— Ну ладно, ладно… — успокоил его Сема. — Скажи лучше, Шера, что у вас еще нового в лазарете?
— Опять лазарет? — ужаснулся Пейся. — Нет, я лучше пойду. Надо посмотреть, чтоб кони были сытые.
— А когда ты вернешься? — с любопытством и завистью спросил Сема.
— Сегодня же ночью. У меня все так. Раз, два — и готово.
— И готово… — улыбнулся Сема. — Была черепица — и нет!
Пейся нахмурился, поправил висящую на тонком ремне сумку и вышел из комнаты. Шера задумчиво стояла у окна. Был сумрачный осенний полдень. Сема поднял крышку фисгармонии и с тоской посмотрел на клавиши:
— Если б я хоть как-нибудь умел играть! Хотя бы одним пальцем!..
— А ну иди сюда! — оборвала его Шера. — Иди скорее к окошку!
Сема подбежал:
— Что такое? Пожар?
— Нет, — улыбнулась Шера. — Просто я хотела спросить. Видишь, вой идет человек с сумкой. Кто он такой?
— Где человек? — удивился Сема, всматриваясь в окно. — Не вижу никакого человека.
— Ай, куда ты смотришь! — разозлилась Шера. — Смотри на забор.
— Спина, — смущенно проговорил Сема, — Как я могу узнать по спине, кто он?.. А что, красивый?
— Да, красивым, — засмеялась Шера, — на голове три рыжих волоса, а на кончике носа вот такая красная бульба!
— Зачем же он тебе нужен с такой бульбой?
— Мне просто интересно.
— Что значит — просто? — недоверчиво переспросил Сема и, вспомнив слова дедушки, строго добавил: — Шера, ты имеешь дело со мной!
— Хорошо, — спокойно согласилась Шера. — Этот человек заходил к нам и спрашивал про излишки для армии.
— Ну?
— И он сказал, что надо вносить разные вещи, иначе будут неприятности. Кто не вносит, допустим, фуфайки или брюки для красных, тот контрреволюция. И у него вот такой мандат, как простыня…
— Интересно, — задумался Сема, — кто же это может быть? Не Трофим?
— Что, я комиссара не знаю? — обиделась Шера. — Только этот, наверно, еще выше его. Брови нахмурит, а бульба дрожит… Ты бы сам посмотрел. Ужас!
— Бульба? — повторил Сема. — Кто же это у нас с бульбой?
Но, как назло, все люди с бульбами исчезли из его памяти, и он не смог догадаться, о ком рассказывает Шера.
— Что я буду мучиться! — разозлился Сема. — Лучше рассказывай про лазарет!
— Что ты пристал к моему лазарету? Сейчас там только двое больных, и я тебе уже раз пять про них говорила.
— Верно, говорила, — согласился Сема и потер лоб. — Идем гулять.
— Только до угла. Скоро придет папа, а у меня не прибрано.
Они вышли на улицу. Сема проводил Шеру и, прощаясь, рассеянно спросил:
— Ну что, Доля доволен службой?
— Еще бы! — улыбнулась Шера. — Он только жалеет, что у него нет шинели. Такой чудак!..
Расставшись с подругой, Сема не знал, куда деть себя. И так ему казалось, что он слишком часто торчит в комиссарской комнате. А может быть, он мешает Трофиму и тот стесняется об этом сказать? «Не пойду», — твердо решил Сема и тихо побрел к красному ряду. Возле магазина Гозмана он неожиданно столкнулся со старым знакомым. «Смотри, — удивился Сема, — он, оказывается, жив, а я и забыл про него. Интересно! И какой у него важный вид! Ах ты, тютя!» — ласково подумал Сема и, приблизившись к знакомому, вежливо поклонился:
— Здравствуйте, мосье Фрайман!
Но Фрайман не успел ему ответить: Сема, нагнувшись, внимательно заглянул в его лицо и, вспомнив что-то, побежал, высоко подняв полы шинели. «Бульба! — весело шептал про себя Сема. — Конечно, красная с синенькими жилками. И как я сразу не догадался? Бульба! — еще раз с тихой радостью повторил Сема, как будто он нашел клад. — И он еще смеет ходить и требовать вещи для красных! Теперь я знаю, что делать!».
С этого дня жизнь Семы обрела какой-то новый смысл. Живое дело попало в руки, и он решил довести его до конца.
С неостывающим усердием принялся Сема охотиться за Фрайманом. Встречался с ним утром и расставался вечером. А Фрайман, ничего не подозревая, ходил по улице деловой походкой, прижав к груди залитый чернилами брезентовый портфель. «Куда он идет? — с тревогой спрашивал себя Сема. — И зачем? А может быть, я перепутал и этот вовсе не та бульба?» Фрайман заходил в дома и выходил на улицу с какими-то узелками и свертками.
Однажды Сема не выдержал и подошел к нему.
— Скажите, пожалуйста, — ласково спросил он, — вы уже имеете службу?
— Имею, — ответил Фрайман и, строго взглянув на Сему, вытащил из бокового кармана большую бумагу с четырьмя печатями: — На, читай!
— «Выдано товарищу Фрайману, — удивленным голосом прочел Сема, — в том, что он является уполномоченным Осчеквалапа».
— Осчеквалапа! — торжественно повторил Фрайман.
— «И ему обязаны, — уже с завистью продолжал читать Сема, — все волревкомы, военные комиссары, а также районные коменданты оказывать широкое содействие, а также помощь в средствах…»
— «…передвижения, — опять заговорил Фрайман, знавший уже наизусть свой мандат, — на обывательских подводах. А также…» Что же ты остановился? — обратился он к Семе. — Читай дальше.
