Они вошли в комнату. Шера подмигнула Семе. И он с облегчением подумал: «Что ни идет, все к лучшему!»
Доля опустился на стул и, скрутив папироску, принялся рассказывать:
— Говорят, что идут гайдамаки. Вы знаете, что это за блюдо?.. Нет? Я тоже не знаю. Но есть шанс, что будут по дороге бить евреев. Как вы думаете? Я думаю, да. Мой воробей говорит мне: «У Семы никого нет — пойдем туда». Так я подумал: то богатство, что я имею, не пропадет, если я его оставлю без сторожа.
Бабушка улыбнулась и, тяжело вздохнув, села рядом.
— Кроме того, — продолжал Доля, — что я такое один? Ничего. А вдвоем с Семой мы уже немножко сила.
— Там идет кто-нибудь? — спросил Сема, указывая на улицу.
— Ни души. Можно подумать, что все выпили и легли проспаться.
— Хороший смех! — опять вздохнула бабушка. — Садитесь, я вас покормлю.
Бабушка прошла на кухню, и Шера вышла следом за ней. Сема остался с Долей.
— Синежупанник идет, — сказал Доля тихо. — Хороший кусок бандита! У вас топор есть?
— Есть! — обрадованно воскликнул Сема.
— Принеси и положи под кровать. Только не делай шума! Понял?
— Понял, — кивнул головой Сема. — Им разве много нужно, этим женщинам? Чуть что — уже слезы!..
— Хорошо, хорошо, — оборвал его Доля. — Ты топор сумеешь поднять?
— Что вы говорите! — возмутился Сема.
— Ничего! А то еще нечаянно отрубишь себе палец. Хороший я тогда буду иметь вид перед бабушкой.
Сема обиженно пожал плечами.
Бабушка вернулась из кухни и, поставив кастрюлю, принялась разливать суп. Шера молча перетирала тарелки.
— Ну и дочка у вас, — сказала бабушка, обращаясь к Доле, — золотые руки! К чему ни прикоснется — сразу делается. Вот если б я имела не внука, а внучку, я б от нее уже видела помощь. И печку растопить, и картошку почистить, и мясо помолоть. Девочка — это таки не мальчик! Мальчик тут набросает, тут накидает — ходи за ним…
— Зато есть мужчина в доме! — важно сказал Сема.
Но в это время послышался стук копыт по деревянному мосту, и все замолчали.
— Едут! — прошептала бабушка. — Сохрани бог!
Гул приближался и нарастал. Раздались выстрелы, послышался чей-то крик — сначала вдали, потом близко, почти рядом.
— Идите на кухню, — сказал Доля, вставая из-за стола. — Шера, возьми бабушку, поднимите старика и — на кухню. Ну, поворачивайся уже!
Бабушка подошла к деду и, осторожно обняв его за плечи, приподняла с постели. Дедушка равнодушно посмотрел на нее и встал. Шера взяла его под руку, и они вышли из комнаты.
— Сема, — приказал Доля, — быстренько открывай окно! Ну!
Сема покорно выполнил приказание. В распахнутое окно ворвался людской крик, плач, конское ржанье. Пахло порохом и еще чем-то горелым, как будто на улице смолили птицу. Ехали на конях, в тачанках, бежали и шли люди в синих бекешах, в потертых шинелях, обвешанные гранатами и оружием. Сема уже ничего не соображал. Страха не было, какое-то странное чувство тупого безразличия охватило его. Гайдамак с очень веселым, смеющимся лицом волочил за собой на мостовую седого еврея в длиннополом вылинявшем сюртуке.
— А ну-ка, батько, ударим раз! — кричал парень, приподняв старика над собой и опуская его с силой на мостовую, — А ну, ударим еще раз!
Сема провел горячей ладонью по глазам, не понимая, что происходит.
— Отойди от окна! — прикрикнул Доля. — Стань к стене! Дай подушку!
