аке не исполнила соглашение. И вот теперь ее убил муж, в точности как мою маму. Что случилось с соглашением Жоржетты?
Каждое утро мой столик в кафе завален газетами, и я читаю всё, до последнего слова, что удается найти об этом деле. Его подробности омерзительны, но при этом завораживают. Репортеры и впрямь обращаются с этой историей, как с каким-нибудь дешевым романом, называя Гуса «адвокатом по алкогольным делам, любителем лазеек», а Жоржетту – «роскошной и похотливой охотницей за деньгами». Оказывается, Гус и Жоржетта давали взятки сенатору Куку за разрешения на торговлю «медицинским спиртом» – одна из тех самых лазеек, которые сделали Гуса богатым. Но Жоржетта узнала, что на их след напал федеральный агент. Поэтому сдала Гуса, чтобы спасти собственную шкуру, помогая агенту собирать улики против мужа, а потом между ними завязалась интрижка. Но шпионы Гуса в правительстве рассказали ему об этом. Он застал жену, когда она плавала в том бассейне, который он для нее построил, и застрелил на месте.
Эти репортеры раскопали прошлое Жоржетты и узнали, что ее отец был богатым владельцем текстильной фабрики, но обанкротился, а ее мать покончила с собой, осушив пузырек с ядом. Жоржетте было десять лет, когда это случилось, она была старше, чем я в то время, когда погибла моя мама, была достаточно большой, чтобы понять и запомнить.
Возможно, я была чересчур строга к Жоржетте. Я-то думала, что у нее была легкая жизнь, но, возможно, это была еще одна вещь, которую я не желала видеть, – то, что за образом богатой избалованной женщины пряталась раненая, разгневанная маленькая девочка с дырой в сердце. Мы обе лишились матерей, когда были маленькими девочками, но она никогда об этом не упоминала. Она знала обо мне все, но я не знала о ней практически ничего. У меня не было возможности расспросить. Что она рассказала бы мне, если бы такая возможность была?
Через две недели после гибели Жоржетты Джози подкладывает мне свежий номер «Дейли Рекорд».
– Эта история становится все безумнее и безумнее, – говорит она, постукивая пальцем по заголовку:
ЗАЩИТА АДВОКАТА ПО АЛКОГОЛЬНЫМ ДЕЛАМ: ВРЕМЕННОЕ ПОМРАЧЕНИЕ РАССУДКА
Гус нашел очередную лазейку.
– Да какой же надо быть женщиной, чтобы так предать своего мужа! – возмущается Джози.
– Женщиной, которая считает брак соглашением.
– Вот уж могу понять, почему этот ее муженек сделал то, что сделал! – фыркает Джози.
Я помешиваю кофе. Удастся ли Гусу выйти сухим из воды? Если присяжные будут думать, как Джози, то наверняка.
– Эта женщина, – продолжает возмущаться Джози, – она на это напросилась! По моему мнению.
Пробую кофе. Помню, Жоржетта говорила, что всегда получает то, о чем просит, но этого я вслух говорить не стану.
– А вы что думаете? – спрашивает Джози. – Думаете, она получила то, что заслужила?
– Некоторые люди будут так думать, но нет, я так не думаю. – Больше я не говорю ничего, и Джози переходит к следующей кабинке.
Она получила то, что заслужила.
Это же говорили некоторые, когда была убита мама. Это же мы говорим себе иногда – как способ осмыслить происходящее, как способ ощутить себя в большей безопасности, – что люди, которые пострадали, сами навлекли на себя страдания. Но это такая ложь! Множество людей не заслуживают того, что получают. Эдди, к примеру. Абрахам Крокетт. А многие не получают того, чего заслуживают.
А Гус? Он получит?
Глава 52
Я еле втиснулась на скамью в последнем ряду зала суда, но все равно вижу спину Гуса, его массивные плечи, на которых натягивается тесный черный пиджак, когда он склоняется над своими юридическими документами.
Последний день судебного разбирательства. Я твердила себе, что не поеду, что я уже прошлась по миру Жоржетты и Гуса, и одного раза хватило с лихвой. Но с самого начала судебного процесса боролась с сильнейшим соблазном приехать в этот зал суда.
Вчера терпению моему пришел конец. Я должна была быть здесь, когда будут зачитывать вердикт. Наверное, потому, что со дня того разговора о маме с тетушкой Фэй меня донимал вопрос, что было бы в официальном суде с мужчиной, который убил свою жену и утверждал бы, что она сама виновата, что это она его до этого довела, что она получила то, что заслужила.
Скоро я это узнаю.
Температура воздуха сегодня около 37 градусов, так что даже при открытых окнах все присутствующие в зале – репортеры, любопытствующие, кое-кто из гостей новогодней вечеринки – лоснятся от пота, мужчины утирают лбы платками, женщины обмахиваются красивыми шелковыми веерами, шляпками или тем, что под руку попало. Двенадцать мужчин, члены жюри присяжных, друг за другом входят в зал, и зрители подаются вперед жадно и возбужденно. Прокурор начинает свою заключительную речь, пересказывая факты в безликой сухой манере, бубня о законе и порядке, о преступлении и наказании, о том, что один человек не может быть судьей, присяжными и палачом одновременно. Гус устраивает своеобразное представление, досадливо качая головой каждый раз, когда прокурор высказывает свою точку зрения.
