Вываливаюсь на улицу. Мне нужен воздух, свежий воздух, но вонь зала суда, кислого дыхания Гуса впиталась в мои волосы и одежду, в поры моей кожи. «Паккард» припаркован на безжалостном солнцепеке, и внутри него – как в печи. Я опускаю стекло, но не успеваю еще проехать и одного квартала, как машину наполняет дух мертвечины. Бойня? Дохлая лошадь, разлагающаяся прямо на улице? Такое ощущение, будто смерть повсюду. Смерть, и боль, и обман, и грязь.
Вонь исходит от людей, ставящих себя выше закона. А я-то сама? «Я просто делаю то, что необходимо сделать», – говорила я Гусу. Это же он и Герцог говорили себе, прежде чем убить своих жен. Помоги мне, Боже! Я не настолько отличаюсь от них.
Чистота. Я должна стать чистой. Это единственное, о чем я могу думать на пути домой. Я хочу ванну, мне нужна ванна, ванна настолько горячая и жгучая, чтобы сделать мою кожу красной, чувствительной и чистой.
К тому времени, как я возвращаюсь к Большому Дому, солнце уже село, и пара светлячков мерцает в высокой траве. Внутри все спят. Я иду в свою новую ванную и поворачиваю электрические выключатели, которые наполняют ее мягким светом и заставляют сиять никелированную фурнитуру. Вода такая горячая, что я дергаюсь, но заставляю себя успокоиться: я смогу это стерпеть, мне это нужно. Мо́ю голову, потом берусь за щетку из свиной щетины, чтобы отдраить кожу, подмышки и подошвы ног – все свое вонючее, постыдное тело – щелочным мылом.
Забираюсь в постель. Сон не заставляет себя ждать, но это тревожный, чуткий сон. Мне снится вода, которая горит, и пламя, которое очищает, дым и пламя, мама и Жоржетта. Эдди, Абрахам и Мэри. Я ворочаюсь и лягаюсь, пытаясь проснуться, но дым становится гуще… А потом, кашляя, я сажусь в постели.
Я не сплю. И по-прежнему чую дым. Настоящий дым!
Черно, как в бездне. Выбираюсь из кровати и включаю свет. Дым сочится из-под двери. Я распахиваю ее и включаю свет в коридоре. Там еще больше дыма – он темный и густой, валит вверх по лестнице и висит в коридоре. Я падаю на колени, натягиваю на нос ночную рубашку и на четвереньках ползу в комнату тетушки Фэй. Трясу ее за плечи, ору, но она лишь бормочет и поворачивается на бок, тогда я бью ее ладонью по лицу и снова ору, и теперь ее глаза распахиваются, и она начинает кашлять.
– Пожар! – кричу я. – Мы должны выбраться наружу!
Теперь Грейс.
Она в алькове рядом с комнатой тетушки Фэй, свернулась калачиком под одеялом. Я трясу ее. Никакой реакции. Трясу снова. По-прежнему ничего. Пожалуйста, Боже! Я подхватываю ее – ручки безвольно свисают, ножки болтаются – и, согнувшись, бегу к лестнице. Дым валит вверх по лестничному пролету. Свет в коридоре гаснет. Все черным-черно. Делаю глубокий вдох и спускаюсь во тьму, держа невесомое тельце Грейс одной рукой, ладонью придерживая ее голову – только не урони ее, только не урони, – а другой ведя по перилам, нащупывая дорогу шаг за шагом.
Добираюсь до площадки, потом до холла первого этажа. Воздух густ от дыма. Сколько же его, дыма… Маленький Джейк и Нелл! Они в каменном крыле. Я должна забрать их! Но бесчувственная малышка Грейс до сих пор у меня на руках, и я должна вначале вынести ее.
Прижимаю руку ко рту. Стараюсь не дышать. Половицы холла припекают мои босые ступни. Добираюсь до входной двери, открываю ее, и сильный порыв сквозняка влетает в дом, с ревом подкармливая воздухом пламя за моей спиной.
