— Скажи, Валерий, большая идет сила? Ты же все видел своими глазами!
— Сила огромная! Я никогда не предполагал наличие таких резервов, такой техники! Понимаешь, Николай, смотришь на все это и проникаешься гордостью, что ты русский!
— У самого синего моря сидели на бревне два немца и задавались своей русской гордостью! — с юмором сказал Николай.
— А что? В этом есть логика!
— Есть, Валя, есть, дорогой! — согласился Николай. — Ну что же, давай перейдем к делу...
Гефт информировал его по всем вопросам, связанным с выполнением задания. Но как бы ни были важны сведения, добытые разведчиком, не менее важно доставить их по месту назначения. Бурзи не был вооружен средствами тайнописи, емкость же человеческой памяти ограниченна.
Николай предложил ему испытанное средство — десятипроцентный раствор желто-кровяной соли. Бурзи обещал подумать.
На этом закончилась их первая встреча, и они направились к выходу из парка. Близился комендантский час.
Пообещав связать его с Покалюхиной и условившись о следующей встрече, Николай проводил Валерия на Канатную, до самого дома.
Только седьмого января Бурзи удалось прописаться, да и то не по Канатной, а в доме двенадцать по Большой Арнаутской. Обошлось это в пятьсот марок, заплаченных экзекутору, с которым его свела хозяйка.
Теперь он мог свободно двигаться по городу, не опасаясь того, что его задержат в первой же облаве.
У Бурзи было две встречи с Александром Красноперовым и Натальей Шульгиной, они готовили для него материал. Осталось выполнить последнее поручение, и он решил не терять времени.
Накануне с утра выпал глубокий снег, в полдень растаял, а ночью ударил мороз с ветром и колючим снегом. Снег шел и весь следующий день. На обледенелых тротуарах ветер опрокидывал пешеходов, извозчики в этот вечер не выехали — гололед, только собьешь коням бабки! Трамваи замерли, не хватало на станции топлива.
«Самая подходящая погода, — подумал Валерий, — наверняка застану человека дома».
Так Бурзи оказался на углу Мясоедовской и Прохоровской улиц. Он поднялся на второй этаж. Чиркнул спичкой — квартира двенадцать. Не рассчитывая на то, что звонок работает, постучал. За дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил женский голос.
— Мне нужен Эдуард Ксаверьевич...
Дверь приоткрылась на цепочку.
— Вы по какому вопросу? — спросила Мария Трофимовна.
— Я к профессору, на консультацию...
Загремела цепь, и дверь распахнулась:
— Входите.
В дверях кабинета стоял профессор Лопатто. Молча он пропустил Бурзи в кабинет, закрыл дверь и, указав ему кресло напротив, сел за стол:
— Слушаю вас.
— Я к вам, Эдуард Ксаверьевич, от Николая...
— От Николая? — переспросил Лопатто и, пытливо всматриваясь в посетителя, сказал: — Я не знаю такого...
— Николай просил передать, что «гостинец» пришелся по душе. На днях он занесет вам новую упаковку...
— Ваше имя, фамилия?
— Бурзи Валерий Эрихович.
— Послушайте, Валерий Эрихович, вы настаиваете на том, что вас направил ко мне Николай?..
— Да, Николай Артурович.
— Почему он не пришел сам?
— Я прибыл с той стороны фронта, и мне есть что сказать вам, товарищ Лопатто...
— Товарищ! Слово-то какое — товарищ! Два года я ждал, что вот придет человек и скажет: «Здравствуйте, товарищ!» Я слушаю вас, Валерий Эрихович.
— В первую очередь «центр» интересуется тем, как вы жили все это тяжелое время? Я через неделю собираюсь назад...
— Понимаю, товарищ Бурзи. Буду краток. Все это время, говоря откровенно, я жалел, что остался в Одессе. Никаких инструкций, никакой связи... Что я должен был делать, неизвестно... Поначалу было особенно трудно. Кто-то там в губернаторстве шепнул, что Лопатто красный, и вот при организации университета шеф дирекции культуры Троян Херсени не включил меня в списки профессорско-педагогического состава. Больше полугода я был без работы. Потом я понадобился, меня позвали, а я не знал, что мне делать: согласиться или отказаться от кафедры. Посоветоваться не с кем. И вот в период самого тяжелого раздумья получаю я записку, помню как сейчас: «Профессор, вы должны принять предложение. На кафедре вы можете принести пользу. Бойкот университета — протест пассивный!» И подпись — «Товарищ Роман». Я знал, кто такой товарищ Роман. Когда меня вызывали в райком, я с ним познакомился в кабинете секретаря. Ну что же, подумал я, товарищ Роман прав, пассивное сопротивление, эдакий протест бескрылого интеллигента — не для меня. Надо работать. И я принял кафедру университета.
— Мне кажется, профессор, — сказал Бурзи, — что педагогический состав университета можно дифференцировать по следующему принципу: первая группа, подавляющее большинство, — люди советские, на сотрудничество с оккупантами их вынудили трудные обстоятельства жизни. Вторая группа, таких немного, пошли работать к оккупантам в силу родства политических взглядов...
— Это, конечно, деление грубое. — Профессор прошелся по кабинету. — Мотивы, побуждения тоньше и разнообразнее...
