Этого ли я хочу? Этого ли хотят люди в округе Клэйборн?
– Поставьте на него свою метку, – продолжает Роули. – Теперь это ваш магазин.
Он мой – но не мой. Универмаг должны любить люди, которые ходят сюда за покупками. Они должны доверять этому магазину. Я хочу, чтобы он казался современным, но не настолько, чтобы они чувствовали себя отсталыми. Я купила альбом с видами Роанока и хочу хорошенько рассмотреть фотографии магазинов, разобраться, будут ли люди округа Клэйборн чувствовать себя желанными гостями, входя внутрь одного из таких помпезных зданий.
– Я дам вам знать завтра, – говорю я Расселу.
Вернувшись в Большой Дом, листаю в библиотеке альбом – эти магазины выглядят настолько шикарно! – и вдруг ощущаю ладони Роули на своей талии. Потом он пристраивает подбородок в ямку, где шея переходит в плечо, и я чувствую его жар – жар, от которого мои коленки и мой здравый смысл превращаются в желе. Но не здесь. Не сейчас. В окно может заглянуть Нелл. По коридору может приползти Грейс, а за ней по пятам придет тетушка Фэй. Я пытаюсь расцепить ладони Роули, но он не отпускает.
– Ты поставишь свою метку, и я хочу сделать то же самое, – тихо говорит он. – Давай поженимся.
У меня в груди все сжимается. Предложение о браке вроде бы должно быть романтичным, получившая его женщина должна чувствовать себя шалой от любви, но Роули до сих пор держит меня в объятиях, а я не могу дышать. Я в ловушке. Я отталкиваю его – сильно. Он выпускает меня, но встает между мной и дверью, той самой дверью, которую перекрывал собой Герцог, когда была убита мама. Я не могу сбежать! Озираюсь по сторонам и вижу на каминной полке саблю Полковника. Вид этой сабли – сабли, из-за которой была убита мама, – в то время как я стою в помещении, где она погибла, и слушаю мужчину, требующего, чтобы я вышла за него замуж, – все это спускает с цепи что-то темное внутри меня.
Я тянусь за саблей – никогда прежде я ее не касалась, всегда сторонилась – и выхватываю ее из ножен. Она прекрасно лежит в руке, легкая и сбалансированная, словно продолжение моего предплечья. Никто не загонит меня в ловушку!
– Когда-нибудь видел такое? – спрашиваю я.
– Я знаю, что это.
– Рссказывают, что мама замахнулась ею на Герцога. Вот так, – я взмахиваю саблей и, не задумываясь, рассекаю ею воздух над головой Роули. Он приседает и отступает на шаг назад.
– Салли, ты что, последних мозгов лишилась?!
– Может, и так, – не могу удержаться. Снова взмахиваю саблей. – Может, она и вправду пыталась его убить. Вот так! – Вновь взмах клинком. – Может, он этого заслуживал!
– Отдай мне эту треклятую штуку!
Роули протягивает руки, и точно так же, как непонятное что-то завладело мной, оно меня отпускает, и я – снова я, и Роули – снова Роули, мужчина, который попросил меня выйти за него замуж, а не мужчина, задумавший поймать меня в ловушку, – но от всего этого я делаюсь слабой, как мокрая тряпка. Я отдаю ему саблю.
– Извини. Не знаю, что на меня нашло.
– Салли, ты слышала, как я только что просил тебя выйти за меня?
– Конечно, слышала.
– И?..
– Сейчас слишком много дел.
– Тем более!
– Мне нравится все как есть.
– А мне нет! – Роули загоняет саблю в ножны и ставит обратно на каминную полку. – Люди уже догадались, Сэл. Я вижу это по их глазам. Мне тошно скрываться, как будто я делаю что-то плохое. Мы можем закатить самую шикарную свадьбу, какую только видел округ Клэйборн. А можем просто сбежать в Роанок.
– Мне надо об этом подумать.
– Да о чем тут думать?!
О многом. Тут много о чем надо подумать. Много о чем поговорить. Например, дети. Он – один из тех мужчин, которым обязательно надо сына? А что, если я не подарю ему сына? А что, если появится какая-нибудь молоденькая красотка и пообещает это сделать? Тогда что? Мы все знаем о том, как быть нежными, и жаркими, и липкими, Роули и я, но что мы знаем о том, как быть мужем и женой? О том, как давать клятвы и держать их?
Но я говорю только:
– О многом.
Глава 48
Ногти у Роули сегодня для разнообразия чистые. Мне нравятся мужчины с грязью под ногтями – смотришь и понимаешь, что они не белоручки, но Роули и чистым выглядит чертовски здорово. Он надел черный галстук-бабочку и черный пиджак с блестящими лацканами. Я тоже принарядилась, как никогда раньше, и все дергаю за подол вечернее платье из серебристого сатина, которое сшила мне тетушка Фэй. Эта чертова штука настолько плотно сидит на мне, что можно все ребра пересчитать.
– В этом платье я выгляжу как украшение на капоте.
– Ты выглядишь настолько хорошо, что тебя следовало бы объявить вне закона. Мне трудно следить за дорогой.
Мы в «Паккарде» – едем на новогоднюю вечеринку Жоржетты Реймс, и Роули за рулем. После того дурацкого припадка с саблей я стараюсь вести себя чуточку приличнее, и один из способов это делать – пустить мужчину за руль.
Я тереблю мамино ожерелье с лунными камнями, гадая, что подумает о Роули Жоржетта. Она пригласила меня на эту вечеринку, сказав, что хочет представить меня каким-то «годным» холостякам, но я спросила, можно ли мне привести с собой парня, который хочет, чтобы я вышла за него замуж. Забавно, что Жоржетте я сказала то, чего не говорила никому в Кэйвуде. Полагаю, ее мнению я могу доверять, учитывая, что она не ставит ни на одну лошадь в этом забеге.