Снаружи – воздух. Чистый, холодный воздух. Я жадно глотаю его. Трясу Грейс. Ничего. Трясу снова. Больница! Я должна доставить ее в больницу. Но это значило бы бросить маленького Джейка и Нелл. Я не могу этого сделать. Пожалуйста, Грейс! Дыши! Постарайся ради Джейка! Не знаю, правильно ли я это делаю, но как-то раз я читала об искусственном дыхании, и теперь прижимаюсь ртом к ее рту и выдыхаю в него воздух. Раз, другой. Тогда девочка начинает кашлять, издает какое-то бульканье, а потом испускает вопль. Спасибо тебе, Грейс! Спасибо тебе, Боже! Спасибо вам!
Я отношу ее в середину двора и пытаюсь уложить на землю, но она плачет и вцепляется в меня обеими ручонками. Я слышу вдалеке крики.
– Идите сюда, заберите девочку! – кричу я, потом говорю Грейс: – Ты здесь будешь в безопасности, скоро придут люди, а я должна вернуться за малышом Джейком и Нелл, они оба все еще внутри.
Отцепляю от себя ее ручки и бегом возвращаюсь в дом.
Начинаю было двигаться через залу к каменному крылу, но яркое, жаркое пламя взбирается по шторам, поедает обои, и свирепый жар преграждает мне путь. Пытаюсь пробиться сквозь него. Не могу! Пытаюсь снова. Нет, не могу! Не могу добраться до каменного крыла. Отсюда – точно нет. Придется выйти наружу и обежать дом вокруг. А где же тетушка Фэй?
Вываливаюсь на веранду, сбегаю по лестнице, горло дерет от дыма. Кашляю так сильно, что падаю на колени. Люди собираются во дворе, человек восемь, может, десять, их лица вызолочены светом от пожара, и Бекка держит Грейс, а остальные кричат и тычут пальцами. Я оглядываюсь на дом, на каменное крыло, и там, у окна второго этажа, – тетушка Фэй. Рядом с ней Нелл, прижимающая малыша Джейка к груди.
Языки пламени, завиваясь, выбиваются из окон первого этажа, стреляя оранжевыми искрами в темное небо. Не думая, я поднимаюсь на ноги и бегу к маленькой входной двери каменного крыла, но вновь утыкаюсь в пекло – стену, плотную и грозную, – и не могу подойти ближе.
– Прыгай, Нелл! – кричу я во все горло я. Она меня не слышит. Рев пламени слишком громок. Кажется, она оцепенела.
– Бросай мне ребенка! – кричу я.
Она стоит там, тараща глаза, парализованная двумя возможными решениями, одинаково немыслимыми: то ли прыгнуть из окна второго этажа с младенцем на руках, рискуя раздавить его, то ли швырнуть его в окно и верить, что я его поймаю. Она не может. Не может этого сделать. Нелл не может сделать ничего, что способно навредить ее ребенку.
Тогда тетушка Фэй смотрит прямо на меня и внезапно выхватывает Джейка из рук Нелл, перегибается через подоконник и с силой большей, чем я ожидала от нее, бросает его в мою сторону.
Джейк падает, летит ко мне в одном подгузнике, растопырив ручонки и ножонки, маленький и совершенно беспомощный, устремляясь вниз навстречу судьбе, которая его ждет, надвигаясь на меня медленно, как будто под водой, и я думаю про себя: пожалуйста, Боже, я знаю, что сделала много чего неправильного, но пожалуйста, Боже, смилуйся, пожалуйста, позволь мне сделать это одно доброе дело, пожалуйста, позволь мне поймать этого ребенка…
И тут с громким, увесистым шлепком малыш Джейк оказывается в моих руках, едва не сбивая меня с ног, и я прижимаю его к груди, думая: спасибо тебе, Боже, спасибо тебе! Спасибо тебе за то, что помогаешь мне наконец-то сделать правильно хоть что-то, может быть, единственную важную вещь, какую я когда-либо сделала.