— Товарищи из «центра» поручили мне спросить вас, профессор, в чем вы нуждаетесь?
— Передайте, что все необходимое у меня есть и единственное, в чем я нуждаюсь, — настоящее дело!
— Не хотели бы вы что-нибудь передать в «центр»?
— А как вы думаете, чем бы я мог быть полезен?
— Видите ли, профессор, события развиваются стремительно. Близок день, когда наши войска войдут в город. В первую очередь, конечно, будет восстановлен университет. Неплохо было бы знать людей, на которых можно опереться.
— Понимаю вас. Хорошо, я подумаю и напишу... В моем распоряжении дней десять?
— Нет, профессор, всего пять дней. Я знаю, что этого мало, но...
Валерий поднялся.
— Не хотите ли стакан чаю? На улице мороз, ветер...
— Спасибо, не могу... Я буду у вас через пять дней, вечером.
Валерий простился и вышел из кабинета. Лопатто проводил его в прихожую, помог надеть пальто и закрыл дверь.
На следующий день, увидевшись с Покалюхиной, Валерий поинтересовался, как дела с его пропуском.
— Я узнала адрес женщины, — сказала Юля, — которая за сто марок достанет пропуск. У нее кто-то свой в полиции. Все, кто по торговым делам должен выехать из Одессы, обращаются к ней... Слободка, Училищная, шесть. Фамилии не знаю.
— Сегодня же пойду на Слободку, — решил Бурзи.
Вечером, посоветовавшись с Гефтом, отправился Валерий на Слободку. Нашел улицу, дом. Мимо рвущегося с цепи пса его проводила в сени молодая нарядная женщина. В комнате, загроможденной дорогой мебелью и горшками с домашними цветами, было тесно и душно, как в теплице. Женщина сбросила меховую шубу и спросила:
— И какое же у вас до меня дело?
— Я занимаюсь коммерцией. Покупка и продажа запчастей к автомашинам. Надо бы мне в Голту. Там, говорят, немецкой техники — горы! Скаты — нипочем!
— И что же? — она хмыкнула в шелковый платочек.
— Пропуск бы мне в Голту...
— Интересуюсь, молодой человек, кто вас до меня послал?
— Слухами земля полнится! Среди коммерсантов о вас такая слава идет...
— Скажете тоже, слава! — она махнула на него платочком.
— Люди говорят, что если вы беретесь — как в магазине: деньги в кассу, чек на руки!
— А сколько, не говорят? — спросила она.
— Сто марок.
— Не мало, говорят?
— В самый раз.
— Ну что мне с вами делать! — вздохнула она. — Вот вам карандаш и бумага, пишите свою фамилию, имя, прописку, район полиции.
Валерий написал данные и, приложив к записке сто марок, свернул трубочкой и сунул ей за корсаж.
— Так я в надежде?
— Я от рождения и есть Надежда! Семнадцатого сентября ангела праздную.
— Я надеюсь, Наденька?!
— Зайдите через недельку, будет, как в аптеке!
Она набросила на плечи меховую шубку и пошла провожать его через двор мимо рвущегося с цепи пса.
В этот вечер Бурзи снова встретился с Гефтом у себя на Канатной, принял последний материал по агентуре сигуранцы, гестапо и организации бывших офицеров царской армии.
Закончив запись, которую он делал раствором желто-кровяной соли в «Справочнике автомобилиста» на немецком языке, Валерий спросил:
— Что-нибудь случилось?
— А что?
— Ты мрачен сегодня...
— Ничего не случилось. Просто исхожу завистью. Через неделю-две ты будешь по ту сторону. Сможешь снять личину, быть самим собой, дышать полной грудью... Послушай, Валерий, — оживился он, — а что, если следом за тобой и мне податься?..
— Мы этот вопрос обсуждали с майором Полудой и капитаном Лесниковым. Пришли к заключению, что делать этого не следует. Майор руководствовался точкой зрения подпольного райкома. Но вот я познакомился с твоей работой здесь, на месте, и говорю тебе совершенно объективно: ни в коем случае! Ты создал активную группу действия. Пользуешься неограниченным доверием немцев. Имеешь доступ к секретным документам. Наладил значительные связи в городе. Нет, Николай, все это добыто с таким трудом, что бросить неразумно. Наоборот, я бы на твоем месте готовил почву к эвакуации вместе с немцами, разумеется если будет получена санкция Управления...
Николай поднялся, надел свою черную кожаную куртку с нарукавным знаком, засунул руки глубоко в карманы и пошел к двери...
— Да! — вспомнил он. — На тебе ночной пропуск!
Валерий взял пропуск и, рассматривая его, поднес к лампе.
— Настоящий! Подделками не занимаемся. Фирма солидная! — усмехнулся Гефт, вышел на улицу, свернул с Канатной на Греческую, дошел до Карантинной, постоял в нерешительности и вернулся на Канатную, решив пойти в бодегу, что на углу Ново-Рыбной, присмотреться к Александру Босулю.
Как только Николай открыл дверь в бодегу и на него пахнуло запахами кухни, он почувствовал голод.
Хозяин был за стойкой, узнал его, вышел навстречу и повел к одинокому столику в нише.
Николай снял тужурку, повесил ее на спинку стула, стряхнул снег с форменной фуражки и положил на сиденье.