Она жестом приглашает меня на веранду. Я поднимаюсь по ступеням, и ее дети пятятся. Они не доверяют мне ни на йоту. Не могу сказать, что я на них в обиде.
Входная дверь треснула и висит на одной петле. Внутри дома тихо, но дух насилия до сих пор витает в воздухе. Ножки у стульев отломаны. Шкафчики открыты и опустошены. Мука, фасоль и осколки стекла рассыпаны по полу. Резко пахнет виски.
– Они расколотили почти всё, верно? – спрашиваю я.
– Почти, – Глория пристально смотрит на меня, словно все еще не может решить, кто я, друг или враг. – Тебе можно верить?
– Глория, буду честна с тобой, в данный момент мне трудно отличить правильное от неправильного. Но я точно знаю, что вы с Абрахамом – хорошие люди, и если есть что-то, что я могу сделать, чтобы помочь всем вам, скажи мне что.
Она касается своей распухшей губы, задумавшись.
– Они добрались не до всего, – Глория указывает через окно на курятник. Его дверца открыта, и куры высыпали наружу, клюют что-то на земле. – Абрахам принял к сведению твой намек. Он закопал сотню кварт[21] под куриной подстилкой. Более чем достаточно для выкупа. Но учитывая все, что происходит, у нас нет покупателей.
Мэри отдыхает на кровати Герцога, на подушках, горой подпирающих массивное изголовье из красного дерева. Лицо у нее цвета топленого сала, глаза припухли, темные волосы распущены и падают на плечи. Эта беременность тяжело дается Мэри, у нее ужасные судороги, она не может удержать в желудке пищу, и то, что я собираюсь сказать, не улучшит ее самочувствия, но я должна это сказать.
– Мэри, ты вообще представляешь, что происходило прошлой ночью?
– Закон делает свое дело. – Ее голос странно невыразителен.
Моя сестра считает себя хорошей женщиной, законопослушной, благочестивой прихожанкой, и я готова прозакладывать свою голову, что именно это она твердит себе весь день, – что она на правой стороне.
– Ты говорила, что хочешь помочь людям округа Клэйборн. Я надеялась, что ты это сделаешь, верила, что ты сможешь. Но, Мэри, я только что вернулась из дома Крокеттов. Эти громилы рассекли Глории губу!
– Мистер Лоу и его люди делают то, что должны делать, – говорит сестра тем же безликим голосом.
– Бить мать на глазах у ее детей?! И так не только с Крокеттами. Эти подонки разделывают под орех людей по всему округу!
– Я больше не могу это обсуждать. Мне нужен покой. Я должна отдохнуть.
– В данный момент ни у кого здесь нет покоя!
– Пожалуйста, уйди.
Мэри закрывает глаза. Неужели она действительно настолько бесчувственна, как кажется? Настолько умышленно «ничего не знает»? Как раз об этом я и намереваюсь ее спросить, когда в комнату входит Филипп.
– Мэри нельзя беспокоить!
Рукава его рубашки закатаны до локтей, и он выглядит исхудавшим, но при этом дерганым и взбудораженным. Он выталкивает меня в коридор.
– У вашего мистера Лоу и его помощничков выдалась та еще ночка! Вы называете себя служителем Божьим, но эти мордовороты, которых вы привезли, обращаются с людьми как с животными! Даже хуже!
– Вас не должно было быть у тюрьмы вчера ночью, мисс Кинкейд. Все это – не вашего ума дело. Не переходите дорогу мистеру Лоу.
– Мэри хотя бы знает, что творится от ее имени?
– Не впутывайте в это Мэри.
– Мэри уже в это впуталась!
– И отныне и впредь, когда эта дверь закрыта, она должна оставаться закрытой! – он отталкивает меня и хлопает дверью.
Это что же, Мэри мстит? Наносит ответный удар людям округа Клэйборн за то, как обошлись с ней и ее матерью двадцать лет назад? Или она искренне верит, что спасает их души? Мэри прекрасно осознает, что́ происходит, но ей все равно. А может быть, она не знает и знать не хочет.
Что так, что сяк, теперь ясно, что мы с сестрой встали на очень разные стороны.
Когда я открываю дверь Универмага, звенит колокольчик. Сегодня суббота, обычно – самый суетный день недели, но магазин почти пуст.
Я направляюсь в кабинет Герцога, чтобы поговорить с Сесилом о Глории Крокетт. Его там нет, но на столе лежит специальный выпуск «Газеты» с заголовком на первой странице:
НЕГР-САМОГОНЩИК В ТЮРЬМЕ
Статья описывает «видного негра Абрахама Крокетта», но не называет поименно никого другого из арестованных мужчин, называя их «пособниками производства виски», из-за чего складывается впечатление, будто Абрахам – предводитель банды бутлегеров.
Значит, вот как будут рассказывать эту историю. Этот подлиза Моррис Нельсон теперь пишет статьи, которые, как он думает, понравится читать Мэри. В этой статье нет фактов, которые были бы совершенно неверны, но в то же время она – одна большая ложь. Проглотят ли это люди? Всякий раз, как возникают проблемы, слишком многие в этих местах с готовностью винят во всем цветных, а эта статья лишь взбаламутит их, сделает труднее жизнь Глории и ее детей – и Абрахама, если он когда-нибудь выйдет из тюрьмы.
Дверной колокольчик снова заливается звоном, и я бросаю взгляд сквозь одностороннее окно. Это Том Данбар, он идет сюда. Что он делает в Кэйвуде? Видя меня, Том улыбается, но это натянутая, усталая улыбка.
