Была в них и другая странность: что-то волчье присутствовало в них, как если бы два зверя слились в проворную, злобную, чудовищную химеру.
Мы (я видел глазами Ниив) сбивались дюжинами — в стаю, в рой, в единое существо — и неслись сквозь ночной лес вверх-вниз по озаренным луной склонам, на запах одного создания.
А позади нас — зов и песня, и каждый призыв, каждый перелив мелодии направляет нас, заставляет поворачивать, брать новый след, настигая исходящую ужасом жертву…
Только когда улеглось смятение, я различил одинокую фигуру на склоне горы: женщину с развевающимися волосами, восседающую, как мне показалось, на спине гигантского волка.
Руки ее взметались и падали в непостижимых, но властных жестах, сопровождая улюлюканье и вопли, танец хаоса, безумную песнь, вливавшую безумие в охотящуюся стаю детей-котов.
Впереди нас убегало перепуганное создание. Я вскользь коснулся его и нашел эхо его полных паники мыслей. Оно перебегало от пещеры к деревьям, из расщелины к ненадежному укрытию в руинах дома, обломки которого были разбросаны по склону.
Получеловек, полузверь, плоть и бронза. Создание знало, что обречено на смерть, но некий механизм внутри его плоти и металла заставлял продолжать бег. Им, казалось, двигало двойное побуждение: спасти плоть и защитить то, что было выковано в раскаленных горнах пещер-мастерских.
За короткий миг соприкосновения изнутри самой Ниив я полностью осознал стремление существа отыскать одну из таких мастерских, потому что там оно чуяло безопасность, спасение от беспощадной погони.
Но оно заблудилось на склонах гор, и дикая женщина на своем диком скакуне ясно видела его: она заставляла охотящуюся стаю действовать по своей воле, и вскоре они сомкнулись вокруг жертвы, чтобы убить.
И все же на какое-то мгновение дикие крики женщины смолкли, она замерла на своем волке, устремив взгляд вдаль — вниз по склону, наполовину освещенному луной.
Устремив взгляд на меня!
Она высмотрела или учуяла меня в стае и разгневалась.
Потом она поскакала дальше, оставив за собой только отзвук своего любопытства и глубокой досады.
Всего один миг, а когда я вернулся, Ниив глазела на меня с жадным восторгом.
— Ты видел! Ты видел! Разве не странно?
— Ты привлекла к нам внимание, — упрекнул я ее, — а я подозреваю, что такое внимание нежелательно.
Она, как обычно, строптиво ответила:
— Опять скажешь, что я слишком далеко зашла?
— Что толку тебе говорить. Ты все равно не слушаешь.
Ниив прислонилась к стене.
— Я не заглядывала вперед, Мерлин. Не смотрела в нерожденное будущее.
— И все-таки ты посмотрела, а порой довольно и этого.
Помрачнев на миг, она спросила:
— Ты хоть немного понимаешь, что происходит? Что за погоня? И то странное создание?
— Начинаю понимать. Но Арго не спешит открываться нам.
— Почему бы это, как ты думаешь?
— Он корабль. Он знает правду, но хочет сказать ее, соблюдая свой корабельный порядок. Придется тебе с этим смириться.
Рядом с нами отворилась дверь дома Тайрона, и высокий критянин вышел на улицу, моргая на солнце. В глазах его стояли слезы, которые текли по лицу.
— Моя мать умерла, — заговорил он, увидев меня. — Она уже была мертвой, когда я пришел, но еще жила на той стороне и смогла узнать меня. И она рассказала мне, почему нам опасно оставаться здесь. Мы должны вернуться на корабль и быть настороже.
Я ответил, что полностью с ним согласен, и спросил, о каких событиях упоминала его мать.
— Здесь была война, — отвечал он уклончиво. — Хозяйка Диких Тварей преображала землю. Она почти победила в этой войне и снова стала голосом дня, луны и круговорота времен года. Она вернула себе все когда-то утраченное и выслеживает последних уцелевших почитателей Мастера — Дедала.
Он замялся и вновь поглядел на меня.
— Мать поведала мне о некоем чуде, явившемся задолго до ее рождения, но столь новом, что сами звезды посылают нам приветствия и вести о других чудесах. Когда Дедала похитили, возвратилась Дикая и Древняя. Госпожа Змея, Госпожа Голубка, Госпожа Земля-Кормилица — так называет ее моя мать. Я, конечно, знал о ней. Знал и о Мастере, о Дедале. Но я был ребенком, когда вошел через его Мастерскую в лабиринт и потерялся. Я понятия не имел о том, что тут творится.
Она рассказала, что на протяжении поколений в земле этой появлялись существа, созданные человеком, подобным нам, а не порожденные землей, горами или Дикой Хозяйкой. Его искусство было новым. Война шла скрытно от наших глаз, ночами и в тени, но была жестокой и кровопролитной и меняла даже нас, не ведавших о том.
Она почти прекратилась с похищением Дедала, но все-таки еще продолжается.
Теперь в его взгляде смешивались подозрение и неутоленное любопытство.
— Корабль хранит тайну, Мерлин. Арго что-то знает. Что-то обо всем этом.
Он заподозрил, что я посвящен в тайну, но тогда я еще не был посвящен и, как мог, успокоил его подозрения. Ниив внимательно прислушивалась к разговору.
