— Хорошо, даю, — великодушно согласился Прохор.
— Мне нужен садовник, сторож, короче говоря, человек, который бы следил за моей дачей, поддерживал здесь порядок и охранял ее. Я бы хорошо платила за эту работу.
Прохор в душе изумился столь неожиданному предложению, настолько оно показалось ему нелепым, унизительным и черт знает каким. Даже и за хорошие деньги. И он уж хотел все свое изумление выплеснуть на голову этой… этой бабы, но Инесса Аркадьевна выставила вперед раскрытые ладони, как бы защищаясь от его слов, готовых сорваться с языка и все испортить. И Прохор лишь передернул плечами.
— Спасибо за предложение. Я подумаю, — произнес он и широко улыбнулся, довольный, что сдержался и не наговорил дерзостей, а главное — не выдал своей тайны. — И за кофе спасибо тоже, — спохватился он, уже встав на ноги.
— Ах, какая у вас хорошая улыбка! — воскликнула Инесса Аркадьевна, и полы ее халата разъехались, открывая загорелые ляжки и знакомую татуировку.
— Извините, но мне надо работать, — произнес Прохор, с трудом отрывая взгляд от ее ног.
— Да вы отдохните немного! — продолжила Инесса Аркадьевна, тоже вставая. — Нельзя же вот так сразу… после еды: это очень вредно для здоровья.
— Мне можно, — не согласился Прохор. — К тому же на днях обещают дожди, а тут еще работы…
И он решительно подхватил тачку и покатил ее за очередной порцией песка.
Он не видел, с какой тоской смотрела на его широкую спину Инесса Аркадьевна, как теребили в растерянности пальцы ее рук витой поясок халата. И даже не чувствовал этого ее призывного взгляда. В Прохоре все ликовало и пело, точно он совершил нечто невероятное, или открыл что-то в самом себе и окружающем его мире, или освободился от чего-то такого, что и названия не имеет в человеческой речи.
Он кидал в тачку песок совковой лопатой и не чувствовал ее веса. А тут неожиданно выглянуло солнце, мгла разошлась, превратившись в легкие облачка, открылось синее-пресинее небо. Прохор глянул в это небо, будто видел его впервые, и тихо рассмеялся. И подумал сам про себя: «Дурак ты, Прошка!» — но подумал с радостью, даже с гордостью и глубоко вдохнул воздух, густо напоенный запахом цветущего жасмина, и запах этот напомнил ему сегодняшнюю ночь, Дарью, с таким неистовством целовавшую его, как не целовала в далекой молодости.
Когда от ворот он катил к бассейну тачку, с горой нагруженную песком, Инессы Аркадьевны уже не было видно.
— А я с хорошей вестью, — встретила Прохора Дарья, едва он вечером переступил порог их избы. — Была на заводе. Отдел кадров работает, людей набирают. Видела кое-кого из наших, из сборочного. Работают такелажниками, распаковывают оборудование, монтируют. Старый конвейер еще раньше растащили на металлолом. Даже провода и те повыдирали. Теперь все делают заново. Строители работают, стены новые кладут, штукатурят. А в твоем цехе осталось всего несколько станков, и то самых старых: все растащили, разворовали. Говорят, начальник производственного отдела Скоков у себя на даче целую мастерскую открыл: там у него и токарные станки, и фрезерные, и какие хочешь. И всякого металла тоже натаскал. Делает кинжалы, сабли, мечи там и прочее и продает новым русским. А, помнится, был членом парткома, такие слова красивые говорил — и на тебе: жулик и вор.
— Так чего уж тут, — решил заступиться за бывшего начальника Прохор. — Жить-то и ему тоже надо как-то. Не челночить же. Вот он и крутился. А воровали все…
— Мы-то с тобой даже гвоздя с завода не принесли. Гайки паршивой! — воскликнула Дарья не то с возмущением, не то с сожалением.
— Так у кого было больше власти, тот больше и украл. А мы с тобой в это время ушами хлопали… И нечего об этом жалеть.
— Ладно, чего там! — махнула рукой Дарья. — Иди мойся, а то ужин стынет.
За ужином Дарья продолжила докладывать о том, что видела и узнала:
— Я в отделе кадров себя и тебя записала. Чтобы, значит, имели в виду. А открывать завод официально намечается к концу года. Но подготовительные работы идут уже полным ходом. Мне там работа по специальности пока не светит, говорят, что технических контролеров переучивать будут. А только курсы по переподготовке в октябре заработают. Можно, конечно, и мне устроиться: где чего помыть, почистить, убраться. Но там арбайтеров и без меня хватает. И платят мало. А ты хоть завтра можешь работать в инструментальном. Зарплата от двадцати тысяч и выше. Начальником там Васька Чугунов, ты его знаешь. Говорит, пусть приходит, с радостью возьму. Так что сам решай, что делать.
— Конечно пойду, — удивился Прохор непонятливости жены. — Вот завтра-послезавтра закончу у Инессы — и домой. Чего мне тут зря околачиваться? А ты тут пока…
— Вот еще выдумал! — возмутилась Дарья. — Ты там, а я, значит, тут?
— И правда, поезжайте вместе, — поддержала Дарью Таисия Егоровна. — Без вас как-нибудь управимся с внуками. Не беспокойтесь. А то мало ли — займут ваши места, будете кусать локотки, да поздно.
На том и порешили.
