После этого в имение приходил бедный, ничтожный крестьянин, подходил к эконому, снимал шапку и целовал руку.
— Сударь, отдай корову!
Пока крестьянин целовал руку, эконом ругался:
— Пся крэв! Бездельники! Почему не стережёте свою скотину? Десять злотых штрафа!
— Сударь! Да откуда же я возьму?
— Тогда два дня отработай!
Крестьянин соглашался. Эконом записывал его и отдавал корову. Держа в одной руке шапку, а другой вцепившись за шею коровы, крестьянин шел через всё поместье и надевал шапку только тогда, когда никого вокруг не бывало видно.
На подпасков, в том числе и на Юзика, это явление никакого впечатления не производило. Что же тут особенного? Так оно всегда бывает и должно быть.
Деревня состояла из сорока дворов и занимала песчаный остров среди болота. С одной стороны, была река, с другой — панское пастбище, а с третьего ее охватывал господский лес. Может с четвертой стороны крестьянская земля тянулась и дальше, но Юзику не доводилась там бывать.
Маленькие кусочки песчаной земле прокормить хозяев не могли, поэтому все крестьяне работали в имении. В дождливую погоду сперва бросались спасать барское сено или рожь, а потом уже брались за свои.
Для пана это был чрезвычайно ценный запас рабочей силы. Не надо было заботиться ни о помещении для них, ни о питании, не надо было платить за те дни, когда работы нет. Если бы пану Загорскому предложили отдать всех этих крестьян в полную собственность, в крепостничество, он, наверное, отказался бы. Ведь нынешнее состояние был для него гораздо лучше.
Кроме всего этого, он еще считался хорошим господином. Так, когда одного крестьянина придавило деревом на разработках панского леса, так пан Загорский выдал доски для гроба совсем бесплатно, не взял ни одного злотого. Когда у крестьян был большой неурожай, он отпускал им рожь, хоть у них и не было чем заплатить. Они только в течение длительного времени отрабатывали хлеб. Даже был случай, когда одному многосемейных крестьянину просто так дал десять злотых на одежду для голого ребенка. И, наконец, поставил в деревне такой же громкоговоритель, как и у батраков.
Одним словом, хороший был барин.
Вот только электричества не провел, так как это было бы уже слишком для холопов. Не только пану, но и самим крестьянам не приходило в голову мысль о такой роскоши. И без этого каждый крестьянин задолжал работу, пожалуй, на год вперед; где там было думать о баловстве.
Между деревенскими парнями и панскими пастухами всегда было военное положение не только на пастбище, но при каждой встрече. Юзику даже нравилось такое положение, особенно зимой, когда военные операции принимали более интересный характер.
Драки происходили на речке, на льду. Стоило парням из поместья немного приблизиться к деревне, как оттуда бросались вражеские отряды, и наоборот, — ребята из поместья пристально следили за врагом в своих просторах.
Но надо отметить, что злобы на своих врагов Юзик не имел никакой. Вся эта война происходила так себе, по обычаю.
Однажды зимой к ребятам присоединился господский сын, Зыгмусь, мальчик также лет десяти. Как так получилось, что он один отлучился из дворца и присоединился к простым детям, — неизвестно. Но факт, что он оказался на речке вместе с ребятами и принял участие в драке.
Какую гордость чувствовали Юзиковы товарищи, сам барин с ними! Теперь уже победа обеспечена!
— Смелее! Вперед!
От неожиданного дружного натиска враг пошатнулся и начал отступать. Но скоро среди них послышались голоса:
— Смотрите! Кажется, барское щенок там! Бей его!
Этот клич остановил деревенских парней. Они замерли и тотчас перешли в контрнаступление. Не успел панский отряд опомниться, как барчуку влепили снежком в лицо, словно простому смертному.
Жалобный плач покатился над речкой.
А тут как раз из поместья выбежало искать его человек двадцать народу. Ужас охватил оба войска, и оно мигом исчезло, оставив на льду одного панича.
Следствие по этому делу длилось два дня, и в результате несколько человек из взрослых были наказаны.
Досталось и Юзику от отца.
Учеба
Если отец говорил Юзику, что, «благодаря пану», он будет учиться, то подразумевалась школа, которую строил в имении пан Загорский.
До сих пор ближайшая школа была в посёлке, который находился в шести километрах от них. Разумеется, там могли учиться лишь некоторые из служащих в имении, а сельчане и дети батраков не могли ее посещать. Да они и не очень стремились, потому что школа была польская. Они предпочитали кое-как, друг от друга, научиться читать по-белоруски и пользовались случайной белорусской газеткой или книжкой, которые иногда получали из Вильни:
В поселковой школе учился только сын деревенского кулака Захара. Он мог снимать там квартиру на всю зиму. Мало того, после окончания школы сын Захара поехал учиться еще куда-то дальше, говорили, что он учится на офицера.
