А с левой стороны гиблая деревня. Маленькие домики словно вросли в землю. Большинство их было с соломенной крышей. Узенькая тропинка с глубокими колеями соединяла деревню с дорогой. Вот едет по этой тропинке воз, шатается из стороны в сторону так, что, кажется, вот-вот хозяин вылетит из повозки. Едва он выехал на дорогу, как сбоку налетел автомобиль. Шофер успел остановить его за каких-нибудь метра два от лошади.
— Холера! Пся крэв! Болваны! — посыпалось с автомобиля. — Ты куда смотришь?
В автомобили сидели двое военных, две барышни и какой-то важный господин с дамой.
— Паночки! Я же не видел! — засуетился крестьянин, автоматически сняв шапку и спрыгнув с телеги.
— Глаз не имеешь, что ли? Сейчас мы научим тебя смотреть!
— Пока я поднимался на дорогу, вы были очень далеко, — оправдывался крестьянин, взяв лошадь под уздечку и повернул в сторону.
— А где твой номер?[2], — грозна спросил пан.
— Сейчас, сударь, сейчас, есть! — подхватился крестьянин, бросил коня, подбежал к возу и начал в нем копаться. Конь снова стал поперек дороги.
— Да шевелись быстрее, бездельник! — нетерпеливо крикнул офицер.
— Сейчас, сейчас, сударь! Повторил крестьянин, с отчаянием теребя свой воз, но никакого номера не находил.
— Может, у тебя и не было? — допытывался пан. Может ты умыслом не исполняешь указания?
— Право, сударь, есть, был, чтобы его волки задушили. Вот тут прилепил: сегодня видел, но черт его знает…
— Стоит ли тратить время на такую глупость? — заметила одна барышня.
— Но это не глупость, проше пани! — отозвался старый пан. — Это пожондак (порядок)! Каждый честный гражданин должен следить за пожондкам.
— Вот кара божья! — мямлил крестьянин. — И куда он делся?
— Пане Витольд, плюньте на него! — сказал офицер. — Едем. Айда!
Заревел гудок, дернул автомобиль, лошадь бросился в сторону, крестьянин упал на землю, воз перевернулся…
— Суда на вас нет гады! — сказал крестьянин, поднявшись с земли.
Ребята тем временем задержали лошадь и подняли колеса.
— Будет, дяденька, и на них суд, — подхватил Мотэль, нужно только самим захотеть.
— Ишь ты, какой нашелся! — усмехнулся дядька с насмешкой, но видно было, что замечание эта ему понравилась.
Ребята готовясь были взяться за агитацию, но мужик сел на телегу и спросил.
— Вы куда? Может подвезти?
— Мы в посёлок.
— А я в другую сторону. Будьте здоровы, детки. Благодарю за помощь.
Хотя подобные явления были обычными для ребят, но это все-таки поразило их. Мотэль возмущался, ругал всех господ в мире, угрожал революцией. Максимка смотрел на мир безнадежно, но ненависть его была даже сильнее. А Юзик размышлял в целом да представлял, как это в Советском Союзе живут без панов.
— Может, дед мой ездит там на автомобили, как эти господа, сказал он шутливо.
— А что ты думаешь? — уверенно сказал Мотэль. — И ездит!
Над головой загудело. Взглянули — летит большой пассажирский самолет.
— Глянь, дед твой летит! — засмеялся Максимка.
Местным жителем было известно, что над ними проходит воздушный путь из Советского Союза. Все привыкли к регулярным рейсам, как к поезду.
— Может и так, — усмехнулся Юзик, — но, к сожалению, я его не знаю.
Вот показались посёлок и стройка нового костела.
— Не думал я, что придется поработать на пользу бога, да еще христианского, — со смехом сказал Мотэль.
— Зато заработанные деньги мы используем для того, чтобы послушать черта, — тоже ответил Юзик.
Дорога шла через посёлок. Дома вокруг были большие, хорошие. Некоторые не хуже, чем в большом городе. Но рядом попадались и совсем бедные хибарки. Особенно в боковых переулках, которые даже были немощеные. Там копошилась еврейская беднота. Висели старинные вывески: «портной», «сапожник», «жестянщик» и т д. Но все эти ремесленники возможно не имели работы, так как фабричное производство давало столько товара, — и достаточно дешевого — что к кустарям никто не обращался. На главной улице были видны эти товары в огромных магазинах. На вывесках были польские надписи: «Варшавский магазин А. Завадского», «Магазин утвари М. Шнеерсона», «Мануфактурный магазин М. Сидорика».
Около одного такого магазина стоял важный седой еврей. Напротив него, с шапкой в руках, худой оборванный крестьянин в серой свитке и лаптях.
— Пожалейте господин! — говорил он. — Это же первый случай. Ну, высчитайте с меня, а то так сразу… Куда ж я пойду?
— Нет, нет! Хватит — сурово ответил еврей. — Что из тебя высчитаешь? Ты сам не стоишь того ущерба, который можешь причинить по твоей халатности. Еще бы минута, — погибла бы моя лучшая корова. Нам таких не надо.
В этот момент подъехал автомобиль. Еврей сел в него и двинулся.
А мужик несколько минут стоял с шапкой в руках и смотрел во след автомобилю.