На другой день Прохор на дачу к Инессе Аркадьевне пришел вместе с тестем. Тот вроде бы оклемался от своего радикулита после интенсивной терапии своей жены, а таскать культиватор хотя тоже не легкое дело, однако и не такое уж тяжелое. Вдвоем, глядишь, они сегодня и закончат все подчистую.
Так оно и случилось. И даже раньше, чем Прохор рассчитывал. Они убрали инструмент, собрали мусор, протерли бассейн и подмели вокруг, включили фонтан, отрегулировали струю, полюбовались немного и только после этого Прохор позвал Инессу Аркадьевну, загоравшую в шезлонге за домом, посмотреть и принять их работу.
Инесса Аркадьевна отложила книжку, встала лениво, с неохотой. Так же лениво, без всякого интереса окинула взором произведенные работы, покивала головой, ушла в дом, вернулась и вручила Прохору конверт с деньгами.
— Здесь вам, Прохор Алексеевич, и за работу, как договаривались, и за досрочное исполнение. Проверьте.
— Да чего там! — отмахнулся Прохор. — Я вам и так верю.
— Доверяй да проверяй, — произнесла Инесса Аркадьевна, но без былой убежденности, а как бы по привычке. А потом добавила без всякой надежды на понимание: — И все-таки вы не забывайте о моем предложении, Прохор Алексеевич.
Глаза Инессы Аркадьевны при этом были тусклыми, безжизненными какими-то, так что Прохору снова стало жаль ее, и до такой степени, что в нем даже шевельнулась мыслишка: «А может, надо было… того самого… человек все-таки… можно сказать, несчастный человек… и меня бы не убыло», — но мыслишка в голове его не задержалась, промелькнула и пропала без всякого следа.
— Вот нынче считается, что деньги — это все, — заговорил тесть, когда они отошли от дачи Инессы Аркадьевны на почтительное расстояние, открыли конверт и пересчитали полученные деньги: все было так, как уговаривались при найме, и даже порядочно сверх того. — А для чего человек живет? Для денег? Нет, не для денег. Для счастья человек живет — вот для чего. У этой бабы денег куры не клюют, а счастья ни на грош. Я это еще два года назад заметил, когда она только начинала строить свой дворец. — И пояснил: — Я у нее тогда тоже подхалтуривал по земельной части. — Затем продолжил: — И парень какой-то возле нее крутился, лет на десять-пятнад-цать моложе… из этих, из нынешних: муж не муж, а черт знает кто. Хахаль, одним словом. Ходит, поплевывает, все ему трын-трава. Он бы эту Инессу и убил бы за милую душу: такая у него, если приглядеться, рожа бессовестная. Если бы тюрьмы не боялся. И если бы знал, что это все ему достанется. Да. И вот скажи мне на милость, как это они, молодые, настраивают себя на таких баб? Может, какие таблетки глотают, чтобы, значит, желание появилось? А? Как ты сам-то на это смотришь?
— Может, и глотают. Кто их знает, — ответил Прохор и полез в карман за сигаретами, чтобы отогнать прочь воспоминания об Инессе Аркадьевне, которые, как он ни старался, продолжали будоражить его душу чем-то, что могло быть, но не случилось.
— Я бы ни в жизнь не сумел, — продолжал тесть, которого проблема эта задела за живое. И не сегодня, видать, она его задела, не сейчас то есть, а жила в нем давно. — А теперь у ней даже хахали перевелись, — добавил он будто бы даже с сожалением. И заключил: — Такая вот, брат ты мой, жизнь пошла по нынешним временам. — И закхекал отчего-то, словно в горло мошка попала или еще что.
И Прохор догадался, что тесть подумал о том же самом, о чем полчаса назад шевельнулась в его голове бесполезная мыслишка, вызванная жалостью к одинокой бабе, но разубеждать тестя не стал, решив, что тесть, скорее всего, лукавит: он бы от Инессы не отказался, да только вряд ли ему и таблетки бы помогли.
Прохор шагал, тяжело переставляя ноги, не глядя по сторонам и ни о чем не думая. Он чувствовал себя уставшим до крайности и постаревшим лет на десять, если не больше, но почерпнувшим из жизни некую мудрость, которая примиряла его со всеми сразу.
На оформление по специальности у Прохора ушло часа три. Во-первых, начальница отдела кадров была знакомой женщиной, когда-то рядовой сотрудницей принимавшая его на работу. Во-вторых, народу в отделе кадров оказалось совсем немного, а Прохор-то думал, что там непременно образуется очередь. И в медсанчасти его продержали тоже не слишком долго, потому что там имелась его медицинская карточка еще с давних времен, и ни терапевт, ни окулист, ни хирург не нашли у него никаких отклонений от нормы, мешающих стоять за станком, — чай не в космонавты напрашивался. Затем его сфотографировали, и через десять минут он получил новехонький пропуск на завод, с магнитной полосой и еще какими-то ухищрениями. А завтра, значит, с утра на работу. Вот так вот сразу — с разбитого корабля на бал. Но на бал ли? — это как раз завтра и станет видно.
Утром Прохор проснулся рано, маленько помахал руками, затем тщательно выбрился и принял душ. А завтрак уже ждал его на столе. Дарья, тоже поднявшаяся ни свет ни заря, помогла ему одеться… не то чтобы как на праздник, но все-таки, тем более что не на халтуру собирался ее муж, а на работу. И сидела рядом, подпершись по-старушечьи рукой, и глаз с него не спускала, так что Прохору даже стало неловко.