Я не просто осторожничал с чарами. Я порой боялся их как огня.
— На что ты так сердит? — спросил я его.
— Я не сердит. Сердится Арго. — Он нахмурился, словно только что ухватил мысль, до сих пор ускользавшую. — Когда он не в духе, не в духе и я.
— Ты всегда был его любимым капитаном.
Он ожег меня взглядом. Тайрон снял и теперь старательно развешивал для просушки свою тунику цвета янтаря. Его занятие насмешило Рубобоста, но Тайрон был нечувствителен к подобным подначкам. Ниив понуро сидела у мачты, выжимая свое новое платье и поглядывая на меня.
— И еще одно, — вдруг сказал Ясон. И не дождавшись от меня вопроса, объяснил сам: — Дети пропали.
— Пропали? Когда они исчезли?
— Они не исчезли. Ушли с Талиенцем. Урта пошел их искать. Талиенц уверял, что они лучше других сумеют высмотреть мастерские, о которых ты говорил. Пещеры творца. Одна спрятана в холмах за городом. Пещера Дисков. Но Урта вдруг заметался, почуял опасность. Он очень близок со своим сыном. Он отправился их искать.
Что затевал Талиенц? Свербящая мысль, легкое беспокойство. Талиенц был один в обществе пяти крепких и весьма воинственных юнцов. Он был им неровня. Но что у него на уме?
— И еще кое-что, — устало продолжал Ясон.
— Да?
— Та деревянная фигура, старая карга…
— Миеликки! Берегись, как бы она не услышала.
— Деревянная ведьма, — поправился он с кривой ухмылкой. Он очень плохо владел собой.
— Так что с ней?
— Она зашевелилась. Каждый раз сдвигается совсем чуть-чуть, но явно ожила. Как и тот деревянный воин. А ведьма еще и нашептывает слова. Единственное, что я сумел разобрать, — это «Мерлин».
Арго хотел со мной поговорить, на этот раз я не сомневался. Меня наконец позвали.
Мальчики или Арго — кто важнее? Урта со своими людьми пока позаботится о мальчиках. Потом я сумею их высмотреть.
— Держи свое мнение при себе, — вполголоса посоветовал я Ясону.
Он с подозрением уставился на меня, но я уже спускался по трапу в Дух корабля.
Часть четвертаяТАНЦЫ ВОЙНЫ
Глава 21СВАДЕБНЫЙ ОБЕТ
Переступая порог, я думал, что окажусь на опушке леса, что увижу поджидающую меня мечтательную Миеликки под летним покрывалом и рысь, растянувшуюся у ее ног.
Но я очутился в мраморном коридоре, шагнул на скользкий гладкий камень. Проход гулко звенел эхом. В высокие проемы по обеим сторонам лился свет. Вдали бормотали голоса. Звучали торопливые шаги спешащих по своим делам мужчин и женщин.
Вопль, за ним смех. Звон бронзы о бронзу. Одобрительные крики и снова смех. Меня окружали звуки, и я понял, что оказался во дворце, а поняв это, внимательнее всмотрелся в высокие изваяния, выстроившиеся вдоль коридора: воинственные боги и пышно одетые богини, высеченные из камня цвета начищенной меди или зеленого, как старая бронза. Все головы повернуты вперед, взгляды у одних опущены, у других направлены вбок, у третьих устремлены в небо над высокими потолками.
Я сразу понял, куда попал.
Дворец Медеи из кедра и зеленого мрамора, выстроенный Ясоном в Иолке в годы после похода за золотым руном.
— Ты помнишь меня? — спросил слабый голосок за спиной, и я быстро, почти испуганно обернулся. Там стояла девочка, темноглазая, с хитрой улыбкой, в зеленом плаще. Волосы цвета воронова крыла заплетены в длинные косы и сколоты на плечах, откуда свободно спадали до пояса. — Ну же?
В памяти что-то дрогнуло, но…
— Нет. Не помню. А должен?
— Ты плыл со мной, Мерлин, — хитро прищурилась она. — В Колхиду. Ты должен меня помнить. Мы плыли в Колхиду за руном. С Ясоном и его недочеловеками.
И опять что-то шевельнулось в памяти.
— Ты хочешь сказать — с полубогами.
Большая часть первой команды Ясона была набрана в срединном мире между землей и небесами.
Девочка рассмеялась.
— Я хочу сказать — с полулюдьми. Божественная половина не воняет. Божественная половина не нуждается в мытье. — Она запнулась. — Впрочем, разбойник есть разбойник, даже если он ублюдок кого-то из богов.
— Они были отважными людьми. Поход был опасным и успешным. Мы захватили то, что искали.
Она с горечью рассмеялась:
— И объелись лотосом.
— Кто ты?
Она приложила палец к губам:
— Ты был таким тихоней, в свой черед работал веслом, охотился, наблюдал, слушал, собирал. Ты думал, я не узнаю тебя? Думал, я не знала, кем ты был или, вернее, кто ты есть?
— Кто ты?
Она с улыбкой взяла меня за руку:
— Подсказка: до меня здесь была дикая старуха с гористого островка на юге от Греческой земли. Богиня дикарей. Не так уж легко, скажу я тебе, было отделаться от нее. Ясону это удалось! До нее? Нимфа. До нимфы? Еще одна визгливая покровительница с гор на востоке. Баабла. Та была больше орлица, чем женщина. И домом ей служило орлиное гнездо на башне, что стремилась дотянуться до звезд. Ну же, Мерлин, ты должен уже узнать меня!
Я признался, что узнал.
— Да. Афина, наша покровительница на Арго.
Она три раза размеренно хлопнула в ладоши.