— Вот ты удивлялся, — обратился Мотэль к Юзика, — что белорусские и еврейские газеты стоят за господ. А вот этот господин чем лучше польского? Чем ему хуже живется? Вот они и стоят за современный порядок.
Против такого примера Юзик ничего не мог сказать.
Вообще надо отметить, что везде очень четко ощущалось разделение на богатых и бедных. Как на селе, так и в городке, почти совсем не видно было так называемых середняков. Или богатый, — либо совсем бедный. В поселке, например, выделялось человек десять богачей, которые всю торговлю захватили в свои руки. Мелкому торговцу нечего было и думать с ними тягаться, так как они всегда могли: приобрести товара и больше, и быстрее, и дешевле, и лучше.
А те хозяева, которые в городке занимались земледелием, едва могли прокормить себя, так-как продавать продукты они должны были меньше себестоимости. Ведь на рынке были продукты из имений, где все это производилось фабричным способом и поэтому стоило куда дешевле.
К стройке уже подъезжали автомобили с кирпичами, цементом и другими материалами. Но сама стройка велась старинным методом, без никакой механизации. Ведь вокруг было столько бедноты, что она соглашалась работать дешевле, чем стоило бы привезти оборудование. Поэтому и кирпич носили вверх на спинах.
Максимка подвел ребят к дяде Атрахиму.
— Ну, держитесь, щенки! — сказал Он ни то сурово, ни то ласково.
Началась работа. Первый час была для ребят словно игрой. Они брали с собой кирпича больше, чем надо и бежали быстрее, чем нужно.
— Легче, легче, ребята! — предупреждал дядя Атрахим. — А то скоро устанете.
Но те и слушать не хотели.
Через час они уже угомонились. Через второй — работали размеренно, медленно, через третий — окончательно потеряли юмор и чуть дождались отдыха. А после отдыха и вовсе не хотели браться за работу.
— Нет, не могу! — сказали Мотэль и Юзик. — На этот раз хватит.
Только Максимка держался более бодро.
— Ну, еще хоть час поработаем, — уговаривал он товарищей.
Взялись снова. Понемногу втянулись и работали еще два часа. А дальше уже не могли.
— Семьсот пятьдесят! — подсчитали они результаты рабочего дня. Осталось только двести пятьдесят.
— Нет еще, — грустно сказал Максимка. — Не забывайте, что нам нужно полторы тысячи.
— Пусть хоть заплатит за эти, — сказал Мотэль, — а там увидим.
Максимка подошел к Атрахиму.
— Вы уже совсем больше не будете? — спросил тот.
— Завтра закончим.
— Ну, тогда завтра и получите деньги.
— Пожалуйста, дяденька, дайте теперь, — начал проситься Максимка. — Нам очень нужно.
Атрахим подумал, порылся в кармане.
— Ну, вот вам три злотых, — сказал он, когда закончите, получите все.
Домой ребята едва тащились. Только три злотых немного придавали бодрости.
— Нет, завтра так рано уже не пойдем, — сказали они и разошлись, договорившись встретиться в часов десять— одиннадцать.
Неприятно было Юзику врать, когда мать начала спрашивать, где он весь день пропадал. Хорошо еще, что отца дома не оказалось. Кое-как отговорился и тотчас лег спать. Заснул сразу и сильно проспал до следующего дня.
Но когда Максимка пришел в обозначенное время, Юзик и Мотэль начали просить, пропустить этот день, так-как чувствовали они себя, словно попали под колеса: и руки, и ноги, и спину — все ломило.
И только через два дня они осмелились снова пойти на работу.
— А за это время стены поднялись выше, — бурчал дорогой Мотэль, — Нам придется лезть уже выше, чем в прошлый раз.
— Но ведь зато последний — утешал Юзик.
На этот раз они взялись за работу более разумно, серьезно. Ни одного лишнего движения не делали с самого начала. Считали не то, сколько перетащили, а сколько осталось.
Четыреста пятьдесят…
Триста…
Сто пятьдесят…
Пятьдесят…
И с каждой цифрой ребята чувствовали себя все более и более бодрыми. А когда принесли последние кирпичи, казалось, вся усталость исчезла.
— Ура! — запрыгали ребята.
Атрахим улыбнулся.
— Ну, вот вам ваши заработанные честной работой деньги, — сказал он.
— А вот ты то положил себе в карман пять злотых, вовсе нечестно заработанных, — буркнув Юзик, когда они отошли.
Здесь же в городке они купили пару хороших наушников и побежали домой так, словно сегодня совсем не работали.
Собственно говоря, не было такого закона, который запрещал бы гражданину иметь свой отдельный радиоаппарат. Но какие там граждане были наши ребята? Да крестьян из деревни никто не считал за граждан. Для того и проведен был им громкоговоритель, чтобы им не пришла мысль иметь собственное радио. За несколько лет перед этим был случай, когда один взрослый парень захотел было поставить себе собственный аппарат и начал хлопоты о разрешении, но к нему так прицепились, что он и сам был не рад.
— Для чего тебе свой отдельный аппарат, если рядом стоит лучший? А? Какие такие специальные сношения ты имеешь в виду? С кем? Для чего? Даже денег не жалеешь. Знаем мы все это…