– Кто этот парень? – спросила она. – Чем на жизнь зарабатывает?
– Парень – горец из Блуфилда. Потом военный летчик. Теперь работает на меня, в смысле, со мной.
– Понятно, – протянула она и добавила: – Привози его. Я способна оценить мужчину по его манере здороваться.
Мы въезжаем в Ричмонд с его мощенными булыжником улицами и сияющими чугунными уличными фонарями, затем поворачиваем на Монумент-авеню, минуя статуи генералов, проигравших войну, но изваянных так, будто они ее выиграли. Дом Жоржетты великолепен, как дорогой отель, с крутой крышей, башенками, фронтонами, горгульями; каждое окно сияет электрическим светом. Роули длинно присвистывает. Я знаю, что он чувствует. И я еще считала Роанок большим шикарным городом! Но в нем нет подобных домов. Говорят, богачи в Ричмонде даже самогон не особо жалуют, предпочитая фирменное пойло, контрабандой ввозимое с островов у побережья Флориды.
Внутри очередь из гостей змеится через отделанный черно-белым мрамором холл. Их встречает Жоржетта, а сбоку от нее стоит дородный мужчина с заметной сединой в волосах. Судя по его виду, ему одновременно и скучно, и забавно. Должно быть, ее муж. Рядом с Жоржеттой маленькая красноглазая обезьянка нервно лепечет и тянет за золотую цепку у себя на шее. Позади обезьянки в золотой клетке, маленькой копии Жоржеттиного дома, сидит ярко-зеленый попугай. Мне так и кажется, что попугай вот-вот скажет что-нибудь умное, но он издает только пронзительные вопли.
Когда подходит наша очередь, Роули театрально кланяется и целует руку Жоржетте.
– Какая красивая пара! – восклицает она. – Салли, познакомься с моим мужем, Густавом Реймсом, самым умным адвокатом в Виргинии.
– Который не занимается юриспруденцией, – добавляет тот и протягивает руку. Его хватка крепче, чем у большинства мужчин, пожимающих руку женщине, но я стискиваю пальцы в ответ ничуть не слабее, чем он, и, похоже, ему это нравится. – Зовите меня Гусом.
– Он ищет лазейки, – продолжает Жоржетта.
– Неудачники соблюдают законы. Мошенники нарушают законы. Умные люди находят в законах лазейки, – поясняет он.
– Соблюдать, нарушать, обходить – я не особо об этом задумываюсь, – говорю я. – Просто делаю то, что необходимо сделать.
Гус наклоняет голову набок и с интересом разглядывает меня.
– Ну разве она не чудо, Гус? – восклицает Жоржетта. – Я же говорила, она тебе понравится!
– Слыхал я, у вас с моей девушкой Салли была та еще поездка, – говорит Роули Жоржетте. – Чуть ли не до мокрых штанишек.
– Именно так.
– Еще слыхал, вам сел на хвост настоящий бандит, – Роули едва прячет ухмылку.
– Все равно он не чета Салли!
– Ну, с ней-то немногие сравнятся. – Роули протягивает Гусу руку для рукопожатия.
– А вы, должно быть, тот самый механик, – говорит Гус.
Улыбка сползает с лица Роули.
– Он мой партнер, – говорю я. Похоже, муж Жоржетты из тех мужчин, которых хлебом не корми, дай испытать другого мужчину, проверить, кто круче.
– Прошу прощения, – с улыбкой говорит Гус.
– Ну, каждому порой случается вляпаться в кучку, – Роули хлопает Гуса по плечу.
Когда Гус отходит, Роули шипит:
– Этот пингвин-переросток, муженек твоей подружки, только что оскорбил меня.
– Не переживай. Ты дал ему сдачи той же монетой.
Мы переходим из холла в длинную комнату, полную картин в золотых рамах. Среди них есть одна, огромная, как амбарная дверь, на которой римские солдаты куда-то уносят пухлых обнаженных женщин. Есть еще золотые орлы, сидящие на настенных зеркалах, золотые купидончики, прикорнувшие на часах, и золотые женщины, поддерживающие мраморные столешницы, их золотые груди дерзко выпрыгивают из золотых греческих одеяний. У себя в округе Клэйборн я, можно сказать, богачка. Я не Вандербильт, но у меня есть туалет со смывом, я вовремя оплачиваю счета, никогда не ложусь спать голодной, разве что если слишком устала, чтобы поесть, и когда в моей обуви протирается дыра, я покупаю новую. У меня есть горничная – чтобы громко меня окликать. Есть «Паккард». Это богатство. Или так я думала. Пока не увидела все это. Может быть, мне следовало сидеть себе в округе Клэйборн и продолжать думать, что я богата. Но мне на глаза никогда не попадались женщины вроде Жоржетты, и я хотела увидеть, как она живет, хотела понять, стану ли я завидовать ее жизни, или возмущаться ею, или просто чувствовать себя не в своей тарелке. И, по правде говоря, я ощущаю это все. Все разом.
Открытые двери дома выходят в сад, где стоит подогреваемый крытый бассейн с ложем из голубого бетона, весь освещенный подводными лампами, от которых вода мерцает. У его дальнего конца оркестр играет бравурные мелодии, и повсюду вокруг нас мужчины и женщины танцуют – не топчась с ноги на ногу, не притопывая и не подскакивая, как делаем мы в округе Клэйборн, а тряся плечами и дрыгая ногами, словно у них в штанах муравьи.