— Я вам нужен, господин хозяин?
— Принеси стул.
— Вот, господин хозяин.
— А если на нем пыль?
— Была, господин хозяин.
— Ну-ка, позови Менделя.
Приходит конторщик Мендель, и хозяин, иронически улыбаясь, спрашивает:
— Что ж там у тебя получилось?
— Итого мы будем иметь на балансе пять тысяч рублей чистой прибыли. По дебету…
— Что вы мне говорите — дебет, кредит! Я имею то, что я могу пересчитать своими руками. Это я имею! А то, что я буду иметь, считать рано. Ваш дебет еще может полететь к черту.
— Господин Гозман, для того чтоб проделать этот фокус с имитацией, нужна помощь свыше. Вы же понимаете, исправник…
— Что вы мне говорите, — нетерпеливо прерывает Гозман, — исправник, а губернатор не знает, что такое Гозман? Об этом не беспокойтесь. Они у меня все здесь! — И он хлопает себя по карману.
Сема удивленно поднимает брови: его хозяин, должно быть, богатый человек, если у него в одном кармане помещаются губернатор с исправником. Интересно, что он насовал в другие карманы? Ребе Иоселе, наверно, поместится в карманчике от жилетки, а раввин?
— О чем ты думаешь? — спрашивает Сему Гозман и толкает локтем Менделя: — Мендель, какие были у нас с ним условия?
Конторщик почтительно улыбается:
— Рубль в месяц, веселые глаза, уметь молчать и уметь отвечать.
— О! — восклицает Гозман. — О, это самое. Где же твои веселые глаза?
— Они только что были тут, — бойко отвечает Сема и выжидающе смотрит на хозяина.
Хозяин задумчиво чешет бороду:
— Хорошо отвечаешь… Мендель, дай ему гривенник за ответ!
— Больше ничего? — спрашивает Сема, но его не отпускают.
Хозяину скучно — в два часа к нему придут люди, а пока почему не позабавиться. Приказчики, зная привычку Гозмана, подходят ближе. С сожалением и любопытством смотрят они на Сему. Хорошо ответит — его прибыль, а если плохо ответит — у хозяина ручка, дай бог не видеть ее!
— О чем же ты думал? — лениво спрашивает Гозман и, сощурив глаза, смотрит на Сему.
Но Старый Нос не сдается, он принимает бой. Глядя в упор на хозяина, Сема говорит:
— Я думал, все ли карманы у вас заняты: в одном — губернатор с исправником, а что в остальных?
Приказчики громко смеются. Поединок мальчика с хозяином нравится им. Ай да Старый Нос! Ум как бритва — режет и режет.
— Что вы смеетесь? — сердито кричит Гозман и, стараясь быть спокойным, добавляет: — Ответ неплох… Мендель, прибавь еще гривенник!
— Я могу идти? — спрашивает Сема.
— Куда ты торопишься? — насмешливо говорит Гозман. — У тебя там яичница пригорит?.. Ты мне лучше скажи, что делать, если в местечке провинился единственный банщик и его нужно посадить в тюрьму?
Сема молчит. Приказчики подходят ближе, их начинает пугать участь мальчика: вот так всегда кончаются эти забавы. Сейчас закричит: «Пошел вон, дурак!» — и даст такую затрещину, что мальчик неделю головы не повернет.
— Что делать? — Сема весело смеется. — Зачем сажать банщика, если он один? Посадить резника — у нас их двое.
— Хорош ответ, — сердито говорит Гозман и встает. — Будешь раввином… Мендель, прибавь ему еще гривну!
Но никто не смеется. Лицо хозяина сурово, брови нахмурены. Он кричит:
— Что вы столпились здесь? Может быть, вам позвать музыкантов? За прилавки!
Все расходятся. Сема берет в руки веник и начинает опять подметать пол.
ХОЗЯИН СЕРДИТСЯ
Смешанное чувство злобы и смущения вызывал в хозяине этот тощий лопоухий мальчишка. Его веселые и быстрые ответы казались Гозману дерзкими и насмешливыми. Он привык к голосам покорным, словам тихим и мягким. И вдруг какой-то молокосос вступает с ним в разговор, как с равным. И главное, все это происходит на глазах у его людей, для которых самое большое удовольствие — видеть хозяина в смешном положении. Весь остаток дня находился Гозман под впечатлением утреннего происшествия. И тридцать раз говорил он себе: «Ну что ты, дурак, думаешь об этом мальчишке?» — и все же мысль неизменно возвращалась к маленькому Гольдину. «Какая порода, — возмущался Гозман, — какая никуда не годная порода!»
Может быть, следовало просто отодрать Семку за уши. Но что бы он доказал этим? Свою слабость? Нет, конечно, очень хорошо, что он сумел сдержать себя и даже бросил три гривенника этому шалопаю. Хорошо, и нечего об этом больше думать.
Но, придя домой, Гозман опять вспомнил о своем новом служащем. Сын купца Мотл сидел на подоконнике и с торжествующим видом вырывал крылышки у мух. Ловил он их очень ловко, умело и хитро, и видно было, что не первый день эта охота увлекает мальчика.
— Что ты там делаешь? — крикнул Гозман.
Мальчик вздрогнул, медленно сполз с окна и подошел к отцу, продолжая сжимать в кулаке злую, жужжащую муху.
— Ну-ка, скажи мне, о чем ты думаешь?
Мотл ухмыльнулся и, взяв отца за руку, осторожно подвел его к столу. В перевернутом кверху дном стакане кружился серенький паучок.