– Не знаю, зачем вы здесь, мистер Том Данбар, но чертовски уверена, что рада вас видеть, – говорю я. – С вами и вашим отцом у нас в округе Клэйборн теперь ровным счетом двое мужчин в здравом уме!
Я надеялась, что это чуточку рассмешит Тома, но он лишь качает головой.
– Это безумие свалило отца в постель. Вот почему я вернулся домой.
– Насколько все серьезно?
– Ему необходим отдых. И все равно… – Том снимает с полки гроссбух Универмага, – он хочет, чтобы я привез ему это.
– Сесил принимает гостей? Я отвезу тебя обратно. Или теперь, когда тебя окольцевали, это недопустимо?
Том наконец улыбается мне той неторопливой, теплой улыбкой, которой я так дорожу.
– Мы сделаем исключение.
Снаружи Мейн-стрит все так же пустынна, хотя стоит прекрасное октябрьское утро.
– Я заведу машину, – говорит Том и усмехается. – Не волнуйся. Я сделаю это левой рукой.
«Лиззи» заводится с пол-оборота, и он забирается в машину рядом со мной. Я замечаю на его пальце обручальное кольцо. Я не видела Тома с тех пор, как он женился.
– Ты привез с собой жену?
– Эми не смогла поехать.
– Как тебе семейная жизнь?
Том кивает.
– Пока – очень хорошо. Мне нравится, когда кто-то есть рядом.
Кто-то есть рядом. Я никогда не думала о браке в таком ключе, и мне нравится, как это звучит.
– Рада за тебя, Том.
Том Данбар женат! Они с Эми приглашали меня на свадьбу – шикарное мероприятие в Джорджтауне, с фраками, вечерними платьями, оркестром, всем причитающимся, – но она пришлась примерно на то же время, когда Кэт родила, так что я не смогла вырваться. Я рада, что Том счастлив, и это правда, но он живет теперь в Джорджтауне со своей молодой женой, и я боюсь, что там и останется. У меня такое ощущение, будто я лишилась друга, и какая-то часть меня жалеет о том, что я сказала ему не дожидаться меня.
Мы проезжаем мимо дома Мэтти и шерифа Эрла. Шторы задернуты, но я знаю, что они дома. Мэтти по-прежнему дичится людей, а шерифа Эрла не видели с тех пор, как Лоу взял поддержание законопорядка на себя. Я знаю, что должна нанести им визит, но до них я доберусь позже. Прямо сейчас мне нужно увидеть Сесила.
Дом Данбаров стоит близко к улице, высокий и надежный, красный кирпич его стен едва проглядывает сквозь слой выцветшей белой краски. Сесил сидит в кресле-коляске с плетеной бамбуковой спинкой у эркерного окна. Он кажется хрупким, почти восковым, его лицо омывает мягкий свет, в то время как Луиза читает ему «Газету». Статью об Абрахаме Крокетте.
– Герцог всегда говорил, что ничто так не успокаивает его, как вид мудрого лица Сесила Данбара, – говорю я. Он слабо помахивает мне рукой. – Но, мудрый мистер Данбар, если вам нездоровится, возможно, не следовало посылать Тома, чтобы он привез вам работу на дом.
– Мне следовало топнуть ножкой, – говорит Луиза. Это маленькая, с тихим голосом женщина, которой никогда не приходится повышать тон, чтобы завладеть вниманием собеседника. Она всегда обращалась со мной так, будто я ее племянница, одинаково готовая обнять, когда я была послушной девочкой, и отшлепать, когда я не слушалась. Сейчас она не скрывает своей тревоги за мужа, и взгляд ее темных глаз, так похожих на глаза Тома, напряжен и мрачен. – Решительно запретить ему хотя бы пальцем шевелить, – добавляет она.
– Проверка этих цифр снимет тяжесть, которая давит мне на голову, – говорит ей Сесил.
– Вижу, вы читаете об Абрахаме, – говорю я. – Вот из-за этого я и пришла.
– Я знаком с этим человеком бо́льшую часть своей жизни. Он, Герцог и я в свое время рыбачили вместе, когда были мальчишками, – Сесил медленно качает головой. – Никогда не думал, что округ Клэйборн до такого докатится.
Я сажусь рядом с Томом на мягкое сиденье в эркере.
– Я вчера навестила Глорию и детей. У нее рассечена губа. Малыши перепуганы до полусмерти. И Глория тоже, хотя она изо всех сил это скрывает. Сесил, мне нужен совет, и вы – практически единственный человек в округе, который в эти дни мыслит ясно.
Луиза кладет руку на его плечо.
– Сесил, я не хочу…
– Мы быстро, – обещает он.
Я рассказываю Сесилу о сотне кварт, припрятанных Абрахамом, о том, что Глория должна продать их, чтобы внести за него залог, но, поскольку эти головорезы понаставили всюду блокпостов, все покупатели не из нашего округа исчезли.
– Лучший шаг для Глории – доставить этот виски кузену Билли Бонда Синклеру, в округ Уэбстер, – говорит Сесил. – Он покупает у людей, которым доверяет. Билли мог бы дать рекомендацию. Я слышал, что у него нет проблем с деньгами для залога.
– Я не в лучших отношениях с Билли Бондом.
– Поговори с ним. Предложи ему хорошую долю.
– Глория не сможет доставить весь этот виски в округ Уэбстер. А как же блокпосты? Кроме того, у нее нет машины.