как Макс Линдер, но отравленный ядом национал-шовинизма.
Казалось бы, после такой смешной комедии зрители должны быть веселее, но они выходили из кинотеатра без тени улыбки на лице. Турецкие моряки и румынские солдаты были озабочены мыслями о том, что и у них в доме так же хозяйничает бравый Фриц, пьет их вино и тискает женщин.
Больше всего Николай боялся потерять из виду связного, но тот шел не торопясь, рассматривая плакаты анонсируемых боевиков немецкой кинематографии.
На Дерибасовской бородач свернул налево, пересек Преображенскую и вышел на Садовую.
Чем больше Николай всматривался в маячившую впереди фигуру связного, тем больше ему казалось, что этого человека он где-то уже видел.
«На заводе? — думал он. — На судостроительном около тысячи человек рабочих, может быть, на заводе!..»
Бородач свернул на Торговую, немного подождал Николая и, убедившись, что он идет следом, ускорил шаг, миновал Старо-Портофранковскую, Внешний Бульвар, Манежную и вышел на Институтскую.
Теперь Николаю было ясно, что идут они на Слободку; когда же связной направился вниз по Дюковской, он окончательно в этом убедился.
«Тайная явка на Слободке, — с тревогой подумал Николай, — где в бывшем кинотеатре — мрачный застенок сигуранцы для пыток!..»
На мосту полицейский патруль проверял документы.
Николай сократил расстояние, отделяющее его от связного, чтобы в случае необходимости прийти на помощь. Но бородач был невозмутимо спокоен, предъявив документ, он еще отпустил какую-то игривую шутку в адрес задержанной патрулем женщины. Старший полицейский, смеясь, вернул ему удостоверение, и связной двинулся вперед по Дюковской.
У Николая документы не проверяли: нарукавная повязка со свастикой и гитлеровская военно-морская эмблема на фуражке оказались достаточными.
Минуя церковь, связной свернул в один переулок, другой и остановился возле двухэтажного дома с большой вывеской по фасаду:
«УКСУС — оптом и в розницу — АВЕРЬЯН ШТЕБЕНКО и СЫН».
Николай видел, как связной зашел в торговое заведение Штебенко, и последовал за ним.
В плохо освещенном помещении лавки вдоль стены на низких козлах выстроились в ряд большие сорокаведерные бочки с уксусом. За конторкой сидел худой человек с бледным одутловатым лицом — надо полагать, это был Аверьян Штебенко. Паренек, разливавший уксус по бутылкам, — точная копия Штебенко-старшего — такой же тощий и одутловатый, словно сильный уксусный дух, которым здесь все дышало, замариновал отца и сына.
Покупателей не было.
Связной выглянул из-за приоткрытой двери в глубине лавки и поманил Николая.
Он вошел в помещение, служившее подсобкой, помог бородачу сдвинуть с места большую дубовую бочку, под которой оказалась крышка люка. Держась за ступеньки руками, они начали спускаться вниз по отвесной лестнице. Николай насчитал двадцать ступеней, одна от другой сантиметров сорок. «Стало быть, восемь метров», — прикинул он.
Вышли на площадку. Бородач дернул за веревку, наверху отозвался звонок. Люк над их головой закрыли, и, судя по звуку, бочка вернулась на свое место. Связной чиркнул спичкой, приподнял стекло фонаря, висящего здесь же, и зажег фитиль. Снова поднят люк, и снова спуск по такой же лестнице на вторую площадку, а затем и на третью...
Они спустились в небольшую камеру, вырубленную прямо в ракушечнике, которая, уменьшаясь уступами, вела в узкий коридор...
— Пригнитесь, Николай Артурович! — предупредил его связной.
Они шли под уклон. С непривычки у Николая ныл затылок и дрожали колени. Воздух здесь был сырой и, казалось, подогретый. Дышать трудно, от пота намокла рубашка и прилипла к телу.
Понимая, что должен чувствовать человек, впервые спускающийся в катакомбы, связной сказал:
— Потерпите еще немного. Скоро главная штольня, там малость полегче.
«Где я видел этого человека? — неотвязно вертелась у Николая мысль. — И голос знакомый, и лицо, и фигура...»
— Послушайте, Борода, вы знаете, как меня зовут, и даже называете по отчеству, а себя не представили. Нехорошо! — сказал Николай, когда они остановились для краткого отдыха.
— Игнат Иванович Туленко. Меня больше величают Старшиной. Вот и вы так — Старшина.
— Далеко нам еще, Старшина? — спросил Николай.
— Нет, недалеко. Вот опаздываем мы, это плохо! — Он вытащил за брелок карманные часы на цепочке и посветил фонарем. — Пять минут первого, а товарищ Роман назначил в двенадцать ноль-ноль. Пошли, Николай Артурович!
Штольня расширилась, стала выше, идти было легче. В отсветах фонаря сверкали рыжеватые прожилки. Было так тихо, словно они находились в вакууме, нехватка воздуха усиливала это ощущение.
У каждой развилки штолен, а их здесь было множество, Старшина, подняв над головой фонарь, внимательно изучал условные отметки на камне, разные стрелки, буквы, какие-то иероглифы. Связной хорошо разбирался во всех этих знаках и безошибочно находил нужную дорогу.