Сема бросил подушку и прижался к стене. Он хотел бы войти в нее, как гвоздь до шляпки, и ничего не слышать, не видеть и не чувствовать. Но глаза смотрели и видели. Доля склонился у подоконника и с силой рванул наволочку. Раздался треск. Схватив табурет, Доля швырнул его на улицу. Зачем делал он это? Сема стоял у стены, боясь сойти с места. Доля взял со стола нож и ударил им по подушке. На улице кто то крикнул: «Так их!» Но Сема не понял, к кому относилось это восклицание. Перья вырвались из вспоротой подушки. Стоя на корточках, Доля протянул руку и, схватив с постели маленькую перинку, ударил по ней ножом. Перья вылетали и уносились ветром. Их было много, и казалось, что из окна падает крупный снег.
Молодой гайдамак, отбросив в сторону старика, который только что кусал его руки, со злобой плюнул и выругался. Взгляд его упал на открытое окно. Он довольно улыбнулся, вновь поднял старика на плечи и, подойдя к окну, свалил его в комнату.
— Может, вам мало? — крикнул он. — Добавляю! — и, свистнув плетью, вскочил на коня.
— Кричи! — прошептал Семе Доля, приподнимая, тело старика. — Ну, кричи же!
Но Сема молчал; он смотрел на эти сумасшедшие перья, на старика с красными, выкатившимися глазами, хотел кричать, но голоса не было. Доля схватил его за плечо и больно сжал свободной рукой. Сема закричал пронзительным, тоненьким голоском: «Убивают!» — и почувствовал, что пол уходит из-под ног, тело медленно сползает по стене куда-то вниз, вниз…
Когда Сема открыл глаза, он увидел Шеру, склонившуюся над чашкой с водой. Мокрое полотенце дрожало в ее руках.
— Шера! — сказал Сема тихо, но она не слышала его. — Шера! — повторил он опять одними губами, испытывая горечь и сухость во рту.
Она услышала или угадала, что Сема говорит что-то, и повернулась к нему.
— Это ты? — сказала Шера, удивленно смеясь и плача и вытирая слезы мокрым полотенцем.
— Это я, — ответил он тихо и улыбнулся. — Что ты делаешь?.. Полотенце ведь мокрое!..
— Ничего, — успокоенно прошептала Шера, смущаясь своих слез и неизвестно для чего пряча полотенце за спину, — все хорошо!.. Вот идет бабушка… Скажи ей что-нибудь, Сема…
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА
Сема спустил на пол босые ноги, посидел так немного, потом встал с постели и подошел к окну. Улица была спокойна. На лесном складе вздрагивала и звенела пила. Соседка Цыва бегала за серенькой франтоватой курицей и жалобно кричала; «Цып, цып, цып…» На скамейке у ворот сидел сын Цывы, Зюся, и, наблюдая за мамашей и курицей, дразнил обеих, крича не вовремя то «цып», то «кыш». Из дому вышла торговка кореньями Сура и принялась щелкать подсолнухи. Она с таким шумом выплевывала шелуху, что вконец испуганная курица, хлопая крыльями, убежала на чужой двор. Цыва кинулась за ней с прутиком. Зюся, не глядя на мамашу и даже не раскрывая рта, шипел: «кшш, кшш…» На улице было хорошо и весело. Семе захотелось выйти.
Он согнулся около кровати, разыскивая свои ботинки.
— Что ты ищешь? — раздался над ним голос бабушки.
— Ботинки.
— Зачем?
— Я хочу выйти.
— Куда выйти? — удивилась бабушка и, схватив Сему за рубашку, принялась вытаскивать его из-под кровати. — Нет, этот мальчик сведет меня с ума! Вчера только ты был ни жив ни мертв, а сегодня тебе уже не лежится. Твои дела никуда не убегут.
— А зачем я буду лежать?
