторону Златограда прямо в больницу. Вахмистр думал, что везет мертвого поверителя стандартов, которого возле сарая неожиданно ударили камнем по голове, но это было не так. Поверитель стандартов был еще жив. Знал ли он о том, что его ударили камнем по голове и что он теперь привязан веревкой к саням? В то время как его уже считали мертвым, ему открылось нечто совсем иное:
Он больше не поверитель стандартов, он — торговец. Вокруг него одни фальшивые гири, тысячи, десятки тысяч фальшивых гирь. Он стоит за прилавком, перед ним все эти гири, которые уже не помещаются на стойке, и в любой момент может войти поверитель стандартов.
На двери вдруг зазвенел колокольчик, и вошел главный, самый главный поверитель стандартов. Он немного похож на еврея Менделя Зингера и немного на Самешкина.
И тут Айбеншюц говорит:
— Я же вас знаю!
— Мне это все равно! Служба есть служба! Вот мы сейчас проверим твои гири и весы! — отвечает главный поверитель стандартов.
Ладно, пускай проверяют, говорит себе Айбеншюц, они все фальшивые, но что я могу с этим поделать? Я такой же продавец, как и все в Златограде, и я тоже отпускаю неправильный вес.
Позади главного поверителя стандартов в каске и со штыком стоял совсем незнакомый Айбеншюцу жандарм. Ему стало очень страшно от исходившего от штыка сверкания.
Главный поверитель стандартов начал проверку. Наконец он произнес, и это сообщение в высшей степени удивило Айбеншюца:
— Все здесь фальшиво и тем не менее все правильно. Стало быть, мы не будем на тебя доносить! Мы полагаем, что правильных гирь и весов не бывает. Это говорю я, главный поверитель стандартов.
В эту минуту жандарм Пиотрак добрался до златоградской больницы, и поверителя стандартов сгрузили с саней. Пришел дежурный врач и сразу же сказал Пиотраку:
— Зачем вы его привезли? Этот господин мертв!
41
Вот так и закончилась жизнь поверителя стандартов Анзельма Айбеншюца, и, как говорится, никому на свете не было до него дела.
Вахмистру Пиотраку удалось расследовать, что убил его Ядловкер. После ареста и строжайшего допроса Каптурак рассказал о коварстве Ядловкера по отношению к Айбеншюцу.