— Сюда примыкают катакомбы Кривой Балки, а сбойку от уксусной лавки Штебенко мы делали сами. В бочках на фуре возили ракушечник к отвалу... Каторжная была работенка!..
Спустя несколько минут неожиданно, направив из темноты стволы автоматов, их остановила охрана.
— «Из тьмы к солнцу!» — назвал Старшина пароль.
— Проходи! — отозвался кто-то из глубины штольни.
Они ступили в широкий коридор, затем свернули в большой зал. В глубине ниши, вырубленной прямо в ракушечнике, стоял бюст Владимира Ильича Ленина. Посредине ровно опиленная глыба камня, накрыта кумачовой скатертью. На этом столе фонарь «летучая мышь». Сиденья из камня вокруг стола.
Навстречу им поднялся высокий человек, чубатый, с сильным, волевым лицом и цепким, внимательным взглядом серо-голубых глаз.
— А я начал беспокоиться! — сказал он, протянув руку Николаю, и представился: — Роман. Рад вас видеть, Николай Артурович! Хотя мы и в курсе того, что делается наверху, все же рады каждому новому человеку!
— Я могу идти, товарищ Роман? — спросил Старшина.
— Надо, чтобы ты присутствовал, Игнат Иванович!
— Есть присутствовать! — отозвался Старшина.
Они сели возле каменного стола, словно в кабинете секретаря райкома. Неровный свет фонаря подсвечивал снизу бюст в нише, и казалось, что Ильич, глядя на них своим мудрым, с лукавым прищуром взглядом, с интересом прислушивается.
— Нуждаемся в помощи, товарищ Роман... — сказал Николай и осекся.
Но товарищ Роман считал обращение к подпольному райкому чем-то обычным, само собой разумеющимся и сказал:
— Конкретнее.
— Нам необходимо передать по рации на Большую землю разведданные, разумеется шифром...
Товарищ Роман и Старшина переглянулись.
— Вам должно быть известно, что замурованы все выходы из катакомб, кроме того, сигуранца ведет круглосуточное наблюдение за эфиром. Нам каждый раз приходится искать новый выход, зачастую с большим риском для подпольщиков. Чтобы избежать радиопеленгации, мы не ведем по рации длительных передач.
— Как же быть? — спросил Николай. — Фронт приближается, а разведданные о береговой и противовоздушной обороне, важные сведения о немецком флоте лежат в тайнике...
— Срочно направляйте связного через линию фронта, — сказал Роман.
— Мы думали над этим, но не можем найти подходящего человека. Связная Покалюхина — способная разведчица, у нее отличная память, наблюдательность, она умеет логически мыслить, смелая, настойчивая девушка, но болезненна и вряд ли сможет вынести физические лишения, связанные с переходом.
— Быть может, кто-нибудь из подпольной группы на судоремонтном? — спросил Роман.
— Есть один, Мындра Иван Яковлевич. Осторожный человек, с хитрецой, умеет подходить к людям, исполнителен. Я о нем думал и отказался. Теперь, когда немцы подчистую выметают резервы, мужчине трудно перейти фронт. Могут принять за дезертира или, еще хуже, за перебежчика.
— Да, женщине было бы легче... — согласился секретарь.
— Порекомендуйте человека, товарищ Роман.
— А почему бы вам не послать Глашу Вагину?
— Кого? — переспросил Николай. Ему казалось, что он ослышался.
— Глафиру Вагину, — спокойно повторил секретарь.
Только теперь до сознания Николая дошло, что речь идет о Глаше с Коблевской, маленькой швее, простой скромной женщине... Пожалуй, лучше не придумаешь!
— Все, что мы можем для вас сделать, — сказал Роман, — это кратко передать в центр, что действуете вы успешно и ждете связного.
— Спасибо и за это. Передайте: «Золотников ждет связного». Они поймут. Что касается оценки нашей работы, думаю, время еще не пришло.
— Передадим этой же ночью, — пообещал секретарь. — Теперь о времени и оценке. Мне кажется, что всегда время и поддержать человека, и предостеречь. Тем более, что райком имеет на это право. Мы наблюдаем за вашей работой, поддерживаем и иногда поправляем... Как, например, было с провокатором сигуранцы Дегтяревым...
— Так это вы? — удивился Николай.
— Подпольный райком предупредил вас об опасности через Глафиру Вагину. Вся ваша деятельность проходит у нас на глазах, и мы вправе, как видите, давать оценки.
— Беру свои слова назад...
— У вас все? — спросил Роман.
— Крайне необходима взрывчатка.
— Взрывчатки нет, сами нуждаемся. Организуйте производство...
— Нужен специалист. Как вы думаете, можно привлечь профессора Лопатто?
— Лопатто остался в городе по заданию партии. Не хотелось бы подвергать профессора риску, которого можно избежать. Но в случае крайней необходимости поговорите с ним...
— Можно сослаться на вас?
— Скажите, что вас направил к нему товарищ Роман. У вас все?
— Да.
— Тогда у меня есть к вам вопрос: по мере того как фронт приближается к Одессе, должны обостряться противоречия между оккупантами, не так ли?
— Отношения между оккупантами никогда не были хорошими, а сейчас становятся особенно острыми. Гитлеровцы вытесняют своих союзников со всех командных постов. Ходят упорные слухи, что само название территории — «Транснистрия» — упраздняется...