Я держу ребенка и смотрю, как тетушка Фэй помогает Нелл взобраться на подоконник – два черных силуэта перед желто-оранжевым пламенем, кипящим под ними, – но Нелл останавливается, вновь застывая, хватаясь за раму окна.
– Прыгай! – вопят люди. – Прыгай!
Но она не может, и вновь решительно действует тетушка Фэй, рывком отцепляя руки Нелл и сильно толкая ее вперед.
Нелл неуклюже кувыркается, падая из окна, и с сильным глухим ударом приземляется на бок. Мужчины из толпы бегут вперед и пытаются помочь ей встать на ноги, но она мешком повисает у них на руках.
Я стою там, крепко стиснув малыша Джейка, теперь сама оцепеневшая, не отрывая глаз от тетушки Фэй, которая замирает, наблюдая, как мужчины относят Нелл в сторону, чтобы она могла спрыгнуть. Она ставит ногу на подоконник, но как раз в этот момент пламя за ее спиной взрывается с громким треском, и она опрокидывается назад в комнату.
Нет!!!
Бог щадит Джейка, но забирает тетушку Фэй…
Но тут она появляется снова, тетушка Фэй, появляется в окне, вот только ее ночная рубашка занялась огнем, и она подтягивается на руках, вылезает на подоконник и прыгает с распростертыми руками, и языки пламени вздымаются от ее рукавов, точно пара огненных крыльев.
Глава 54
Говорят, что тебя не убивает, то делает сильнее, но это не всегда так. Часто то, что не убивает, делает тебя сломанным и искалеченным, неспособным сражаться в следующей битве, а иногда наносит рану в сердце, настолько глубокую и уродливую, что она никогда не заживает до конца, рождая озлобленность, и гнев, и невозможность простить мир за его жестокость.
Тетушка Фэй лежит на больничной койке, ее руки и плечи покрыты толстым слоем белой мази. Сестра Хайнс время от времени дает ей по глоточку настойки опия, чтобы унять боль. Только что был доктор Блэк. Он верит, что тетушка Фэй поправится, но у нее останутся шрамы – глубокие, уродливые шрамы. Тетушка Фэй всегда так гордилась своей красотой, даже когда та начала увядать, а теперь вот она вся в шрамах. На мой-то взгляд, шрамы – небольшая цена за то, чтобы выжить, спасти дочь и внука. Надеюсь, тетушка Фэй тоже будет так думать.
Джейк и Нелл крепко спят в кресле рядом с тетушкой Фэй, Джейк в объятиях Нелл. Грейс тоже уснула, свернувшись на койке в ногах у тетушки Фэй. Никому из них и дела нет до льющегося в окна утреннего солнечного света.
Я выглядываю на улицу, где в ту ночь, стреляя в нас, хоронились за своими машинами помощники Глена Лоу. Та ночь. Кажется, она была целую жизнь назад, а в то же время как будто вчера, и мы с Билли Бондом пригибались у окон бок о бок, отстреливаясь, в тот недолгий промежуток времени, после которого начали пытаться убить друг друга. Бонды. Это они устроили пожар? Это они виной тому, что сталось с тетушкой Фэй?
Или виновата я? И мой дорогущий новый водонагреватель – тот, что я купила, чтобы сделать Большой Дом великолепным и современным?
– Где они? В какой палате? – доносится голос Мэтти из коридора, прерывая мои мысли. Дом, который она любила, дом, в котором она выросла, дом, который она считала по праву своим, сгорел, находясь под моим присмотром. Иду к двери, мысленно готовясь встретить ее ярость, и она, когда видит меня, вскидывает руки. Я отшатываюсь и сжимаю кулаки, готовая принимать удары и отвечать ударами, но вместо этого Мэтти заключает меня в объятия.