– Господа присяжные, – говорит в заключение прокурор, – Жоржетта Реймс, возможно, не была святой, но это не оправдание для хладнокровного убийства ее собственным мужем.
Прокурор садится. Гус, который защищает себя сам, неторопливо подходит к присяжным. Он для начала немного рассказывает о юридическом определении временного помрачения сознания – но не в пример больше говорит о супружеских обетах, о верности и любви, о «чтить и блюсти», о муках и отчаянии, о боли и унижении, которые могут довести здравомыслящего мужчину до безумия, полнейшего безумия, когда женщина нарушает эти обеты, предает этого мужчину, полностью уничтожая его мужественность.
– Я стою перед вами сломленный, – говорит Гус. – Но если вам кажется, что я страдал недостаточно, ради бога, накажите меня сильнее, предайте меня смерти!
После двадцатичетырехминутного совещания присяжные возвращаются в зал. Их председатель передает листок бумаги судье, который объявляет:
– Невиновен на основании временного помрачения сознания.
Публика в зале вскакивает. Мужчины приветственно вопят и аплодируют, смеются и улюлюкают, раскуривают сигары. Некоторые женщины мрачны, одна плачет, но другие радуются наравне с мужчинами. Мне мерзко, но я не потрясена. У меня было предчувствие, что дело так и обернется – оправданием мужа, ибо жена получила то, что заслужила, и то же самое случилось бы, если бы Герцога судили за убийство мамы. Ее имя смешали бы с грязью, а он в итоге пожимал бы руки присяжным, как сейчас пожимает Гус.
Я проталкиваюсь сквозь толпу к барьеру. Гус видит меня и подходит ближе.
– У меня было предчувствие, что вы можете здесь появиться, – говорит он.
– С чего бы?
– Просто предчувствие. Зачем вы здесь?
– Чтобы увидеть, нашли ли вы лазейку. Вы нашли.
– Эта лазейка всего-навсего позволила присяжным сделать то, что они хотели сделать. Моя работа – заставить их захотеть это сделать.
– Жоржетта говорила, что вы – самый умный адвокат в Виргинии.
– Поздравьте меня. – Он протягивает мне толстую руку.
Я качаю головой.
– С тем, что вы убили свою жену и вам это сошло с рук?
– Вы грубо откровенны, Салли. Одна из причин, по которым вы мне сразу понравились. Я тоже грубо откровенен. – Он замолкает на миг, и я вижу на его лице намек на улыбку. – Знаете, почему вообще Жоржетта с вами связалась?
– Наверное, ей захотелось очередную экзотическую зверушку… – Я делаю паузу, ожидая ответа, но Гус просто смотрит на меня, продолжая чуть заметно улыбаться. – Она сказала, что это из-за того, что мы так похожи. Она сказала, что мы обе бесстрашные. Но еще мы обе лишились матерей, когда были маленькими девочками. Возможно, и с этим что-то связано.
– Жоржетта рассказала вам, что случилось с ее матерью?
– Нет. Я прочла об этом в газетах – о том, что ее мать покончила с собой, потому что ее отец обанкротился.
– Газеты всё переврали. Было ровно наоборот. Мать первая покончила с собой. А уж после этого развалилась его жизнь.
– Тогда почему она это сделала?
– У отца Жоржетты была интрижка. С их горничной. – Он снова умолкает, и на его губах все тот же намек на улыбку. – Сумеете догадаться, кем была та горничная?
Да мне-то откуда знать? Как раз это я и собираюсь сказать, но осекаюсь до того, как слова успевают слететь с языка, потому что внезапно вспоминаю, что говорила мне тетушка Фэй: что мама работала горничной в Ричмонде, когда в первый раз уехала из дома. Но что-то там не заладилось.
Я чувствую, как кровь отливает от лица.
– Думаете, – говорит Гус, – моя жена явилась в ваш Богом забытый городишко в округе Клэйборн, потому что ее заинтересовала какая-то ничтожная контрабандистка? Жоржетта хотела познакомиться с дочерью той женщины, которая разрушила ее семью.
Я смотрю на Гуса, лишившись дара речи. Не в силах шевельнуться.
– Кстати говоря, – продолжает Гус, – Жоржетта нашла то ваше ожерелье, но хотела оставить его себе. Учитывая, что Герцог Кинкейд так и не сел в тюрьму за убийство жены, я носил его с собой как талисман на удачу. – Он лезет в карман, потом протягивает мне руку. На его ладони клубочком лежат лунные камни и серебряная цепочка. – И ведь сработало! – говорит Гус. – Так что вот, можете получить его обратно.
Глава 53
Я должна убраться отсюда. Прочь из этого шумного, жаркого, вонючего зала суда, полного ликования, и поздравлений, и жестокого смеха, и запаха потных тел, и сигарного дыма. Я выхватываю ожерелье у Гуса, не глядя на его ухмыляющееся лицо. Мамино ожерелье, единственное, что связывало меня с ней, было талисманом, который дарил мне чувство защищенности и надежды. Но после того, что сделали с ним Жоржетта и Гус, мамино ожерелье кажется темным и уродливым, обладающим почти зловещей силой. Оно кажется раскаленным в моей ладони, словно может обжечь, и я сую его в карман и с силой проталкиваюсь сквозь толпу.