— «…а также предоставлять в случае служебных надобностей телеграф, телефон и прочие прямые провода». — Сема глубоко вздохнул и недоверчиво взглянул на Фраймана: — Это все про вас одного?
— Четыре печати, обратите внимание! — Фрайман ткнул пальцем в бумагу и гордо улыбнулся: — Осчеквалап!
— Осчеквалап! — недоумевая, повторил Сема это загадочное слово и протянул руку Фрайману: — Будьте здоровы…
Мандат ошеломил и расстроил Сему. Во-первых, он никогда не видел мандата, кроме своей написанной от руки бумаги, во-вторых, четыре печати — это ж надо понимать! — по одной на каждый угол! «И еще эти прочие прямые провода! — с досадой вспомнил Сема и глубоко вздохнул. — Таки выше Трофима!.. Мне нравится этот тон, — со злобой подумал он, — комиссары ему обязаны! Там даже написано: «все комиссары!..»» Трудная задача вдруг встала перед ним. «Позвольте, — рассуждал Сема, — если он оказывается такой чин, так Трофим должен его знать…» Но комиссар равнодушно произнес фамилию Фрайман и развел руками:
— Первый раз слышу! Хотя постой, один Фрайман устраивал тебе службу?..
Больше Трофим ничего не сказал, и Сема понял, что он тоже ничего не знает.
«Осчеквалап, — с тоской повторил Сема, — какое-то страшное название! Осчеквалап! Что Это может быть?»
Он гадал и терялся в догадках. И вот однажды, когда Сема упал духом, считал уже все потерянным, ему неожиданно пришел на помощь дед. Вернувшись после своей обычной прогулки по местечку, он, улыбаясь, потер руки, позвал в комнату бабушку.
— Нет, Сарра, — качая головой, сказал он, — я таки копейки не стою!
— Кто тебе сказал? — засмеялась бабушка.
— Я сам себе сказал. Люди умеют устраиваться. А я — нет!
— Кто эти люди? — заинтересовался Сема.
— Например, Фрайман. Ты подумай только, — дедушка поднял брови и выпятил нижнюю губу, — он уже на коне! Как только он почувствовал, что красные задерживаются, он поехал в город, выправил себе какой-то вид с печатями. И теперь ездит из местечка в местечко.
— Что же он делает? — спросила бабушка.
— Ты сама не понимаешь. Представь себе, что к тебе заходит человек, садится к столу, показывает такую вот бумагу и начинает у тебя спрашивать такие милые вещи: «А у вас не производили еще изъятия ценностей? А у вас уже был обыск?» И говорит, что он не кто-нибудь, а сам Чеквалап!
— Боже мой! — воскликнула бабушка. — От одного такого слова могут руки и ноги задрожать!
— Еще бы! — продолжал дедушка. — Потом он начинает лезть по ящикам и забирать излишки. «У буржуев, — объясняет он, — делают изъятие ценностей». И опять лезет в ящик. Можешь догадаться, что хорошая половина остается у него дома. Вчера, например, он почистил мать Айзенблита… На тебе, вдруг Чеквалап на мою голову!
— Интересно! — Сема потер руки и накинул на плечи шинель. — Теперь я все понимаю!
— Что ты понимаешь? — возмутился дедушка. — Ты можешь сейчас полететь и, энедем-пендем, доложить Трофиму, так я тебя не прошу. Еще не хватает, чтоб от меня шли доносы! Очень нужно мне наживать врагов.
— Какие враги? — засмеялся Сема. — Комиссар уже давно знает про это!
— Знает? — переспросил дедушка. — Тогда очень хорошо. Лишь бы не от меня.
Сема выскочил на улицу… Дело подходило к концу, и загадка уже не была загадкой. Пойти рассказать все Трофиму или просто взять и привести этого Осчеквалапа? Сема быстро отправился на розыски Пейси. Хотя приятель заважничал после поездки с пакетом, но все-таки ум хорошо, а два лучше…
Пейся сидел дома за круглым столом и что-то писал, открыв рот и высунув кончик языка.
— Сочиняешь? — насмешливо спросил Сема.
— Да, — недовольным голосом ответил Пейся и прикрыл ладонью тетрадь. — Можешь не заглядывать!
— Ну, слушай, — нахмурился Сема. — У меня был от тебя очень важный секрет.
— Я тебя не прошу. Можешь не рассказывать…
— Обожди… — оборвал его Сема и, стараясь быть кратким, рассказал историю Фраймана. — Как теперь быть? Пойти сказать Трофиму или просто привести его?
— Можно не торопиться, — уклончиво ответил Пейся. — А большой у него мандат?
— Как это — не торопиться? — возмутился Сема. — Он уедет, и что тогда мне останется? Гнилые подковы из-под мертвых коней! Тоже сказал!
— Что ты хочешь? — с важностью спросил Пейся, вставая со стула. — Ты хочешь, чтоб я с тобой пошел? Я готов. — Он ловко заправил отцовский пиджак в брюки и, спрятав тетрадь в какое-то тайное место, открыл дверь. — Пойдем!
У Семы была хорошая память, и он знал, как арестовывают. Но зайти в квартиру Фраймана они не решались. Все-таки Осчеквалап! И, договорившись, принялись ждать его у ворот. Ждать пришлось долго. Уже не раз с тоской заглядывал Пейся во двор, но Фрайман все не шел.
— Послушай, — заговорил Пейся, — а вдруг он не выйдет?
— Тебе уже не терпится? Жди!
— А вдруг он лег спать?
— Жди, говорю!