— Молодец. Хотя порой вам улыбалась моя мать, Гера.
— Но ты просто девочка!
— Просто эхо, — поправила она. — Когда Афина покинула корабль, здесь осталась эта малая тень. Остались тени всех его хранительниц, кроме той дикарки, Укротительницы. Как страшно! Иные тени так стары, что стали тише шепота. Мы все теперь живем в меркнущем мире. Мы спим, и играем, и мечтаем. Но всего этого не слишком много. Слишком стары, слишком далеко зашли. Вот что я такое: эхо, шепот, мечта. Но сейчас Арго пожелал, чтобы я показала тебе то, о чем ты забыл. Он вызвал меня назад. Ты был в отлучке, когда это случилось, упражнялся в магии, хотя вскоре вернулся к Ясону.
Она пробежала мимо меня, поманив за собой.
Дворец гудел и гремел звуками. От игры света на мраморных стенах коридор казался живым.
Она провела меня в парадное святилище — просторный зал с высокими потолками и стенами, сложенными из толстых кедровых бревен. В центр зала вел лабиринт из гранитных столбов, порой высоких, как корабельные мачты. Медея воссоздала колхидское святилище, но вместо расщелины между валунами и деревьями здесь блестел янтарно-зеленый мрамор.
В самой середине зала возвышался вставший на дыбы белый каменный баран, в шесть раз выше человеческого роста. В вытянутых передних копытах он держал широкий медный сосуд. Его рубиновые глаза косили в стороны, рога были увиты золотыми нитями. Пасть разинута. Поток расплавленной бронзы изливался из горна в его голове, собираясь в сосуд.
Внутри этого громадного каменного изваяния слышался шум механизма, втягивающего остывшую бронзу обратно в горн, чтобы опять превратить ее в «слюну божества».
Медея, хотя и усвоила греческие обычаи, оставалась по наследственному праву жрицей Овна.
Звон тамбуринов и нестройные причитания женщин, горестная песнь, внезапно завершившаяся пронзительным воплем, подсказали мне, что обряд подошел к концу. Медея с Ясоном вышли из-за столбов рука об руку. Медея в черных с зеленью колхидских одеяниях, с пышной юбкой колоколом, груди прикрыты длинным широким нагрудником с зеленым и золотым узором, сделанным из дубленой бараньей шкуры. Нижнюю часть лица скрывала вуаль из лазуритовых бус; черные волосы навиты на высокий тонкий конус из кедрового дерева. Ясон, напротив, был в простой шерстяной тунике земледельца, правда, разукрашенной, но отнюдь не царской. И в одной сандалии. На шее у него, на золотом ожерелье, висел амулет в виде маленького кораблика из синего кристалла.
Но выглядел он опрятным: борода подстрижена и тонкой линией окаймляет подбородок, волосы собраны в пять тугих косичек, приколотых к голове. Глаза блестят, улыбка довольная. Таким запомнился мне Ясон в нашу первую встречу: молодым, дерзким, жадным и самоуверенным.
Я вслед за ними покинул Зал Овна. Один раз Медея чуть обернулась, словно прислушиваясь.
Неужели она сознавала мое присутствие? Она должна была знать, что я в нескольких днях пути от них, у оракула. Но неужели она уловила эхо будущего?
Тень Афины, дух-дитя скакал вприпрыжку рядом со мной.
— Тебе, кажется, со мной неловко, — угадала она.
— Нет. Просто я запутался.
— Оттого что я маленькая? Все боги когда-то были детьми. Все боги когда-то были двумя большими богами, пыхтевшими в объятиях друг друга. Боги наделены умением продвигаться взад и вперед по собственной жизни. Ты тоже почти умеешь это. Разве нет? Ты меньше мужчина, чем большинство из вас.
— Прошу прощения?
Она засмеялась своей оговорке.
— Я хотела сказать: в тебе больше чего-то другого, чего-то странного, чего-то от Времени.
— Да, я такой. Куда мы идем?
— Подсматривать за ними, — хихикнула девочка. — Подсматривать, как они… обнимаются? Я достаточно изящно выразилась?
Я остановился.
— Это касается только их.
— Тебе не хочется посмотреть?
— Нет.
— Чепуха! Ты только и делаешь, что подсматриваешь. Я знаю тебя, молодой старец. Ты никогда не стесняешься подсмотреть, если думаешь, что можешь так что-то узнать. И я тоже. Даже когда я настоящая, а не тень. — Она добавила, поддразнивая: — Вот уж не думала, что ты так застенчив, Мерлин.
И я не думал.
Конечно, не застенчивость удерживала меня. А память о любви к Медее. Моей любви к Медее. Но Афина-эхо потянула меня за руку, и мы пошли дальше по коридорам к спальне колхидской жрицы и ее изголодавшегося греческого завоевателя.
Свита Медеи — опытные женщины и юноши с пушком на подбородках — засуетилась, захлопотала, заканчивая привычные дела: наполнить тазы водой, маленькие золотые кубки — вином, расправить складки ткани над постелью: открытую палатку из цветных полос, скрывающей под собой ложе.
Нагая Медея была прекрасна: ее вид, воспоминания о ней молотами стучали у меня в голове. Она была такой бледной рядом со смуглым волосатым Ясоном. Когда они обнялись, когда прервался первый поцелуй, он отвернулся от меня, опуская Медею на ложе, но глаза Медеи нашли мои глаза, и движение ее губ беззвучно поведало, что она знает о моем присутствии. Она встретила мой взгляд из глубины прошлого, и в ее глазах была теплота, а потом снова ярость волчицы, и она прижалась к мореходу, раскинувшись под его сильным, но нескладным телом.