— Сам поймал, — тихо сказал Мотл, точно боясь голосом спугнуть паука, — сам!
Отец с тоскливым недоумением взглянул на сына и без всякой надежды на получение ответа спросил:
— Если в местечке провинился единственный банщик и его надо посадить в тюрьму, как быть, Мотелз?
— В нашем местечке? — переспросил Мотелз.
— В нашем, вашем, — закричал отец, — ну какая разница! — и вышел к себе в комнату.
Он сел в большое, глубокое кресло и с горечью подумал, что всю жизнь он мечтал увидеть на вывеске надпись: «Гозман и сын», а сын вот… И чем больше размышлял он о сыне, тем больше злился на Сему, как будто тот был всему виной.
На другой день, войдя в магазин, хозяин столкнулся лицом к лицу с мальчиком, и, хотя Гозман увидел Сему сегодня лишь в первый раз, он с непонятной раздражительностью прикрикнул:
— Что ты все время крутишься под ногами!
Старый Нос удивленно поднял брови, но промолчал и отошел в сторону. В течение всей недели Гозман избегал мальчика и, встречаясь, старался не смотреть ему в глаза. Но все же хозяина тянуло затеять с мальчиком разговор: еще теплилась надежда, что ответы его были лишь случайно хорошими ответами. Сглупи Сема хоть раз — и к нему вернулось бы расположение хозяина, но всего этого, как назло, не знал Старый Нос.
Гозман спрашивал у приказчиков, как работает мальчик, нарочито холодным и равнодушным голосом, надеясь услышать хоть одну жалобу. Но приказчики были довольны.
Хозяин посылал Сему делать кое-какие покупки для дома, ненужные покупки, желая проверить его честность. Но Сема аккуратно приносил сдачу — точно, копейка в копейку. Так неожиданно нарушил Старый Нос душевное равновесие старого купца.
Однажды, заметив, что Сема сидит со скучающим видом на лесенке, Гозман, притворно улыбаясь, спросил его:
— Где же твои веселые глаза?
— В моих глазах, — ответил Сема, — как раз столько веселья, сколько полагается на рубль, который мне дают.
И опять ответ этот разозлил хозяина, и опять оторопевшие приказчики, разинув рты, стояли вокруг. Надо было чем-то отбрить дерзкого мальчишку, но Гозман не нашелся, и деланная, деревянная улыбка появилась на его лице. Еще больше, чем раньше, хотелось ему осрамить мальчишку, уличить его в чем-то грязном и нехорошем, но повода не было. «Выгнать его ко всем чертям! Взялся на мою голову», — думал хозяин. Но он слишком хорошо знал, какие длинные и злые языки у приказчиков, и боялся подвергать себя бессмысленному риску…
Задумчиво чертя какие-то кружочки на листе бумаги, слушал Гозман очередной доклад конторщика Менделя.
Когда Мендель кончил, хозяин неожиданно спросил его:
— Как тебе нравится этот голоштанник?
Смекнув, о ком идет речь, Мендель предложил:
— Надо позвать его бабку.
Но Гозман отрицательно покачал головой:
— Хорошее дело! Ты что думаешь, я не могу справиться один с этим юнцом? Или я его выучу, или я его выгоню.
И с новой злобной энергией принялся хозяин осаждать мальчика туманными и путаными вопросами. Приказчики, которым и раньше приходилось испытывать на себе странные упражнения Гозмана, не видели в этом ничего хорошего.
— Изведет ребенка! — со вздохом говорил старый приказчик Яков. — Лучше б уж дрался. Меня в детстве колодкой били — и то легче.
Сему злили эти нападки. Он ходил по магазину, выкатывал ящики, вытирал пыль, сортировал обувь с постоянным чувством нервного ожидания, что вот, может быть, сейчас его окликнет хозяин и спросит… Впрочем, бывали дни, когда Гозман забывал о Семе, но он умел, добрый хозяин, нагонять упущенное…
— Мальчик, к магазину подъезжает помещик. Знаешь, как дверь открыть?
Сема смущенно смотрел на хозяина. Пыльная тряпка дрожала в его руке. Он не знал, как открыть дверь.
— Болтать мастер, — надменно сказал Гозман, обрадованный растерянностью мальчика, — к делу не принюхиваешься. Мендель, сбрось гривенник.
Сема улыбнулся.
— Что ты скалишь зубы? — опять рассвирепел хозяин. — Позор таких вещей не знать!
Он остановился, ожидая просьб, признаний, но Сема продолжал стоять молча и с вызывающим вниманием пристально смотрел в глаза господина Гозмана.
— Что ж ты молчишь? — прошептал Мендель. — Скажи: «Буду стараться». Ну?
Сема ничего не сказал. Хозяин повернулся на каблуках и быстро пошел к конторке.
СЕМУ УЧАТ
Однажды, придя на службу, Сема встретился с Пейсей, Эта встреча удивила его.
— Ты что здесь делаешь?
— Я? — сухо переспросил Пейся. — То же, что и ты!
— Вот как! — удивился Сема. — Фрайман устроил?
— Фрайман. Только ты, пожалуйста, ко мне не приставай!
— К тебе? Да на что ты нужен?!
В первый же день Пейся заслужил неприязнь служащих. Все время торчал он возле конторки, угодливо и заискивающе глядя на хозяина. Насмешки Гозмана не обижали его: он льстиво улыбался и покорно кивал головой.
— Дурак ты! В хедере на тебя плевали и здесь плюют, — с искренним сожалением сказал Сема.