Он продолжал:
— Здесь со временем что-то неправильное. Мы не в том времени. И Арго привел нас в это место, недоброе место, тут и ты не станешь спорить. Либо ты, либо Ясон должны заставить его поговорить с нами через это нелепое создание дальнего севера.
— Я не нелепая! — возмутилась Ниив.
— Он подразумевает богиню, — заметил я.
Она хихикнула:
— О!
Но не через Миеликки, Хозяйку Северных Земель, открыл нам свою тайну Арго.
Тайрон не ошибся в предсказаниях. Приближаясь к реке и широким причалам, мы поразились царящей здесь тишине. По берегам реки собралась толпа, враждебно рассматривавшая Арго. Рубобост стоял у кормила, Ясон на носу. Они уже обрубили причальные канаты и быстро выходили на стремнину. Холм над городом блестел от белых туник детей, усеявших извилистую тропу, как птичья стая.
Тишина звенела шепотками. Порой по толпе расходилась рябь, когда брошенное кем-то слово разбивало молчание.
На мачте Арго поник в тяжелом безветрии кроваво-красный с черным флаг: Ясон предупреждал об угрозе.
— И как мы через них пробьемся? — спросила Ниив боязливым шепотом, вцепившись мне в локоть. Тайрон поглядывал на крыши, отыскивая способ провести нас над головами этого тихого, но угрожающего собрания.
— Мы отрезаны, — сказал он.
К сожалению, сказал он слишком громко. Несколько голов обернулось, а потом в молчании, столь же грозном, как детский рой, вся толпа стала разворачиваться к нам. Пристальные взгляды, мычание, невнятное, но не настолько, чтобы я не распознал в нем жуткую мелодию всадницы на волке — Хозяйки из лесного сновидения, недавно подсмотренного через Ниив.
Никто еще не сделал к нам ни шага, но их сосредоточенное внимание явно обозначало опасность.
Тогда я вызвал единственное создание, которое могло разогнать этих отчаянных и все же испуганных горожан: быка!
Я вызвал его из сотворенного этими критянами царства Аида, и он явился — чудовищный черно-красный бык. Грохоча копытами по дороге, он прокладывал путь через толпу. Когда бык поравнялся с нами, я остановил его словами, которые считал давно забытыми. Но как легко возвращаются простейшие старые чары, когда в них есть нужда! И это звучное эхо моей юности заставило исполинского быка застыть на месте. Пока он фыркал и перебирал ногами, уставившись на меня, я забросил Ниив к нему на шею; Тайрон вскарабкался ему на спину, а я вскочил между рогов на склоненную голову и вцепился что было сил. Зверь развернулся и пошел к реке, замедлил было шаг, но тут же величественной рысцой двинулся дальше, разбрасывая сложенные на причалах глиняные кувшины и корзины. Оторопевшая толпа держалась на весьма почтительном расстоянии.
Все вышло до смешного просто.
Когда мы скатились по бычьим рогам, Ниив схватила меня за локоть и указала на толпу:
— Гляди! Двойник Тайрона!
Я проследил ее взгляд, но ничего не увидел. Тайрон уже погрузился в воду, и мы с Ниив поспешно последовали его примеру.
Пока мы плыли к Арго, бык смотрел на нас с причала, потом развернулся к северу, опустил голову и внезапно унесся вдаль, в темноту: назад в царство снов.
Ясон втащил на палубу меня, потом выхватил из воды Ниив, но та, еще даже не встав на ноги, на четвереньках отползла от него подальше.
Пока я выжимал волосы, старый аргонавт кивнул на то место, где еще недавно стоял бык.
— Твоя работа, так?
— Да.
— Простые чары. Малая доля твоего дара. Чем ты за нее заплатил? Седым волосом? Минутой жизни? Отчего ты не помогаешь нам чаще?
Он был пьян. И настроен враждебно.
— Я помогаю, когда могу. Я помогаю, когда необходимо. Я помогу больше, если это будет совершенно необходимо. Я не могу проматывать даром свою жизнь.
— Свою жизнь? Твоя жизнь! Ты и малой доли ее не помнишь…
Мне пришло в голову, не объяснить ли ему, в чем опасность применения даже малых чар, опасность, о которой я никогда не забывал: в любую минуту распад может настигнуть меня, время может свести со мной счеты, прежние хранители могут покинуть меня. Мне давным-давно следовало вернуться к месту, где я родился, вместе с другими, посланными на Тропу, чтобы ходить по следу, как говорили предания Артеменсии. Но я все еще был здесь, все еще молодой, все еще очень живой, и жил «взаймы» у Времени, как любили говорить эти греки.
Жизнь взаймы. Фраза, которая переживет века.
Я уже не помню, сколько кругов я цеплялся за Время, как малыш за любимую бабушку, которая балует и любит, никогда не осудит, всегда утешит. Но и никогда не забывал, что придет ночь, когда бабушки не станет.
В любой момент даже малое напряжение дара могло нарушить заклятие. Крапивник, вызванный, чтобы со стрехи подглядывать за разговором правителя с дочерью. Или что-нибудь столь же простое, такое же легкое чародейство, которое отнимет лишь долю мига, неуловимое мгновение от времени распада моего тела, как часто говорила Ниив и как повторил сейчас Ясон. Один седой волос, один вздох — и такое простое действие может стать моей гибелью.