— Ты болен, — строго сказала бабушка. — Еще спасибо, что так отделались. Придет Доля, не забудь его как следует поблагодарить. Если б не он, бог знает, что бы было с нами. Они были здесь два часа, и черт их понес дальше. Но за два часа они успели наделать горя. Из дома в дом шли! И резали и убивали! Ты понял? И лежи, пожалуйста.
— Мне скучно, — признался Сема.
— Скучно? Хорошо, я позвала Пейсю и велела, чтоб он тебе рассказывал веселые вещи. Ты доволен?
Сема засмеялся и с довольным лицом уселся на постели:
— Где же он?
— Придет. Не беспокойся! Стоит пикнуть — и он уже тут.
Бабушка вышла из комнаты, и через несколько минут действительно пришел Пейся. Он был сердит и сумрачен.
— Скажи ты, пожалуйста, своей бабушке, чтоб она со мной говорила по-человечески. А то пришла и кричит: «Иди сейчас к Семе!» Как будто я мальчик. Работа кончилась, но у меня могут быть свои дела.
— Дела? — усомнился Сема.
— Да, дела, — повторил Пейся, высокомерно глядя на приятеля. — Тебе хорошо — ты болен. А я же здоров! И если нужно наколоть дрова, так сразу вспоминают обо мне. Интересное дело, — оживился Пейся, — когда нужно принести со склада уголь, говорят: «Пейся, сходи ты — ты же старшенький!» Когда дома спекут что-нибудь вкусное, говорят: «Пейся, не хватай, пусть будет Наумчику — он же младшенький!» Вот и получается, что всегда я в проигрыше.
— А вчера? — спросил Сема. — Ты прятался? Где ты был?
— И не спрашивай, — махнул рукой Пейся. — Залмана Шаца ты знаешь? Убили. Арона Куцека, бондаря, знаешь? Ну, этого, что на левой руке шесть пальцев. Тоже убили. А Дору Ходос помнишь? С ней ужас что сделали!
В этот момент неизвестно откуда появилась бабушка. Она подошла к Пейсе и укоризненно покачала головой:
— Вот это я тебя просила? Я тебя просила рассказать ему что-нибудь веселое, а ты пришел и начал докладывать, кого где убили. Даже простое одолжение ты не можешь сделать!
Пейся обиженно поджал губы и встал:
— Если вам так не нравится, я могу уйти.
— Ты можешь уйти, — согласилась бабушка. — Но он же тогда меня загрызет. И что он нашел в тебе — я не понимаю!
— Бабушка, — вмешался Сема, уже теряя терпение, — Пейся говорит, что ему вздумается. И не трогай его! Он мой товарищ.
Бабушка пожала плечами и вышла в коридор. Но Пейся боялся, что она вернется, и сидел молча.
— А ты, — спросил его Сема, — ты где был?
— Ой, тут целая история, — махнул рукой Пейся. — Ты наши ворота помнишь? Высокие, порядочные ворота. Когда я услышал, что идут уже эти сволочи, я собрал всех соседей и велел им поставить самовары. Я им сказал: «Вскипятите все четыре самовара». Они меня спросили: «Зачем?» Я ответил: «Чай пить». А сам поставил лестницу, залез и наблюдаю, куда идут эти насильники. Вижу, трое подбираются к нам. Я позвал соседей опять и спрашиваю: «Самовары закипели?.. Несите их сюда!» И поставили около ворот четыре знаменитых самовара, и они шипели и свистели на всю улицу.
— Что же дальше? — заинтересовался Сема.
— Дальше я взобрался на лестницу и вижу, что трое стучат в ворота. Очень приятно. Я беру первый самовар, открываю крантик — и на них! Потом я беру второй самовар за ручки и поворачиваю его вниз головой — на их головы! Они не знали, откуда это идет. Кипяток был что-нибудь особенное, и они бросились бежать от ворот. Ты бы посмотрел: один держится за нос, другой — за рот, третий — за всю свою морду!