Давно уже ощущалась потребность иметь свою школу в этом районе, но никого это не интересовало. Для одной ничтожной малой деревни строить школу власть не считала нужным. А об имении должен был заботиться сам пан. Он и заботился, только не о школе, а о своем хозяйстве.
Наконец, он решил построить и оборудовать у себя школу с тем, чтобы дальнейшее содержание ее взяли на себя власти.
Таким образом, в одиннадцать лет Юзик поступил в школу. В первый год набралось учеников человек двадцать, в том числе только один из деревни. Позже, когда Юзик был в старшей группе, сельчан было шесть человек, хотя вообще в деревне детей ученического возраста должно было быть человек пятьдесят.
Девочек-же из деревни не было ни одной. Да из поместья девочек было мало; поучаться года два и на этом кончается наука.
Вообще надо сказать, что в школе обучались только «простые» дети. Более — менее состоятельные учили детей в каких-то «гимназиумах», в поветовом городе. Там обучались дети эконома, бухгалтера, заведующих пивоварни, молочной и др. А дети самого пана воспитывались уже в Варшаве.
«Учителкой» была назначена молодая, шустрая и красивая барышня. Когда ученикам не давалась польская грамота, учительница злилась, топала ногами, билась, даже плакала.
С первых же дней из посёлка стал приезжать на закон божий ксендз. Он тоже был молодой, белый, рыхлый. Он казался мягким и добрым, но с учениками был суров. Если ученик не выучил молитвы, священник ставил его на колени перед иконой и не отпускал, пока тот не выучит.
Зато с учительницей они хорошо подружились; смеялись, шутили. Бывало задаст ученикам зубрить «Ойчэ наш», а сам у учителки сидит. Благодаря этому, он стал ездить чаще, чем нужно, а ученикам от этого почти каждый день надо было учить приевшийся закон божий.
Через некоторое время случилось что — то такое, что и учителка уехала и ксендза сменили. Появился новый учитель, тоже молодой, но важный, серьезный. Особенно злился он, если кто употреблял белорусское слово.
— Что за хамское слово — «трэба»?! — кричал он. — Когда вы научитесь говорить по-человечески: «тшэба»! «тшэба»!
Юзик получше владел польским языком, поэтому мало страдал. А другим было плохо, особенно сельским.
Учитель был очень «культурный» человек: задавался не хуже самого пана Загорского. Во время занятий постоянно следил, чтобы не прикоснуться своим костюмом к стенке, доске, парте, ученику; летом носил перчатки, учеников бил или линейкой, или книгой, или чем-нибудь другим. Когда однажды, разозлившись, он тягал ученика голыми руками за волосы, то потом в течение длительного времени не мог простить этому ученику, что тот вынудил наставника испачкает свои руки.
Новый священник тоже был хуже первого. Старый, толстый, с круглой, голой, как тыква, головой. Никак ему нельзя было угодить, постоянно он ворчал и злился. Он заставлял учить наизусть не только различные молитвы, но и некаторыя свои собственные выражения.
«Каждый человек должен быть в том состоянии, которое ему назначил бог» или: «Величайший грех — зависть к чужому имуществу».
И ученики всем классом повторяли эти мудрые слова.
Здесь же священник объяснял, что богатство есть большое несчастье для души и что сам господь Иисус Христос говорил:
«Легче верблюду протиснуться через игольное ушко, чем богатому попасть в рай».
— Значит, все наши паны попадут в ад? — удивленно спросил ученик Максимка.
Ксендз аж подскочил.
— Цо? Цо? Кто это? — грозно крикнул он.
Ученики уткнулись в свои парты.
Через минуту ксендз, видимо, понял, что вопрос был правильный и начал объяснять, что это зависит от того, как кто будет использовать свое богатство; если он будет давать деньги на бога, в костел, тогда совсем другое дело. Но в любом случае те, что не имеют имущества, скорее попадут в рай.
Здесь Юзик вспомнил слова своего отца, что в Советской державе никто не имеет имущества, и подумал: «Вот где, наверное, счастливый, святой народ, — все попадут в рай».
Но, к великому удивлению, он дальше услышал:
— Черт всегда ждёт, чтобы погубить душу человека. Он часто подстрекает людей идти против бога. Иногда он через своих слуг сбивает с правильного пути весь народ. Так, у наших соседей, Советской стране, черт всех людей отбил от бога и подчинил себе. Бог отступил от этих людей и оставил его. Эта страна уже сейчас является адом.
Все люди там— рабы, живут в грехах, надругаются над богом, молятся черту, давят друг друга, голодают. Бог допустил это для того, чтобы показать всем другим людям, к чему может привести безбожие. Мы должны радоваться и благодарить бога, что он помог Польше спасти хоть половину Беларуси из — под власти чертей — большевиков. И всегда мы должны молиться Богу, чтобы он помог освободить и оставшихся наших братьев.
Юзик подумал о своем дедушке, который там сейчас страдает и погибает. Представил себе, как все люди там, взявшись за руки, прыгают и славят черта. Но и этот толстый чужой; ксендз не располагал к себе. Все его поведение и слова какие-